Александр Чернобровкин - Время - ноль

Когда к столу подошел второй кредитор, Басков отошел с ним подальше, о чем говорили – не слышно было. Вскоре кредитор угощался за их столом. Через полчаса нахлебников стало трое, а четвертый побежал в магазин за вином. Деньги дал Сергей. Когда-то сам так же куковал в баре, ожидая, кто отдаст долг или угостит на дурняк. Последнее называется «упасть на хвост». Теперь хвостом был сам и довольно пушистым: за вином бегали несколько раз. Не поступи Сергей в институт, стал бы одним из таких «хвостопадов». Расставшись с Зоей, запивал все чаще, начались напряги на работе. Особенно разнесло весной, и не получи орден и не познакомься с Инной, женился бы спьяну на какой-нибудь «Зойке» и так же, как Бас, шакалил по пивбарам. Выходит, Инна помогла вернуться на свою дорогу...

Утром проснулся с потрескивающей, но на удивление светлой головой, точно вино и пиво выдавили из нее тяжелые, тоскливые мысли. Вдруг понял, что соскучился по делу, риску. И еще хотелось женщину – и именно Оксану. Есть ничего не мог, выпил только чаю, и когда мать вернулась из магазина, встретил ее в прихожей одетым.

Мать, опершись рукой о холодильник, с трудом стягивала с распухших ног зимние сапоги и рассказывала, произнося слова с приходом:

– Колбасу давали... Очередь – ой-е-ей!.. Хорошо, Тамара стояла, взяла мне... Ой, что будет, что будет!

Холодильник, словно забоявшись пророчества, вздрогнул и заурчал надсадно. Мать испуганно отдернула руку.

– Тюфу, чертова тарахтелка!.. Ночью как хрюкнет – мертвого поднимет!

Она вдруг заметила на сыне шапку и куртку.

– Гулять идешь?

– Нет.

Мать выпрямилась, взялась за холодильник двумя руками.

– Может, еще побудешь?

– Нельзя. Позвонил шефу, говорит, на праздники много работы, вчера еще должен был вернуться.

Мать выложила неторопливо из сумки на холодильник колбасу и зеленоватые пачки маргарина.

– У нее был?

– Нет.

Мать облегченно вздохнула.

– Может, завтра?

– Надо, мам...

– А когда приедешь? – Она уже смирилась с отъездом, но перед тем, как сказать «да», выторговывала хоть что-нибудь.

– На майские праздники... Нет, сразу после них, – поправился он, – на праздники много работы.

– А раньше?

– Если получится.

– Приезжай в начале апреля, поможешь картошку сажать.

У них был участок возле посадки: пользовались, как и многие жители квартала, бесхозностью земли под терриконом. Но картошку обычно сажали в конце апреля.

– Хорошо, – пообещал, заранее зная, что не приедет.

Мать это поняла.

– Поможешь отцу, – говорила она, – а то старый уже, трудно ему. А без картошки – сам знаешь... Так ты к ней не заходил?

– Нет, мам!.. Забыл я ее, понимаешь! У меня теперь другая есть, получше!

– Ну что ты, что ты?! – запричитала она и погладила сына по плечу. – Другая – так другая. Приезжай с ней, познакомимся. Она хорошая?

– Нормальная.

– Вот и приезжайте вдвоем. Выходные выпадут – и приезжайте... Может, тебе колбаски на дорогу дать?

– Зачем?!

– Ну, мало ли что, ехать-то долго. – Она поправила на сыне куртку. – Не холодно в ней? Может, свитер отцов подденешь? Я принесу сейчас.

– Не надо. – Он топтался у двери, не решаясь выйти.

– Ну, давай я тебя поцелую.

Сергей наклонил голову. Руки матери помяли куртку на груди, до щеки дотронулись ее сухие, шершавые губы. В нос попал знакомый запах шалфея, исходивший от седых волос.

Мать всхлипнула.

– Ну, чего ты?! Приеду. Может, через пару недель, а в начале апреля – точно.

– Да это я так. – Она размазала слезы по щекам, убрала за ухо выбившуюся из-под заколки прядь волос. – Ну, иди. Счастливо добраться!

– Спасибо, мам! До свиданья!

– До свиданья!.. Ну, иди, иди... – говорила она и поглаживала грудь слева. Другая ее рука дотронулась до спины сына и как бы подтолкнула, чтобы удачней перешагнул порог.

Оксана лежала, прижавшись к его боку, и заглядывала в глаза, словно надеялась увидеть в них прощение за то, что не застал ее дома, что носили ее где-то черти. Самому бы извиниться: помело – вечернее платье с низким декольте – валялось на ковре у кровати и разрез стал ниже сантиметров на пятнадцать. Вместо извинений произнес то, что понял в разлуке:

– Я люблю тебя.

– Повтори, – прошептала она.

– Я – тебя – люблю.

Оксана прижалась плотнее, ткнулась носом в его плечо и замерла. Не шевелилась и молчала долго, точно проверяла на правдивость каждую букву признания.

– Сереж, ты детей любишь?

– Не знаю... Нет, наверное. Утомляют.

