Татьяна Полякова - Испанская легенда

— Да с чего ты взял?

— Милая, только ты с твоей наивностью способна не замечать очевидного. Мне достаточно было увидеть, как он смотрит на тебя. Может, он и сам не догадывается, хотя это вряд ли. Скорее ему такая мысль неприятна. Крутые парни не влюбляются, они заняты крутыми делами. Ну вот, теперь я делаю то же самое, что и он. Пытаюсь настроить тебя против него… Когда мужчины начинают делить женщину, благородство в расчет не принимается.

— Мартин…

— Я не имею права запретить тебе с ним встречаться, да это и глупо. Просто прошу: не позволяй морочить себе голову, помни, что… ну вот, я опять в роли наставника, а она мне явно не удается. Слушай свое сердце, милая. Только тебе решать и никому другому… — Он поднялся, прошелся по комнате, стало ясно: какая-то неприятная мысль засела в его голове и не дает покоя.

— Мартин, — позвала я.

— Я вдруг подумал: а если это все-таки правда? Как бы невероятна история ни была, но вдруг — правда? И этот тип действительно где-то рядом? И ему нужна ты. Вряд ли Алексей примет мою помощь, но я бы хотел помочь ему найти этого мерзавца, и пусть сколько угодно подозревает меня. Хотя я убежден, у ФСБ это получится куда лучше. Ты говорила с Константином Ивановичем?

— Да. То есть нет. То, что произошло пятнадцать лет назад, вряд ли его заинтересует.

— Я думаю, с ним следует поговорить. По крайней мере, он не откажет в совете.

Уже ближе к вечеру раздался телефонный звонок, Мартин с кем-то минут десять разговаривал, потом вернулся в комнату.

— Звонил отец, — сообщил он. — Я всю неделю у него не был. Ты не против к нему сейчас поехать?

— Я могу переночевать у Насти, — сказала я.

— Нет-нет, если ты не поедешь, я тоже останусь. Папа поймет, он знает о том, что произошло с твоим дядей. — Мартин помолчал и добавил нерешительно: — Я хотел бы вас познакомить.

— Хорошо, едем, — кивнула я.

По дороге к дому, где жил отец Мартина, я вдруг разволновалась. Не самое удачное время для знакомства. Из рассказов Мартина я знала, что они с отцом очень близки, и теперь гадала, какое произведу на него впечатление. Одинокий человек, прикованный к инвалидной коляске. Скорее всего, он решит, что я неподходящая пара для его сына.

Мартин, заметив мое волнение, улыбнулся:

— Ты ему понравишься. Я столько о тебе рассказывал.

— А если не понравлюсь? — вздохнула я.

— Такого просто не может быть.

Дом оказался двухэтажным, из красного кирпича. Забор тоже кирпичный, калитка и металлические ворота. Среди окружавших его домов этот мало чем выделялся. Правда, отличие все-таки было: когда мы миновали ворота, рядом со ступенями крыльца я увидела пандус. От крыльца вела аккуратная дорожка, она огибала дом и терялась в саду.

— Отец редко покидает участок, — объяснил Мартин, достал пакеты с провизией из багажника, и мы поднялись по ступеням.

Дверь перед нами распахнулась, и я увидела женщину лет сорока. Высокая, худая. Короткая стрижка, плоское, монгольского типа лицо. Узкие губы раздвинулись в улыбке.

— Мартин, — нараспев сказала она. — Вот отец обрадуется. — Тут женщина перевела взгляд на меня и замолчала.

— Это Серафима, — целуя ее, сказал Мартин. — Что бы я без нее делал… А это моя невеста, Изабелла.

Я удивленно посмотрела на него, а он шепнул, наклоняясь:

— Ну помечтать-то можно. Отец у себя в кабинете? — спросил Мартин, входя в дом.

— В гостиной, читает. У меня все готово, можете сразу садиться за стол.

Войдя в дом, я быстро огляделась. Небольшой холл, двустворчатая дверь вела в гостиную, справа кухня и столовая. Рядом со столовой лифт, дальше еще две двери. Мы прошли на кухню, Мартин поставил пакеты на стол, предоставив Серафиме самой разбирать покупки, и, взяв меня за руку, повел в гостиную. Возле камина, выложенного бело-голубой плиткой, в инвалидном кресле сидел мужчина и читал книгу. При нашем появлении снял очки, отложил их вместе с книгой в сторону и сказал:

— Здравствуй, сын.

— Привет, папа. — Мартин подошел, наклонился, поцеловал отца, повернулся и произнес: — Ну вот, это она.

