Сергей Горяинов - Золото тофаларов

— Слушай, Павел, — сказал я. — Сегодня Уколкин должен приехать, так что ты…

— Я знаю! — резко оборвал он меня и, повернувшись к Вартанову, спросил: — Скоро?

Полковник ответить не успел — за окном послышался шум автомобильного мотора. Несколько минут спустя в комнату вошел Уколкин.

— Ну и дождь, чтоб его… — сказал он и осекся, увидев Кравцова.

Лицо Уколкина скривилось в неприятной усмешке.

— Так, так… — протянул он. — Стало быть, изменения в составе играющих команд. И, конечно, без моего ведома…

Взглянув на Кравцова, я понял, что эта встреча так же доставляет ему мало удовольствия.

— Ну ладно, ладно! — примирительно сказал Вартанов. — Давайте за стол. На голодный желудок ссориться — это уже чересчур…

Обед прошел в молчании. Уколкин, всегда отличавшийся завидным аппетитом, наворачивал за милую душу, и постепенно к нему возвращалось хорошее настроение.

— Отлично! — воскликнул он, проглотив последний кусок ростбифа и залив его продолжительным глотком мозельского. — Вы, Александр Гургенович, могли бы возглавить кухню «Национала»!

— Искусством нельзя зарабатывать на жизнь, — выдал сентенцию полковник. — Искусство должно быть свободным.

— Нет, ей-богу! Вы просто зарываете талант в землю, — продолжал льстить Уколкин.

Хорошее расположение духа овладело им окончательно, и, наполнив свой бокал, он сказал, обращаясь к Кравцову:

— Кто старое помянет, тому глаз вон. Я обид долго не держу, советую и тебе. Ваше здоровье!

Кравцов промолчал, опустив глаза в стол. При последних словах Уколкина он заметно побледнел, пальцы рук сжались в кулаки. Уколкин заметил и усмехнулся.

— Ты кушай больше, — ласково сказал он. — Поможет от нервов.

Кравцов хотел встать, но Вартанов попридержал его за рукав.

— Вы в курсе архангельских событий? — переводя разговор в деловую плоскость, спросил он Уколкина.

— Да, Жорик звонил на днях. Славно вы там все провернули! Теперь — вперед, труба зовет! Раскрутимся на полную катушку!

Уколкин пододвинул к себе тарелки с закусками, намазал большой ломоть хлеба маслом и сверху положил паштет, аккуратно подравнивая края бутерброда ножом. Смотреть, как он управляется за столом, было приятно — возбуждало аппетит.

— Раскрутиться, конечно, можно, — сказал Вартанов. Склонив голову к плечу, он внимательно смотрел за манипуляциями Уколкина. — Надо только прояснить один небольшой вопрос.

— Что за вопрос? — с набитым ртом спросил Уколкин.

— Я думаю, можно начать? — обратился Вартанов к Кравцову.

Тот кивнул, поднялся и, обойдя стол, остановился рядом с Уколкиным. Михаил перевел недоуменный взгляд с Вартанова на Кравцова и, шумно сглотнув, спросил:

— В чем дело-то?

— Дело в том, — сказал Вартанов, — что всем нам хотелось бы знать, за что вы убили Владимира Георгиевича Саманова?

Лицо Уколкина окаменело. Он внимательно смотрел на Вартанова и молчал. Около минуты длилась эта тяжелая пауза. На меня вопрос полковника произвел сильное впечатление — в один миг деловой обед единомышленников превратился в какую-то сюрреалистическую сцену, внутренний механизм которой был мне решительно непонятен.

Наконец Уколкин медленным движением положил нож на стол, улыбнулся и вдруг резко рванулся из-за стола, попытавшись вскочить. Кравцов ударил с такой скоростью, что я едва успел увидеть, как двигалась его рука. Удар был коротким, без замаха, внешне не впечатляющим. Казалось, просто пальцы слегка прикоснулись к шее. Но Уколкин сразу обмяк, рухнул на стул, голова его запрокинулась. Кравцов быстрым движением извлек пистолет из-под пиджака Уколкина и бросил его Вартанову. Тот поймал оружие, вытащил обойму и спрятал ее в карман. Кравцов достал небольшие изящные наручники черного цвета и защелкнул их на запястьях Уколкина.

— Ну как? — спросил Вартанов, повернувшись ко мне. — Надеюсь, реакция этого мерзавца многое объясняет?

— Ничего не объясняет! — резко ответил я. — Что это за фарс вы здесь разыгрываете?

— Какой уж там фарс, — печально ответил Вартанов. — Трагедия. Сейчас убедитесь.

Уколкин уже приходил в себя, открыл глаза, встряхнулся, дернул руками, поглядел на наручники, выругался, оперся локтями на стол и опустил лицо в ладони.

— Ну что? — мягко спросил Вартанов. — Вы в состоянии ответить на мой вопрос? Зачем вы это сделали?

