Сергей Белошников - Палач

— Сколько я уже…так… А? — спросил он тихо.

— Вторую неделю, — ответила я после недолгого колебания — говорить ему правду или нет?

Окно было плотно прикрыто шторой, горела лампа на столе — все под той же узорчатой шалью. Он покосился в сторону стоявшей неподалеку раскладушки с пледом и подушкой. На ней я провела все эти ночи. И он, кажется, это понял.

— Устроил я вам… Веселую жизнь, — попытался улыбнуться он. И добавил еще тише. — Оля…

Я, не веря собственным ушам, уставилась на него. А он — он улыбнулся, — шире. И я, лишь бы что-то сделать, лишь бы скрыть странные, самой мне еще непонятные, внезапно на меня нахлынувшие ощущения, отвернулась, взяла со стола градусник. Стряхнула и сунула ему под мышку.

— Держите… Покрепче.

Теперь я старалась не смотреть на него, старалась не встретиться больше с ним взглядом. Спросила его:

— Вы есть хотите…Андрей?

Я услышала, как он шевельнулся. Скрипнули пружины моего старого дивана. Стихли. Негромко тикал будильник.

— Вы знаете, кажется, хочу… Даже очень хочу.

Я, по-прежнему не глядя на него, метнулась по коридору на кухню. Лихорадочно быстро достала и сунула в microwave большую чашку с куриным бульоном. Налила воду в ковшик, чтобы сварить яйцо. Бросила в дуршлаг под горячую проточную воду помидоры, редис, зелень.

Сунула в рот сигарету, прикурила. Пальцы у меня безостановочно дрожали.

— Прекрати истерику, — шепотом приказала я себе. — Немедленно, слышишь?

Я отбросила сигарету, вытянула вперед руки, растопырила пальцы. Собралась. Напряглась, глубоко вдыхая через нос, задерживая дыхание и потом шумно выпуская воздух через приоткрытые губы. Расслабилась. Снова напряглась и расслабилась. Постепенно дрожь исчезла. Я закрыла дверь в коридор и быстро набрала по памяти телефонный номер.

— Вторая хирургия, — послышался в трубке девичий голос.

— Добрый день. Позовите, пожалуйста, Сергея Иваныча Миллера Это очень срочно.

— Он сейчас на обходе и подойти не может, — сварливо ответил мерзкий голос.

Я выдохнула воздух вместе с подкатывающей злобой.

— Скажите ему, что это Драгомирова. Очень срочно. Пожалуйста!

После паузы:

— Ладно, я попробую…

В трубке деревянно клацнуло. Слышались какие-то отдаленные голоса, звяканье посуды, смех. Потом — приближающиеся шаги и голос Сережи сказал:

— Я слушаю вас.

— Это я.

— Да, я понял.

— Он пришел в себя. Ему лучше, гораздо лучше. Есть хочет. Улыбается.

— Вот как?

В трубке повисло молчание.

— Ты сейчас не можешь говорить, Сережа? — спросила я утвердительно.

— Совершенно верно, Ольга Матвеевна.

— Я поняла. Но я хочу, чтобы ты заехал ко мне сегодня. Посмотрел его. Заедешь?

Он подумал и ответил:

— Ну, что ж… Это не исключено. Вы, судя по всему приняли единственно верное решение.

— А когда? Вечером?

— Да.

— После шести?

— Нет, в эти сроки на симпозиум я, скорее всего, поехать не смогу, слишком много работы.

— После семи-восьми вечера?

— Да. Совершенно верно. Я рад, что конференция закончилась именно так. Рад за вас, — сухо и официально сказал он. — Всего наилучшего, Ольга Матвеевна.

И повесил трубку.

Мне, честно говоря, было очень неудобно кормить его бульоном — он лежал на диване так, что мне пришлось орудовать левой рукой, поднося ложку к его рту. Он, пряча глаза, жадно, словно не ел от рождения, глотал. Пальцами здоровой, левой руки он с трудом удерживал кусок хлеба — но ведь сам настоял на этом. Бульон был еще горячий и он смешно, по-детски хлюпал, вытягивая губы дудочкой.

А сам все косил, косил потихоньку на меня глазом — думал, я не замечу.

Мальчишка.

Яйцо он смолотил еще раньше. Я поднесла к его губам последнюю ложку бульона. Он выпил и, задержав ложку во рту, ловко ее облизал. Я отвернулась от него, ставя чашку на поднос и невольно не сдержала улыбки. Он откинулся на подушки. Легко поморщился, — видно потревожил рану.

— А салат? — строго спросила я.

— Я уже наелся, спасибо… Я не хочу салата, правда, не хочу, — жалобно заныл он. — Ну, Оля, не мучайте меня, я же в конце концов больной…

— Не больной, а выздоравливающий, — я поднесла к его груди блюдечко с овощным салатом.