— Значит, вы Изабелла. — У отца Мартина был низкий хрипловатый голос, очень красивый. Впрочем, не только голос, он сам был красив. По крайней мере, до своей болезни. С Мартином они оказались совсем не похожи. У отца темные волосы, карие глаза, чуть навыкате, и нос с горбинкой. Он улыбнулся, и стало ясно: сходство все же есть. Улыбка была точь-в-точь как у Мартина, озорная, мальчишеская. Ноги закрывал плед в клетку, сидел он чуть ссутулившись, но вряд ли отличался высоким ростом. Руки его, в едва заметных пятнышках, какие появляются у пожилых людей, были очень худыми, тонкие пальцы поражали изяществом. Но, несмотря на болезненность и худобу, стариком он отнюдь не выглядел. Я решила, что ему где-то около шестидесяти. А еще подумала: если бы не болезнь, он и сейчас с легкостью бы разбивал женские сердца.

Мужчина протянул мне руку и представился:

— Игнат Мартынович Скопин. Отец вот этого здоровяка. Когда-то я носил его на руках, что теперь трудно представить, сейчас все больше он меня носит. Рад, что вы приехали, — добавил он и опять улыбнулся, а я поняла: в самом деле рад. Не только Мартину, что вполне понятно, но и мне.

Неслышно ступая, появилась Серафима.

— Идемте ужинать, — заметив ее, сказал Игнат Мартынович, развернул коляску и покатил впереди нас. Управлялся он с ней очень ловко.

На длинном овальном столе, накрытом к ужину, горели свечи. Накрахмаленные салфетки, красивая посуда. Отец с сыном устроились напротив друг друга, я между ними.

Я сразу обратила внимание на портрет в золоченой раме, что висел в столовой. Женщина лет тридцати пяти, светлые волосы собраны в высокую прическу, огромные глаза, полуулыбка на пухлых губах. На ней было черное платье с ниткой жемчуга.

— Это мама Мартина, — проследив мой взгляд, сказал Игнат Мартынович и вздохнул с печалью.

И опять стало ясно: он до сих пор любит жену, хотя умерла она десять лет назад.

— Что ж, выпьем за знакомство, — кивнул он, стряхивая с себя печаль.

Мы выпили, Серафима подала на стол горячее и удалилась на кухню, я-то думала, что она будет ужинать с нами, но оказалось, здесь другие порядки. Время от времени она появлялась, стараясь не привлекать к себе внимания. Интересно, она постоянно живет в доме? Игнат Мартынович вовсе не производил впечатление беспомощного инвалида, я была уверена, что он вполне способен сам о себе позаботиться. Болезнь не заставила его погрузиться в свои проблемы, отгородиться от мира. Он оказался прекрасным собеседником, остроумным, внимательным. Поинтересовался моей учебой, о родителях не спросил, значит, Мартин предупредил его. Рассказал несколько забавных историй из детства сына, над которыми мы от души посмеялись. Поужинав, мы вернулись в гостиную.

— Что читаешь? — спросил у отца Мартин, кивнув на книгу.

— Тацита.

— Это кто ж такой? — скроив забавную мину, удивился Мартин и тут же замахал руками: — Ладно, ладно, я помню, кто этот тип. В противном случае придется выслушать подробный рассказ об этой выдающейся личности и времени, в котором он творил.

Они продолжали подшучивать друг над другом, а я, сидя на диване, слушала их, чувствуя себя так, словно после долгого отсутствия вернулась домой. Говоря попросту, была почти счастлива. И не заметила, как уснула, прижавшись щекой к плечу Мартина, и во сне видела себя у камина в окружении родных мне людей. Теперь я рассказывала что-то и подшучивали надо мной…

— Девочка устала, — услышала я. — У нее был трудный день.

Я подняла голову и увидела Мартина, он улыбался, все еще обнимая меня.

— Проводить тебя в твою комнату?

Комнату мне отвели на втором этаже.

— Я буду спать напротив, — предупредил Мартин. — Если что, зови громче.

— Если что? — подняла я брови.

— Ну… надежды я все-таки не теряю.

Он поцеловал меня и ушел, я тут же пожалела об этом, но все равно была счастлива.

Я проснулась, когда за окном было темно, в дальнем углу комнаты горел ночник, заботливо прикрытый экраном, чтобы свет не мешал. И поняла, что Мартин заходил в комнату уже после того, как я уснула. Я представила, как он входит, включает лампу, затем наклоняется ко мне и осторожно целует… Он сказал, его комната напротив, а еще сказал, что не теряет надежды. И мне захотелось к нему. Желание было настолько острым, настолько волнующим, что все мои страхи мгновенно отступили. Я поднялась и на цыпочках направилась к двери, еще сомневаясь в том, что у меня хватит смелости.

Дверь в его комнату была открыта. Я сделала шаг, затаив дыхание. Свет уличного фонаря падал в окно, освещая застеленную кровать. Я вздохнула, скорее от разочарования, и попятилась назад. И услышала голоса, едва различимые. Значит, Мартин все еще внизу, со своим отцом.