Кирилл Казанцев - Волчара выходит на след

Но все это было даже хорошо. Все это держало в постоянном напряжении. Не давало погрузиться в размышления, не позволяло прорваться к сознанию тяжелым мыслям.

Вдруг впереди раздался громкий треск кустов. Длинная рваная тень метнулась в сторону от тропы. Мостовой тут же, сдернув с плеча автомат, бросился вперед, обгоняя деда. Проскочил полсотни метров через чащу напролом и, не успев вовремя затормозить, споткнулся и налетел грудью на клубок копошащихся на земле разгоряченных тел. Через полминуты возня затихла, и зеленый тонкий луч фонарика выхватил из темноты прижатые щекой к щеке потные лица Бельдина и китаеза.

– Ни ганцхай цзяньси цинь гао![70] – с тихим дребезгом в голосе обратился к китайцу Славкин.

– Пу ши во! Та ши а[71]! – брызнул слюною в ответ китаез и по-мальчишески вызывающе вздернул подбородок.

– Вот бля, – схватив за воротник Бельдина, грязно выругался Саня. – Ты, сука, точно жить не хочешь?!

– Я боюсь! – тут же с выпученными глазами заверещал Алексей Константинович. – Я не могу! Я не верю, что вы меня отпустите! Я вам вообще не верю!

– Заткнись, – цыкнул Славкин и резким движением выдернул из-за спины узкий метательный нож. Притиснул его тупым ребром к горлу Бельдина. Тот моментально захлебнулся, вытянул шею, как испуганный гусак. Славкин давил и давил. До тех пор, пока Бельдин, потащив за собой пристегнутого к нему китайца, не вытянулся в полный рост, прогнул спину и, хрипя, завалился в кусты. Завалился и, пару раз вяло трепыхнувшись, притих.

Фонарик потух. Наступила тишина. С минуту никто не двигался. Потом Андрей негромко произнес с нескрываемой иронией:

– А ты, Санек, оказывается, как и твой Егорка, – полиглот? По-китайски шпрехаешь?

– Совсем немного. Пару фраз – не больше. Но иногда – на пользу. Как сейчас.

– Ну-ну. Не спорю.

– Так. На этом – точка, – не обращая внимания на подначку, подытожил Саня. – Через минуту – дальше. – И вдруг совсем каким-то не своим, мягко укоряющим голоском прибавил: – А вы, мужички, совсем напрасно дергаетесь. Вот ей-бо – напрасно!.. Если все пройдет путем, как надо, я вас по-любому отпущу. В этом заверяю клятвенно. Нас интересуют только камни. Свое получим и уйдем. И все. А вот еще раз ерепнетесь по дороге – точно придушу. И это тоже обещаю. Ясно?

– Попробуй еще раз, cяо-Ли. Он должен, он обязан тебе поверить. Ведь это правда. Попробуй втолковать ему, что ее действительно никто не трогал. В момент передачи она была совершенно здорова. Да и вернули ее сразу же – через три дня при обмене. Русские вернули наших людей в обмен на его жену. Все, что произошло с ней потом, случилось уже на российской стороне. И зачем нужно было накачивать ее наркотиком – знают только они. Что? Он все равно не верит? Это очень плохо. Значит, ты не находишь нужных слов. И все-таки… ты еще раз попробуй, мой мальчик. Я прошу тебя. От этого сейчас зависит все!

Ван Дэн-лао с усилием, словно приклеенную, оторвал трубку от уха и, не выпуская ее из руки, несколько раз протяжно, с хрипеньем, вздохнул открытым ртом. Ему не хватало воздуха. Голова кружилась, и по сетчатке глаз, словно по темному небосводу, ползли и ползли из края в край, как титры по экрану, скачущие холодные огоньки.

Он вздрогнул, встрепенулся и снова рывком приблизил трубку к уху, придавил ее так, что услышал, как через монотонный непрерывный гул слабыми, аритмичными, затухающими толчками пульсирует кровь в виске.

После предыдущего разговора с сяо-Ли он так и не сообщил в Пекин о возникших на прииске неприятностях. Он сразу же понял, что это бесполезно и поздно делать. Услышав от Вэйгу, что в дело вступили профессионалы – «они исчезли, словно тени», – он тут же осознал, что случилось непоправимое, что игра окончательно проиграна. То, что к ней подключились российские спецслужбы, могло означать только одно – в Москве произошла полная перестановка сил, и прииск очень скоро перейдет в другие руки. А значит, и деньги, вложенные в него, безвозвратно потеряны. Огромные чужие деньги! И ему никогда, ни за что не простят, что он поставил их на плохую карту!