Он обреченно вздохнул и открыл рот, снова напомнив мне голодного прожорливого птенца. Белобрысого худого птенца с выступающими из-под бинтов ключицами. После третьей ложки он отодвинулся и промямлил:

— Все, спасибо… Ей-Богу больше не могу.

Я составила посуду на поднос. Уже было подхватила его, но тут он сказал:

— Мне надо позвонить. Можно?

— Конечно, можно. Но только учтите — о том, чтобы вам отсюда уйти — и речи не может быть. Ясно?

Он кивнул. Я положила ему на постель трубку радиотелефона и вышла из комнаты, плотно закрыв за собой дверь.

На кухне я услышала — по звонкам параллельного аппарата, как он набирает номер. Один раз набрал — и сбросил. Второй раз. Кажется, у него — там — никто не брал трубку.

Я закурила, стоя у окна. Свет я не зажигала. Смотрела привычно-бездумным взглядом на мокрую крышу дома напротив, слабо освещенную уличными фонарями. Все так же мерно вспыхивали разноцветные буквы рекламы. И снова шел дождь. Просто какой-то вселенский потоп, а не осень.

Я зябко поежилась, прислушиваясь. Он никак не мог дозвониться. Короткое треньканье звонка — и тишина. Судя по всему, он прекратил свои попытки. Я обхватила себя руками за плечи. Очень мерзко и холодно было на улице и — у меня в квартире. Или, быть может, мне все это только казалось?..

Я нашла на подоконнике початую бутылку, налила в стакан минералки и запила ей таблетку сонапакса. Это была последняя таблетка в упаковке. Я снова обхватила себя за плечи.

Мне было холодно.

Я с превеликим трудом опустил ноги с дивана на мягкий ворсистый ковер. Меня резко шатнуло вбок. Я посмотрел вниз и сделал два замечательных открытия. Первое — что на мне, кроме бинтов ничего не было. А второе — из-под дивана нагло высовывалась стеклянная шея медицинской утки. Я невольно поморщился от смущения, от неловкости сразу нахлынувших при виде этого предмета бредовых полувоспоминаний.

Встал я вроде бы только с третьей попытки — толком я не считал. Первая-то и вторая закончились ничем: голова закружилась и я повалился обратно на диван, невольно застонав от боли в спине. Но третья попытка закончилась более ли менее удачно: я все-таки встал. Стянул с постели простыню и кое-как укутался в нее.

Я добрел до стены и, придерживаясь за нее дрожащей рукой, поволок непослушное тело из комнаты. Миновал одну дверь, вторую — входную. Налево, на кухню уходил короткий коридор. В кухне свет не горел. И через стеклянную дверь я увидел ее. Она стояла, обхватив себя руками, смотрела в окно. Я, пошатываясь, вглядывался в ее тонкий профиль — темные короткие волосы обхватили плотным шлемом голову, матово поблескивали в вечернем полумраке и на них слабо плясали блики уличных рекламных огней.

Она была одна. Гордо выпрямленная спина, королевская осанка. Мой несостоявшийся убийца. Я на секунду представил себе — что могло произойти, невольно зажмурился от яркости этой мысли, а когда открыл глаза, то она уже обернулась.

Она выскочила в коридор, обхватила меня рукой и подставила свое острое плечо под мое здоровое.

— Вы что это?! Вы что, совсем с ума сошли? — бормотала она заполошно и я совсем рядом вдруг увидел ее — клянусь! — искренне испуганные глаза, обведенные темными кругами от постоянного недосыпа.

— Вы с ума сошли, Андрей!..

— Я это… Мне надо… — промямлил я.

— О, Господи! А позвать меня нельзя было?..

Она подвела меня ко двери в туалет, включила свет и мягко подтолкнула вовнутрь.

— Спасибо, — глупо пролепетал я.

Я лежал на диване на животе, обнаженный по пояс. Ее друг-хирург возился у меня за спиной, снимал швы. Не скажу, что эта процедура доставляла мне большое удовольствие.

— Прекрасно, — бормотал он себе под нос. — Дивно… Да ты посмотри, Оля, какой шовчик…косметический прямо, просто пластика… Все!

Краем глаза я увидел, как он швырнул пинцет в маленький эмалированный тазик, который она держала перед ним на вытянутых руках. Мелькнул другой пинцет, с намотанной на него ватой. До меня донесся запах йода, спину резко защипало. Я прикусил губу, чтобы сдержать разные нехорошие слова, активно рвущиеся на волю.

— Та-ак… А теперь присядем.

Он помог мне усесться. Она уже протягивала ему тампоны и пластырь. С моей спиной доктор разобрался довольно быстро.

— Можете ложиться, — сказал он.

Я лег и она укрыла меня одеялом.

— Пойдем, — сказал он и повел ее из комнаты. На пороге обернулся и без тени улыбки произнес:

— Прощайте.

— Всего доброго. Спасибо, — сказал я.

Я сказал это искренне. Ведь он-то действительно ни в чем не был виноват. В отличие от всех нас.