Инна Тронина - Их «заказали» в кафе

Правда, в наказание могут навесить дежурств больше, чем положено. Опять сошлются на то, что майор Тураев не имеет семьи, на ёлки и прогулки водить детей не нужно, так что пусть войдёт в положение занятых по дому сотрудников. Читать газеты, смотреть «видак» и думать о жизни можно и на дежурстве, когда кругом тихо и несуетно.

Артуру показалось, что он приехал в гости к давно знакомым людям, и дворик этот видел десятки раз. Только никогда раньше не создавалось впечатление, что сверкающий снег и небо с просинью как бы затянуты чёрной вуалью. Огромная лохматая собака у будки лежала носом вниз и на появление хозяина с гостем никак не отреагировала. Протяжно мычала в хлеву корова, не вовремя кукарекал петух.

«Ниву» Шлыкова пришлось вести Артуру, потому что старик обратную дорогу мог и не выдержать. Он устроился сзади и, пока ехали, горячо шептал молитвы мученице Серафиме. А потом вдруг начинал материться, грозя кулаком кому-то наверху. После этого затихал, прикрывая лицо шапкой, и Артур боялся, как бы старик сам не умер.

Когда «Нива» остановилась у калитки, Шлыков будто проснулся. Он с трудом выбрался наружу, открыл воротца и жестом пригласил Артура проехать. Потом, укрепив створку засовом, тяжело протопал к гаражу.

С крыльца соскочила свеженькая симпатичная девушка с вздёрнутым носиком и восточными глазами, тоже в валенках и в полушубке. Шерстяной серый платок сбился на затылок, и на тёмных кудряшках блестели капельки растаявшего снега. Увидев во дворе «Ниву», она бросилась к Шлыкову, обхватила его за плечи и заплакала. Старик поперхнулся.

— Марийка, чего ты? Померла, что ль?.. Не дождалась?!

Тураев вышел из машины и молча остановился около безутешных деда и внучки, понимая, что может опять оказаться бессильным. Только неделю назад его задачей было разоблачить Кормилицу, а сейчас он больше всего на свете хотел её спасти.

— Нет ещё, но она почти не шевелится уже. Только потеет всё время, а когда приходит в себя, никого не узнаёт. И всё про какие-то чёрные глаза бормочет, которые перед ней уже много дней…

Девочка оторвала зарёванное личико от груди деда, посмотрела на Артура и осеклась. Потом снова зарыдала, увлекая Шлыкова к крылечку.

— Пойдёмте скорее, её же в больницу нужно отвезти! У нас же есть две машины…

— Скорее, скорее! — как заведённый бормотал её дед.

На веранде их поджидал понурый рыжий кот, который всё-таки встал и вяло потёрла о валенки хозяина. Скрипнула дверь, и из комнаты вышла маленькая сгорбленная старушонки с металлическим частоколом во рту.

— За батюшкой побегу, — просто сказала она, набрасывая на редкие седые волосы пуховый платок. — Не выживет — точно говорю! В Рождественский пост мясо ела, видано ли? Вот и наказал Господь!

— Ей батюшка разрешил! — пролепетала Маша. — Когда мама от Ирины приехала, то приболела. А больным можно мясо, правда ведь? А на Новый год батюшка разрешил кекс испечь и простенькую шарлотку. А разговляться уже на Рождество…

— Если бы это был самый тяжкий её грех!

Тураев понимал, что зря теряет время. Пока они здесь препираются, Серафима может умереть.

— Лучше вам никуда не бегать, потому что больную мы повезём в Москву. Зря только побеспокоите батюшку, Нина Поликарповна.

И, не обращая внимания на пронзительно-недоверчивый взгляд старухи, он прошёл в горницу. В прошлый раз там пахло совсем не так. Тогда пресный пар от картошечки, аромат вкусных разносолов и чайный дух смешался с запахами снега и сена. Теперь изба походила на сельскую больницу, потому что провоняла лекарствами, потом и, кажется, гноем.

Тураев вспомнил, как сам, глядя на градусник, показывающий температуру сорок и пять десятых градуса, еле-еле удерживая сознание, думал о неминуемом торжестве справедливости. Думал, но до конца не верил, что так может произойти, тем более с Кормилицей. Она казалась неуязвимой и всемогущей. Даже врать умела так, будто говорила чистую правду. Кажется, Кормилица всё предусмотрела, выстраивая линию защиты, но не учла того, что в жизни всегда есть место случаю.

