Владимир Колычев - Волчица нежная моя

– Узнаешь!

– А нос у тебя зажил?

Гордеев скривился с досады и едва удержался, чтобы не коснуться пальцами носа. Быть беде, если сюда ударят снова. Еще не сросшиеся кости болезненно заныли, запульсировало над ними, и в голове что-то сжалось.

В переживаниях он и не заметил, как появилась Лера. Она взяла его за руку, потянула в дом; отогнать он ее не мог, не в том положении находился. Он за ней пришел, и никак по-другому.

– Лера, я не понял! – ошарашенно протянул Раскатов.

И столько возмущения было в его голосе, как будто Лера изменила ему.

Она махнула на него рукой, втянула мужа в прихожую, закрыла за ним дверь. Но тут же оттолкнулась от него, повернулась к нему спиной и, скрестив руки на груди, гордой походкой переместилась в богато обставленный холл, откуда на второй этаж тянулась лестница из красного дерева. Она не звала Гордеева за собой, и он мог вернуться на террасу выяснять отношения с Ромой, но его потянуло за ней. А с Раскатовым он потом разберется.

Лера прошла в свою спальню, но дверь за собой прикрыла неплотно, этим подавая знак. Она и злилась на мужа, но и прогонять его не осмеливалась.

Лера села на кресло, на самый краешек, свела плотно коленки, накрыв их ладошками. Платье на ней шерстяное – с закрытым верхом, длинное, ниже колен, пуховой платок на плечах. Или не собиралась она соблазнять Раскатова, или это уже ни к чему. Может, все уже произошло. Вдруг и товар уже выторгован… А ведь Рома знал, где и с кем находился Гордеев, и утаивать ему это ни к чему.

Лера молчала, глядя на неподвижные пальцы рук, она ждала объяснений.

Гордеев ничего не сказал. Прикрыв за собой дверь, он подошел к ней, опустился на колени, приложился лбом к рукам, которые показались ему холодными.

– Прости! – выдохнул он, как будто собираясь согреть их своим жарким покаянным дыханием.

Но этого ему показалось мало, и он взял ее ладони в свои руки, мягко их сжал, приложив к своей груди.

– За что? – с тусклой горечью во взгляде спросила она.

– Как за что?

– Ты ее любишь, ты вернулся к ней, все справедливо. Все возвращаются в прошлое, ты с Настей, я с Ромой. И тебе хорошо, и нам…

– И вам?.. – Гордеев резко поднялся, то ли просто отшагнул от Леры, то ли шарахнулся от нее, как от прокаженной. – Тебе хорошо с ним?

– А почему мне должно быть с ним плохо? – удивленно спросила она. – Я его люблю.

Она не кокетничала, не бравировала, говорила спокойно, с самым серьезным видом, с каким на холодную голову излагают общеизвестные, не подлежащие сомнению факты.

– Любишь?

– Ты это знаешь.

Она не смотрела ему в глаза, но не стыд клонил ее голову вниз, а чувство неловкости.

– Я знаю?!

– Я говорила.

– Ты говорила, что любишь меня!

– Тебя я люблю как мужа.

– А его?

– Я люблю его как… – на мгновение запнулась Лера. – Я люблю его как прошлое, в которое мы возвращаемся.

– Это не любовь, это миф! – мотнул головой Гордеев.

– Я знаю. – Она подняла голову и грустно посмотрела ему в глаза.

– Тогда почему?

– Я смогу полюбить его как настоящее.

– Ты в этом уверена?..

Он и сам хотел полюбить Настю как настоящее и будущее, но у него ничего не получилось. Не потерял он голову в ее объятиях, поэтому и возникло чувство ловушки, которое заставляло сопротивляться, искать выход. А если бы сидел сложа руки, так бы и не узнал, кто заварил кашу из топора.

– Я попробую.

– А ничего, что эта гнида подставила меня под ментов?

– Не подставлял он. Это Федосов. И ты сам знаешь, что Федосов.

– С Ромы все началось! Он мне сам признался.

– Он не признавался, ты сам это выдумал…

– Это он тебе так сказал?

– А разве было по-другому?

– Он признался. И не только он… Рома подлец и сволочь!.. И я немногим лучше… – выдавил из себя Гордеев. – Но я больше не буду, ни с кем и никогда. Только с тобой. Если позволишь. Давай еще раз попробуем вместе?

– Нет, – Лера снова уронила голову.

– Не можешь меня простить?

– Дело не в этом, – едва слышно сказала она.

– А в чем?

– Я уже дала слово Роме.

– Разведешься со мной и выйдешь за него замуж?

– Выйду.

– Но сначала разведешься со мной. И получишь девять миллионов. Я так думаю, Рома очень рассчитывает на эти деньги.

– Не рассчитывает. И не нужно ничего.

– Это ты так говоришь, потому что не знаешь своего отца. А я его знаю. Он вцепится мне в горло и вытрясет все до копейки.