– Это потому, что своих нет, а появятся, сразу полюбишь.

– Постараюсь, – ответил он, поражаясь сходности вопросов и доводов у влюбленных женщин.

– Полюбишь, так всегда бывает.

– Хорошо, полюблю, – согласился, чтобы сделать ей приятное.

– Вы ведь скоро все... – Оксана запнулась.

– Что – все?

– Ну, это... Жанна говорила, что скоро разбежитесь кто куда – так?

– Много она знает! – Жанна, оказывается, знала больше него, и это разозлило. – И Спортсмену надо бы язык укоротить!

– Она его жена, вот он все ей и рассказывает.

Виктору Жанна при каждом удобном случае напоминала, что не жена ему и никогда ею не будет.

– Разве?

– Живет с ним – значит, жена.

– А ты мне?

– И я тебе.

– Но почему же ты не хочешь, чтобы я тебе рассказывал все?

– Теперь хочу... Правда, что она говорит?

– Скорее всего, – ответил, чтобы не признаваться, что с ним никто об этом не говорил.

– И что... и куда потом?

– Не решил пока.

Что будет потом – интересовало меньше всего. Вероятно, никакого потом не будет, потому что устраивало только то, что есть.

– Давай уедем отсюда. Я квартиру обменяю, достанем тебе новые документы. Деньги у нас есть...

– Разве это деньги?

– У меня свои есть, чуть-чуть.

– А сколько это – чуть-чуть?

– Хватит на троих.

– Ладно – подумаем.

Она взяла его руку и, сгибая и разгибая пальцы, тихо заговорила:

– Выберем небольшой городок на берегу речки, чтоб зелени много и воздух чистый, будем жить тихо: никто нас не знает, мы никого. Я тебе ребеночка рожу. Мальчика хочешь или девочку? – Она загнула ему сразу все пальцы.

– Без разницы.

– Мальчика, – решила она и отогнула его большой палец. – Лучше слушать топот милицейских сапог в коридоре, чем шорох в кустах... Найдем тебе работу, – отогнула указательный. – Хочешь – спокойную, хочешь – денежную. Тебе какая больше нравится? – Не дождавшись ответа, отогнула средний. – Возьмем участок на берегу реки, дачу построим. Будем цветы выращивать и клубнику. Не на продажу, для себя, для ребенка. Знаешь, как хорошо летом на даче!.. Будем ездить туда на машине, на «жигулях». Есть у меня на примете «девятка», новенькая и не дорого возьмут, если валютой. – Оксана отогнула безымянный палец. – Машина. И что еще?

Мизинец отогнулся сам: сумку большую, чтобы передачи в тюрьму носить. Будет складывать в нее клубнику с собственной дачи и возить ему на собственной машине.

Оксана загнула ему мизинец.

– Просто так будем тратить. На курорт поедем летом. На Кавказ или в Крым. Будем купаться и загорать. Как я люблю купаться!..

Сергей закурил. Голубоватое пламя газовой зажигалки осветило округлый носик, темные тени под глазами, темные, шевелящиеся губы. В свете зажигалки Оксана казалась еще глупее и беззащитнее. Или это мечты ее так преобразили?

– ...Мы ездили с Жанкой. Ты бы посмотрел, какой у нее был дурацкий купальник! Лифчик на номер меньше, чтоб сиськи не болтались. Аркаша, что с ней тогда был, говорит: «Мать, ты бы их на спине завязала. На морской узел!». А она как врежет ему! А он ей! – Оксана торжествующе захихикала. – Представляешь, у нее ноги потеют так, что сапог на сезон не хватает, разваливаются! Бедный Виктор!.. Ой, чуть не забыла: передал, чтоб позвонил ему, когда вернешься.

– Зачем?

– Не знаю, – вспомнив, что выпросила право все знать, сказала: – «Фазана» жирного нашли. Но кусается. Если выгорит, тысяч по пятьдесят каждому перепадет. Нам бы не помешали, да?

– Да, – выдавил Сергей со вздохом: жаль возвращаться из мечтаний.

По данным разведки, в один из кишлаков на равнине пришёл караван с оружием. Русло пересохшей речушки делило кишлак на две части – большую и маленькую. Третью заставу послали зачистить маленькую. Командиру дали наводку – указали дома, где должно быть спрятано оружие. Десантники шмонали без спешки, потому что в большей части кишлака постреливали: бой – не бой, но пулю поймать можно.

Плоскокрышие глинобитные дома были похожи и одинаково бедны, разным оказывалось только количество грязных детей. Арестовали девятерых мужчин, способных носить оружие. Одного притащили, волоча за руки. Антон-братан проткнул ему бок вилами, когда проверял навозную яму. Раненого кинули у дувала в саду дома, где по наводке должно быть оружие, самого богатого в этой части кишлака. Туда же пригнали остальных пленных. Они сидели на корточках неподалёку от раненого односельчанина, щурились на весеннее солнце, и никто из них даже не пошевелился сделать перевязку. Наверное, раненный был пришлый. Полосатый халат любителя играть в прятки потемнел от крови возле прорех, мухи безбоязненно ползали по пятнам.