Ван Ден-лао опустил изящную золоченую трубку на рычаг. Двумя руками, очень осторожно, будто она была сделана не из кости и металла, а из тончайшего и хрупкого ханьского фаянса. Соскользнул невидящим взглядом на темный от старости лак ажурного колченого столика с головами грифонов по углам. И вдруг рывком расправил плечи и задохнулся от нахлынувшего упоительного чувства необычайной легкости в каждой клеточке своего давно истраченного тела. Словно все многочисленные старческие хвори неожиданно, в один неуловимый миг покинули его, испарились вместе с липким потом страха, ежеминутно отравлявшим все его существование.

Теперь он был по-настоящему свободен! Так, как не был свободен никогда на протяжении всей своей долгой и суетной жизни.

И непривычно легкими, невесомыми шагами он пересек темную комнату и замер, прислонившись лбом к холодному оконному стеклу.

На мертвой пустынной спящей улице Хейхэ мела метель.

– Та минбай, вомэн пуши зай кайвансиаю па?[72] – спросил Краев. – Та женши дао, ци фендшон хоу, куанцинь баоджа[73]?

– Ши де, та сян… син[74], – ответил Ли Вэйгу.

– Ну, вот, Андрюха, – сказал Саня, обращаясь к Мостовому, – перевожу тебе дословно. Твой основной вражина в полной прострации и душевном раздрае. Сейчас он себе однозначно кишки пустит. Или как там у этих китаезов принято? Они же не япошки? Да ладно. Это уже не суть важно. Главное – результат. Так как, братишка? Ты теперь доволен? И добре… Чую, что доволен.

– Но почему еще до штурма? Ты ведь говорил, что после?

– А разве это так существенно? До или после? Скоро придавишь пальцем, как хотел. Ну-ну, теперь хоть не менжуйся. Держи-ка пульт и рацию. И ровно через пять минут после моего выхода в эфир жиманешь на эту вот красную пимпочку. Смотри – не перепутай. Ну что, Егор, погнали?

– Один момент, – ответил Краев и молниеносно крест-накрест взмахнул рукой. Тускло блеснула сталь. Раздались тихий свистящий сип и шорох оседающих на землю тел. Семеныч вскрикнул и отшатнулся в сторону. Мостовой не шелохнулся. Устоял на месте. Он был давно готов к этому. Давно уже ждал этого момента.

Медленно расходилась, расползалась мгла. Оседала все ниже и ниже. Стлалась по заледеневшей, присыпанной снегом земле. Забивалась все глубже и глубже в хмурые кедрачи, в мертвые уродливые клети буреломов.

– И зачем до света дотянули? – спросил Семеныч и тут же сам себе ответил: – Знать не нужно им напрасно хорониться. Знать не след потемкаться. Видать, большую… силищу имеют. – И, помолчав немного, уронил опасливо: И чего же он доселе не звонит? Поди уж три часа заминуло? А то и боле?.. Кабы тебе не запоздать?..

– Что – запоздать? – рассеянно спросил Андрей.

– Ну как «чего»? На кнопку-то нажать?

– Зачем, Иван Семеныч? Это… ни к чему. Ведь взрыва никакого все равно не будет.

– А чего ж тогда-то будет?

– Резня. Обыкновенная поганая резня. Точней… – уже была. Без нас с тобою все давно закончилось.

Они стояли на покатой вершине невысокого увала и молча смотрели вниз на приисковый полигон. Там, среди замершей техники, продолговатых коробок каких-то многочисленных технических строений сновали крепкие фигуры в черном. Сновали деловито, но слишком неторопливо и хаотично, как упитые нализавшиеся ломехузы[75] муравьи. А в центре ровной площадки перед квадратной приземистой кирпичной постройкой замер армейский транспортный вертолет, распластав до самой земли тяжелые крылья лопастей.

Громко захрустел валежник за спиной. Мостовой обернулся и, шумно втянув в себя воздух через расширенные ноздри, заиграл желваками:

– Ты?!

Перед ним, рядом со Славкиным и Краевым, стоял старый знакомый фээсбэшник, полковник Мальков. Такой же чистенький и ухоженный, как и тогда, три года назад во время их первой встречи. В таком же новом, с иголочки, теплом камуфляже. С таким же хищным прищуром холодных неподвижных глаз.

– Ну что, Санек? – изо всех сил стараясь говорить сдержанно, произнес Мостовой. – Теперь я за тебя совсем спокоен. Я вижу, ты путем пристроился. Так значит, значит, тебя ко мне… банально… подсадили? И вся эта долгая пустая кутерьма…

– Ты хорошо соображаешь, Андрюха. Да только… слишком долго. А я ведь тебе, братушка, открытым текстом выдавал. Еще тогда, в гарнизоне. Втемяшивал в твою худую бошку, что тебя еще раз разыграют.

– Что?! – неожиданно взорвался Мальков. – Да ты, капитан, совсем охренел?! Да ты же загребешься у меня отписывать! – Схватился за подвешенную к портупее кобуру. Но Славкин его опередил – ударил Малькова по рукам, вырвал из его кобуры «макара» и кинул его Краеву. Тот ловко поймал пистолет на лету, сунул не глядя за пазуху.