– Деньги! Деньги!.. – Лера подняла голову и возмущенно зыркнула на него.

Но запал на этом и перегорел, до взрыва так и не дошло. Она замолчала, но ее мысленный посыл все же дошел до Гордеева.

Не нужны Лере деньги, если нет в них тихого семейного счастья. Не нужен ей муж, который бежит по жизни с вытаращенными глазами и высунутым языком. А если язык высунут не только изо рта… Устала она от этого, очень устала.

Но ведь Рома не лучше.

– А хочешь, построим деревянный терем на берегу Волги, вдали от всех! И к черту всякий бизнес!

Только Гордеев знал эту ее слабость, только он мог сделать Лере такое предложение. И он попал в самую точку. Она встрепенулась, глянула на него с затаенным восторгом, в предвосхищении счастья.

– Деревенька рядом будет, а мы из нее село сделаем – церковь поставим. Там и обвенчаемся!

Гордеев смело травил ей душу: а как иначе? Он же действительно готов был бросить ради Леры все. И даже на Федосова рукой, надо будет, махнет, хотя должен загнать его в угол и содрать шкуру…

– Хочу!

– Будет!

– А как же Настя?

– Я любил ее в прошлом, но не смог полюбить в настоящем.

– А как же Рома? – Она повела рукой в его сторону и резко опустила ее вниз.

Лера махнула на Раскатова рукой, и все-таки она должна была спуститься вниз и вежливо, но бесповоротно послать его домой. Она поднялась, шагнула к двери, протянула руку, как будто хотела зацепиться за Гордеева. Лера не хотела уходить от него, и он это понял – поймал ее за руку, вкрутил в свои объятия, в которых она и утонула…

Они лежали на кровати плотно в обнимку, он не срывал с нее одежды, она не теряла голову от страсти. Страстное от них не денется; сначала их души должны согреться в тишине, в той, которая следует за бурей, а не предваряет ее. Они вернулись друг к другу навсегда и больше не расстанутся ни на минуту. И если это их тихое срастание душ можно считать упущением, они обязательно его наверстают. Этой же ночью и наверстают. И растопят, выпарят в жарких своих объятиях телесные воспоминания – он о Насте, она о Роме.

Возможно, эту и прошлую ночь Лера провела в объятиях Раскатова, но Гордеев ни в чем ее не упрекнет. И даже не спросит. Если вдруг было, он сам во всем виноват…

А Раскатов пусть убирается. Он даже не станет с ним говорить. Зачем? Чтобы Лера подслушала их? Она ведь не глупая и все поймет. А картина такая – Настя главная виновница его бед, он узнал об этом, поэтому и вернулся к жене. А если бы не узнал? Так и жил бы с Настей?..

Раскатов мог сам подъехать к Лере с таким объяснением, но этого не будет. Завтра же они уедут отсюда, найдут живописное место, снимут в окрестностях дом, поставят свой – большой, красивый, сплошь из дерева, и будут жить долго и счастливо в мире и согласии. И уже все равно, кто там творил зло им на головы. Эти напасти не убили их, а сплотили, сделали сильней. И счастливее. И можно даже поблагодарить судьбу за это испытание…

Дверь вдруг распахнулась, и через порог переступил Раскатов. Он успел набраться: глаза у него пьяные, шальные, движения широкие, расхристанные.

– Ах, вот вы где, два голубка? – Он дурно засмеялся, пытаясь скрыть за кривляньями свою досаду.

Гордеев соскочил с постели, вытянулся перед ним в полный рост. С каким удовольствием он бы ударил этого фанфарона! Но нет, он поступит с ним еще жестче.

Лера схватила его за руку, пытаясь удержать. О его сломанном носе она беспокоилась не меньше, чем он. Он качнул головой, высвобождая руку – пусть не беспокоится, за него можно не переживать, все будет в порядке.

– Поговорим?

– Поговорим!

– Спускайся, я сейчас…

Часть вещей оставалась в Саврасье, но зажигалки, которые Гордеев купил по случаю, должны были находиться здесь. Он спросил, и Лера тотчас их нашла, подала, вопросительно глядя на него. А зажигалки не простые – из оружейного металла, в форме револьверов, и вес у них соответствующий. И барабаны откидывались, как у настоящих «бульдогов», мало того, в них даже вставлялись пластиковые патроны. Гордеев приметил эти зажигалки давно, еще когда выбирал подарки для друзей на Двадцать третье февраля; сувениры могли закончиться, и он помнил, как спешил в магазин за ними. Вдруг их заберут в самый последний момент. А ему нужна была именно пара…

Он уже достаточно хорошо знал Раскатова и даже мог спрогнозировать его поведение. Впрочем, он мог и ошибаться, но если Рома предложит дуэль на боевых револьверах, отказа не последует. А такой поворот событий вполне возможен, поскольку Раскатов подшофе, а пьяное сознание отважнее трезвого…