Уколкин молчал.

— Но, послушайте, здесь какая-то ошибка! — решил я взять на себя роль адвоката. — Я же рассказывал вам о цифре «52» на календаре Саманова. Написано было его рукой — сомнений нет.

— Ну и что? — спросил Кравцов.

Уколкин поднял голову, посмотрел на меня, провел языком по губам.

— Как — что? Карьера снайпера завершилась на счете пятьдесят один. Он просто добавил свою жизнь к этому результату.

— Очень романтично, — сухо сказал Вартанов. — Я бы принял такую версию, если бы не два обстоятельства. Первое. Я звонил Саманову утром этого дня, мы разговаривали довольно долго, и он совсем не напоминал самоубийцу. А разговор шел об известных вам документах. Я сказал ему, что обнаружил материалы, подтверждающие, что Архангельское месторождение было открыто в 1952 году. Смею думать, что именно год был записан в его календаре.

— Но это могло быть совпадением. Простым совпадением, — настаивал я. — Ваше предположение никак не доказывает факт убийства.

— Само по себе — нет, — согласился полковник. — Но есть и второе обстоятельство. Как вы помните, в день прилета Кедрова из Иркутска я оказался в квартире Саманова на полчаса раньше вас. Один из охранников был еще жив. Насколько я понял, ему ввели значительную дозу подобного препарата.

Вартанов достал из бокового кармана пиджака плоскую светло-зеленую коробку, раскрыл и показал мне. Коробка содержала четыре толстеньких ампулы прозрачного стекла. В каждой было около кубика жидкости светло-желтого цвета.

— На базе морфина, — сказал полковник, — «эликсир правды». Не самая свежая разработка, но достаточно эффективная. Следы я обнаружил на шприце — препарат имеет характерный запах. Подозрения у меня были с самого начала, и, естественно, я не упустил представившейся мне возможности. Тем более что охранник был уже не жилец. Он подтвердил — Володю застрелил вот этот мерзавец.

Я молчал, осмысливая его слова. Даже если Вартанов врал, я не мог его опровергнуть. Кроме того, я начинал понимать, что защита бесполезна — что-то в голосе полковника, да и в глазах Кравцова говорило мне, что Уколкин уже приговорен. И все же я сделал еще одну попытку.

— Саманов был тяжело болен. Вероятно — рак. Он принимал морфий.

— Кто это вам сказал? — удивился Вартанов.

И удивление это явно не было наигранным.

— Он сказал. — Я кивнул на Уколкина.

— А-а, — протянул полковник. — Ну что же — попытка укрепить алиби, и все. Саманов был здоров, насколько, конечно, можно быть здоровым в этом возрасте. Но никакого рака у него не было. Это точно. Если сомневаетесь, легко можно проверить. Но стоит ли? Настолько-то, надеюсь, вы мне доверяете?

Я кивнул. Вранье Уколкина было для меня весомым аргументом. Но кое-что еще оставалось неясным.

— Но мотивы? — спросил я.

— Вот это я и хотел узнать, — сказал Вартанов и положил на стол препарат. — Ответишь сам или будем применять? — спросил он Уколкина и раскрыл зеленую коробку.

Тот поднял голову и посмотрел на ампулы.

— Я стрелял, — сказал он каким-то безразличным голосом. — Хотел сам…

— Хотел сам… — повторил Вартанов, откинулся в кресле и прикрыл глаза. — Собака взбесилась и загрызла хозяина.

— Я могу… — начал было Уколкин.

— Молчать, — тихо сказал Вартанов. — Ты не можешь уже больше ничего.

Он вынул обойму из кармана, вставил в рукоятку пистолета и дослал патрон в ствол. Уколкин зажмурился.

— Поехали! — бросил Вартанов и, засунув пистолет за ремень брюк, пошел к двери.

Кравцов рывком поднял Уколкина, потащил из комнаты. Я остался у стола. В дверях Вартанов обернулся, бросил на меня тяжелый взгляд. Я выдержал, не опуская глаз.

— Ну и черт с тобой, — сказал полковник и вышел.

Я сидел за столом, тупо глядя на объедки в уколкинской тарелке. Слышно было, как от дачи отъехала машина…

Они вернулись часа через два. Без Уколкина. Молча вошли в комнату, выпили по стакану коньяка. Я ждал их, полностью собранный в дорогу, большая спортивная сумка стояла на стуле рядом. Вартанов окинул пристальным взглядом мою экипировку.

— Изволите нас покидать?

— Вы обещали две недели.

— Десять дней. Максимум. Куда направитесь?

— Еще не знаю. Может быть, в Саяны.

Вартанов нахмурился.

— Выбор не самый удачный. Что это у вас за ностальгия? А впрочем, теперь опять все стало на свои места. Я позвоню в Иркутск, вас встретят должным образом.