Евгений Сухов - Капкан для медвежатника

Попытки венецианцев в конце пятнадцатого века восстановить канал и даже прорыть его от Средиземного моря к Суэцкому заливу, равно как и план Наполеона соединить Средиземное и Красное моря единым рукавом, не увенчались успехом. Так что целую тысячу лет те, кто хотел попасть из Средиземного моря в Красное, доплывали до Порт-Саида, а потом тащились волоком с товарами до Суэца. Те же, кто хотел попасть из Красного моря в Средиземное, доплывали до Суэца и тащились затем волоком до Порт-Саида.

В середине пятидесятых годов девятнадцатого столетия ушлый и неугомонный виконт де Лессепс, французский консул в Египте и, ко всему прочему, талантливый инженер (и юрист), создал проект морского канала без шлюзов, соединяющего Красное море со Средиземным. Пользуясь личным знакомством, виконт получил от вице-короля Египта Мухаммеда Саид-паши концессию на сооружение Суэцкого канала, открытого для судов всех стран, что позволило бы сократить длину водного пути между Западной Европой и Индией примерно на восемь тысяч километров. Событие было бы мирового масштаба и стоило того, чтобы претворить его в жизнь. Посредством создания через несколько лет в Париже La Compagnie Universelle du Canal Maritime de Suez – Всеобщей компании Суэцкого канала с капиталом в двести миллионов франков с четырехстами тысячами акций по пятьсот франков, почти половину которых купил Саид-паша (остальные выкупили турки и французы), де Лессепс в 1859 году принялся за строительство канала. Наполеон Третий и Саид-паша рьяно покровительствовали возведению канала и отсекали всякие попытки Британии, боящейся потерять свое влияние в Индии, помешать этому строительству. Однако мешали обстоятельства и нехватка денег и людей. Шестилетний срок, за который виконт де Лессепс обещал построить канал, выдержать не удалось. Как не удалось уложиться в первоначальную сумму 200 миллионов франков. Технические трудности возведения канала были громадны и труднопреодолимы. Кроме того, работы проходили в безводной пустыне под палящим солнцем, и была большая смертность рабочих, которых поставлял де Лессепсу Саид-паша, а после его смерти в 1863 году – его преемник Исмаил-паша. Словом, и людей, и денег было мало.

К строительству канала стали привлекаться и европейские рабочие, и было объявлено еще два дополнительных займа. Не хватало пресной воды, так были прорыты каналы для пресной воды. Но все равно канал протяженностью 163 километра и соединивший два моря, Красное и Средиземное, а по существу, Индийский океан со Средиземным морем, открылся для судоходства лишь 17 ноября 1869 года. Первоначальная глубина фарватера равнялась почти восьми метрам, а его ширина по дну – двадцать один метр. Позже канал углубили настолько, что по нему стали проходить суда с осадкой до 10,3 метра. Согласно первоначальным условиям франко-египетского договора, египетское правительство должно было получать 15% валовой прибыли от судоходства по каналу (и получало), а через 99 лет после сдачи канала в эксплуатацию он должен был стать собственностью Египта. Покуда же им владели французы, египетское правительство и турки.

По случаю открытия Суэцкого канала Исмаил-паша закатил такие торжества, каких Египет еще никогда не видел. Были приглашены и приехали на праздник супруга Наполеона Третьего императрица Франции Евгения; император Австро-Венгрии Франц Иосиф Первый с венгерским президент-министром Андраши; голландский принц с принцессой, прусский принц и бесчисленное количество министров внешних сношений. Торжества длились семь дней и ночей и съели у египетской казны 28 миллионов золотых франков. Это было очень много...

Вообще, Исмаил-паша не умел тратить деньги и часто допускал финансовые просчеты. К 1875 году он привел Египет к суверенному дефолту и был вынужден выставить на продажу 46% своих акций Суэцкого канала. Их, не торгуясь, мгновенно купил за 4 миллиона фунтов стерлингов премьер-министр Великобритании Дизраэли, в результате чего уже англичанами (с участием французов) был установлен контроль над Суэцким каналом и в дальнейшем над всем Египтом. А дальше, в 1888 году, на международной конференции ведущих мировых держав в Константинополе, была принята бессрочная конвенция, которая гарантировала пропуск по Суэцкому каналу судов всех стран в условиях как мира, так и войны. Это условие неукоснительно соблюдалось и на момент вхождения «Солдадо» в устье знаменитого канала...

Канал прошли медленно, но, как и предполагалось, беспрепятственно. Администрация канала в Порт-Фуаде, состоящая из англичан и французов, проверила судовые документы, которые были в полном порядке, и выпустила «Солдадо» в Средиземное море. У города Порт-Саида суда, шедшие по каналу гуськом друг за другом, заправившись углем, пищей и пресной водой, стали расходиться кто на запад, чтобы плыть в европейские страны, кто на восток.

