Инна Тронина - Непреклонные

А вдруг всё это — тоже сон? И, если пошире открыть глаза, окажешься на Ланском, под боком у Женьки? Потом можно будет посмеяться и всё забыть. Заснуть до рассвета, а утром спокойно поехать в фирму.

Швоев пристроил «Ниву» за автобусом, окна которого наглухо замёрзли. И вдруг ощутил резкую боль над левой бровью — начинался очередной припадок, который без помощи жены было не прекратить. Но Женька далеко, и нет под рукой спасительного лекарства. Нельзя остановиться, переждать; негде спрятаться. Теперь уже всё равно, что будет дальше, потому что вести машину он скоро уже не сможет.

У обочины Московского шоссе, уже за метродепо, стояла патрульная машина ГИБДД. И инспектор, как только заметил синюю «Ниву», взмахом жезла приказал остановиться. Правил Швоев не нарушал, и поэтому сразу понял, что всё кончено, — «Ниву» уже ищут.

Неужели так быстро? Невероятно, но факт… Это конец. Зачем тогда угонял её? Зачем ехал на ней столько времени? Если сдаться сейчас, получится, что всё было зря. И Швоев не снизил скорость, проскочил мимо автомобиля, едва не сбив обоих инспекторов.

Он давил на газ с отчаянием обречённого, понимая, что скоро потеряет сознание, и головная боль сама по себе не пройдёт. Перед глазами уже плясали разноцветные сполохи, а то, что вопили в мегафон гаишники, он не понимал.

Кажется, они требовали, чтобы водитель синей «Нивы» с таким-то номером прижался к правой обочине, а Швоев не знал этого номера. Слова улетали под звёздное небо, не достигая его сознания. Александр жал и жал на педаль, и шёл на обгон снова, заставляя всех, кто ехал рядом с ним по Московскому шоссе, испуганно нырять вправо.

А сзади нёсся гаишный «Форд», и тоже сигналил, выл, петлял, вращал мигалками — синей и красной. В электрических лучах фар и в морозном тумане погоня выглядела увлекательной, интересной, как в кино. Только Швоеву и инспекторам было не до развлечений — один убегал, а другие его догоняли. И каждый понимал, что преследование вот-вот должно чем-то закончится, потому что гаишники уже вызвали подмогу.

Швоев взлетел на мост, под которым, поблёскивая, змеились рельсы железной дороги. Пронёсся по нему, лишь чудом не задев ни одной машины, и рухнул вниз. Из ледяной мглы появились ещё два милицейских автомобиля и бросились наперерез съехавшей с моста «Ниве». В следующую секунду защёлкали выстрелы.

Швоев уже буквально орал от звериной боли, глаза его вылезали из орбит, а по лицу ручьями лил пот. Усы и борода слиплись, неряшливо висели, как струпья. Оскаленные зубы, казалось, перекусили бы железный прут. Внезапно Александра осенила простая и невероятно умная мысль — он должен сейчас разбиться насмерть, покончить с собой, и тогда все проблемы решатся сами. У матери есть младший. Ростислав, послушный, беспроблемный.

Какой он был дурак, когда хотел укрыться в этих самых новгородских Бутырках! Зачем теперь жить? Женька выйдет за другого, она ещё молода и достаточно смазлива. И Ромке нужно больше видеть отца-убийцу, безбашенного преступника. Александр Швоев достоин высшей меры, осознаёт это, и потому сейчас сам приведёт приговор в исполнение. Как же раньше-то не догадался? Всё к этому, наверное, и шло.

До сих пор он считал самоубийство грехом, а тут получится просто несчастный случай. Во время припадка не справился с управлением и налетел на столб — о чём ещё базарить? Вот на тот самый, что темнее в сугробе. Не сдрейфить бы… Как больно! Больно!!! Я уже почти ничего не вижу…

Вильнув и объехав вставшую поперёк дороги милицейскую машину, «Нива» полетела к столбу, но вдруг опрокинулась на крышу. Она беспомощно крутила колёсами и беспрестанно сигналила. К ней уже бежали люди, у многих из которых в руках было оружие.

Но Швоев ничего этого не видел — даже в бессознательном состоянии он корчился и кричал от боли. И крик этот заглушал возбуждённый гомон собравшихся на месте происшествия людей.

Задержанный вырывался из рук оперативников и сотрудников ГИБДД, которые волокли его по глубокому снегу. По лицу Александра, мешаясь с потом, тонкими струйками текла кровь. Один из инспекторов вызывал по рации «скорую», не понимая, что, собственно, творится с гражданином. Ведь пули, пущенные по колёсам, его задеть не могли. Ещё один опер давил на кнопки мобильника, чтобы сообщить директору частного сыскного агентства Андрею Озирскому радостную весть о том, что Александр Швоев взят.

Бой затих у взорванного моста,

ГСН растаяла во мгле.