Бриг «Солдадо» свернул на северо-восток, дабы пересечь Средиземное море, Эгейское и Черное моря и бросить якорь в Одессе, городе благородных воров, поэтов, торговок, проституток, синематографистов, маркизов, лихоимцев, художников, кабатчиков, парфюмеров, контрабандистов и прочей местной интеллигенции.

Весть о том, что Савелий Родионов сбежал с корабля, пришла к начальнику московского Сыскного отделения статскому советнику Аристову вскорости, посредством замечательного изобретения Сэмюэла Финли Бриз Морзе. В телеграмме, переданной по телеграфу Морзе, говорилось, что в результате организованного побега каторжанин Родионов Савелий Николаевич был отбит в Индийском океане пиратами неизвестной национальности, находящимися на бриге под названием «Вельзевул», и, покинув пароход «Нижний Новгород» против воли жандармского пристава и капитана, отбыл в неизвестном направлении.

«Ну, так уж и в неизвестном. Знаем, куда последует!» – усмехнулся про себя Григорий Васильевич, уверенный в том, что Король медвежатников непременно вернется в Москву.

Главный московский сыскарь не ошибался. Одного лишь не мог знать его сиятельство граф Аристов, что знаменитый медвежатник приедет не один, а с маркизом де Сорсо, якобы посланником далекой, но дружественной страны Франции.

Григорий Васильевич какое-то время совершенно не подозревал, что маркиз де Сорсо вовсе не посланник Франции, а международный авантюрист и большой приятель Савелия Родионова. Об этом он узнает позже и при обстоятельствах, сначала удививших, а потом весьма его заинтересовавших.

А покуда...

Покуда о приезде маркиза трубили все газеты, а «Московские губернские ведомости» разразились огромной статьей, прославляющей Антанту, то бишь сердечное согласие трех дружественных стран – Англии, Франции и России в противовес военно-политическому Тройственному союзу Германии, Австро-Венгрии и Италии, который, несомненно, преследовал милитаристские цели... В конце статьи «Ведомости» предрекали скорую войну между этими двумя блоками и несомненную победу стран сердечного согласия – Антанты. Когда же французское правительство пришлет официальную ноту русскому правительству, что, дескать, никакого маркиза де Сорсо, да еще обладающего дипломатическими полномочиями, оно не посылало, заявив, что маркиз Артур де Сорсо есть не кто иной, как наглый самозванец, означенный псевдопосланник будет уже вне досягаемости правосудия.

Пока же... Пока начальник московского сыска его сиятельство граф Григорий Васильевич Аристов читал телеграфное послание и ожидал скорого прибытия Савелия Родионова в Москву. Ведь, как понимал опытный сыскарь, в Белокаменной у Родионова остался один должок – подстава. А воры такого масштаба, как Родионов, подобные должки привыкли возвращать всенепременно...

Когда все от вас вдруг отвернулись и перестали замечать, заслуженно или, наоборот, совершенно беспричинно, то протянутая вдруг рука, даже и совершенно незнакомого вам человека, может оказаться той самой соломинкой, за которую хватается утопающий и которая иногда помогает ему выплыть.

Такой соломинкой оказалась для Екатерины Вронской молодая вдова Элен Яблочникова, жившая в собственном доме на Арбате. В последней декаде октября Кити вдруг получила от нее письмо с приглашением на именины, чему сильно удивилась. Элен Яблочникова не была ее подругой, и даже знакомой ее можно было назвать с большим припуском. Разве что встречались порой на балах и званых обедах и, кажется, перекинулись как-то парой фраз, но не более. И вдруг – приглашение на именины. Однако!

Ошибка?

Случайность?

Вронская еще раз перечитала письмо. Все правильно, ее, именуя Екатериной Васильевной, официально и уважительно приглашали на именины. Внизу стояла подпись: Яблочникова.

Была среда, приглашение было на субботу, поэтому для решения: идти или не идти, время еще имелось. Но уже к вечеру Кити решила, что непременно пойдет. И правда, какого черта она будет прозябать в четырех стенах, не решаясь даже выйти на улицу, только потому, что за ней тотчас увяжется какой-нибудь недотепа топтун-филер или даже два! Да пусть себе они ходят за ней как привязанные! Пусть не спускают с нее своих противных глаз, а потом докладывают по начальству о ее передвижениях. Она не желает больше скрываться и быть несчастной! Она – дама света, и если свет отвернулся от нее, ей плевать, она все равно будет ходить куда хочется и когда захочется. А косые взгляды и презлые языки ей вовсе не указ.