Зам по «Д», не терпящий удобства,

Умирает на чужой земле…

негромко пел под гитару Юрий Иванович Кулдошин.

А все мы — я, девять детей Натальи, Паша Шестаков, Лёша Жамнов — внимательно его слушали. Хозяин дома решил на моей «отвальной» исполнить «Гимн Курсов усовершенствования офицерского состава КГБ СССР и спецназа «Вымпел». В «Вымпеле» он и служил, а потому Гимн этот был очень дорог сердцу Юры-Бешеного. Исполнялся он только по особо торжественным случаям — таким, как наш.

Я спешно убывала в Питер, где вчера вечером задержали Александра Швоева, несмотря на то, что мотивы убийства Натальи были пока не выяснены. Клиент отдал мне все высшие почести, предварительно собрав всю семью.

— ГСН — группа специального назначения, — шёпотом объяснял мне Шестаков. — Зам по «Д» — заместитель по диверсионной работе…

Умирает он, не веря в сказки,

Сжав в руках разбитый пулемёт,

И к нему в набедренной повязке

Вражеский наёмник подойдёт…

Пока звучал Гимн, я разглядывала девятерых детей погибшей — шестерых сыновей и трёх дочек. Маленький Мишка был очень похож на Кулдошина, и сейчас с восторгом смотрел на поющего отца. Все остальные получились очень разными, и от них рябило в глазах. Чёрненькие и беленькие, круглоглазые и раскосые, совсем взрослые и ещё дети, они смотрели на меня с одинаковой благодарностью и, как казалось, со смущением.

А мне тоже было стыдно, потому что я мечтала о скорейшем окончании этих проводов. Мне не терпелось попасть в Петербург, куда Мила Оленникова увезла Октябрину. Ребят из Центра индивидуального развития распустили по домам на зимние каникулы, а Октябрине ехать было некуда.

Наша квартира стояла пустая, а персидская кошка жила у соседей. Недавно выписавшаяся из больницы Мила забрала Октябрину из пансиона и вместе с Денисом увезла в Питер, на Гражданку, куда я и собиралась направиться сразу же после приезда.

Только вот хотелось увидеть Александра Швоева вблизи и задать ему главный вопрос, мучивший меня всё то время, что пришлось распутывать этот жуткий клубок, — ЗА ЧТО? Ведь не может же быть, что просто так!

Я возвращалась в Петербург, зная, что на улицах уральской столицы не зазвучат выстрелы и не прольётся кровь. И хотя за бандитов моя душа не болела, я многим из них дала слово найти убийцу Банщицы. И теперь я могу спать спокойно, проводить каникулы с моей дорогой девочкой, которая закончила четверть на одни пятёрки. Какая же она молодец, так порадовала маму, и мама непременно порадует её…

А в России зацвела гречиха,

Там не бродит дикий папуас.

Есть на свете город Балашиха!

Там есть ресторанчик «Бычий глаз»…

Есть, есть на свете и Москва, и Питер, где все эти долгие полтора месяца я бывала лишь мысленно. Я уже представляла, что мы с Октябриной будем делать в первый день после нашей встречи, а что — во второй. Сразу вернёмся в Москву или погостим немного в Питере. Всё-таки это — дочкин родной город, и надо будет обязательно съездить в Лахту.

Молодцы мужики из агентства, смогли взять Швоева тёпленьким! Милиция, судя по всему, была у них на подхвате, чтобы не было проблем с законом. Как хочется услышать всё от Андрея — прямо-таки не дождаться, не выдержать несколько часов…

— А ведь вы, Юрий Иваныч, сомневались, что у молоденькой симпатичной девушки это получится! — нарочито вежливо поддел отчима Никифор и сверкнул очками. — Я, кстати, тоже поначалу не воспринял Оксану.

— Да, вы говорили, что нужно мужика прислать, — поддержал его Шестаков. — Кстати, и я не могу сказать, что сразу же проникся верой в победу. Считал, что не женское это дело — сыск. За это прошу прощения. Вы посрамили всех нас, и мне, представьте, приятно!

— Да, не доверял! Признаюсь! — отрубил Кулдошин. — А теперь ругаю себя последними словами. Дорогие женщины, труженицы и мученицы, совершенно зря терпят нашу мужскую спесь. Оксана, надеюсь, ты простишь меня.

— Ладно уж, — шутливо проворчала я. — Женщина женщине рознь. Но лично я ещё в детском саду могла развязать любой узелок. Я же Дева по гороскопу.

— Ещё одну мою просьбу исполнишь? — склонившись к моему уху, спросил Кулдошин, и я кивнула.

Выполню, какую угодно просьбу, только бы скорее покинуть этот дом! Деньги в агентство клиент перевёл, и теперь нужно только встретиться со Швоевым. Впрочем, в договоре целью моей работы значилось установление личности убийцы, а не его поиски и не выяснение мотива преступления.