— Туда, туда проходите! — суетился Шлыков за спиной Тураева, настырно стаскивая с него дублёнку.

Артур молча отдал ему и шапку, вложив в неё шарф, и вошёл в спаленку Серафимы. Кобылянская лежала на растерзанной постели, под двумя шубами, и её растрёпанная голова скатилась с подушки. Дышала она часто и тяжело, глядя широко раскрытыми глазами в потолок. Когда вошёл Тураев, больная даже не шевельнулась.

Он остановился у двери и кашлянул.

— Приехали…

Серафима еле говорила, то и дело, срываясь на болезненный кашель и облизывая растрескавшиеся губы. Это была совсем другая женщина, лишь отдалённо напоминавшая ту, властную и прекрасную.

— Здравствуйте, Серафима Ивановна, — вполголоса произнёс Тураев.

— Мне уже не здравствовать. Можно обмануть кого угодно, только не специалиста. Я могла поехать в город сразу же, как только поняла, что начинается медиастинит. Но я не имела на это права…

— Ерунда! — резко оборвал Тураев. — У каждого есть право на жизнь.

— Я хотела тихо умереть и унести все грехи с собой. Но отец зачем-то привёз из Никольского монастыря Машу. И она закричала: «Мамочка, не умирай!» Без дочери мне было бы легче уйти, а ради неё и Вани я решила жить. Я поняла, что вы один можете даровать мне спасение и прощение.

— Это, к сожалению, не в моей власти, — возразил Тураев, присаживаясь на стул рядом с постелью. На тот самый, где во время их первого разговора сидела Кормилица. — Я могу только попытаться спасти, сохранить вашу жизнь. Но простить вас я не в силах.

— Воля ваша. — Серафима почти шептала, снова сотрясаясь от озноба. — Вы хотели узнать о том, чем я занималась в кафе. Я знаю, что это так. Ирины Рыцарева, гувернантка, пригласила меня к себе на дачу и рассказала, как вы познакомились с ней в боулинг-клубе. После совместно проведённой ночи Ирина буквально помешалась на вас. Она распахнула перед вами душу, выложила всё про себя и про меня. И про Антона, моего бывшего супруга. Про Полину Шугалей, которая как раз в те дни скончалась. Вы не можете считать себя святым, Артур. Безнравственно использовать несчастную женщину в служебных целях, походя получая удовольствие в постели. Она ведь не шлюха. Вы у неё только второй мужчина в жизни. Она потеряла девственность в двадцать шесть лет, после свадьбы. И потому не может воспринимать ту ночь как привычное развлечение. Ей очень трудно жить на свете, потому что душа её тонка и ранима. А жизнь у Иры сложилась непросто. Она не виновата в том, что её отцом оказался не муж её матери, а их сосед-латыш. Все они жили в военном городке, в одной коридорной системе. Полковник Валитов, чью фамилию она носила до брака, лишил девушку наследства, отказался от неё, передав всё старшей, родной своей дочери. Мамаша, которая была во всём виновата, окончательно спятила и превратила жизнь дочери в кромешный ад. Да, Ира знала, что вам придётся расстаться, но не думала, что вы такой жестокий и чёрствый. Она намеренно хотела завести ребёнка, и тест показал, что это ей удалось. Она уже носит вашего младенца, Артур, но больше не собирается его рожать. Когда вызвала меня к себе на дачу, просила срочно устроить её на аборт…

Серафима отдохнула, тяжело дыша и кусая потрескавшиеся губы.

— Ира много выпила за последнее время, поэтому ребёнок может родиться больным. Да, я стерва и дрянь, но и вы не лучше… Вполне возможно, что Ирку вы погубили, свели с ума. Жить она больше не хочет, всё потеряло для неё смысл. Ребёнок должен был внести свежую струю в её беспросветное существование. Ира сказала, что хотела родить дочку Симочку. Что она влюбилась в меня, потому что не знала материнской ласки. А получилось так, что Ира предала меня и загубила своё будущее. Когда вы окликнули её у боулинг-клуба, подарили ей розы, завлекли в постель, Ира почувствовала себя человеком, желанной женщиной, будущей матерью. А оказалось…

Серафима опять долго и внимательно смотрела на Тураева, а он не знал, что делать, как себя вести. В голове всё перемешалось, а тело ломило от слабости.

— Я не знаю, как она выйдет из положения. Помочь своей гувернантке я уже не в силах. Ира исповедовалась передо мной три часа подряд. Говорила, что в ту ночь её насторожил какой-то штрих в вашем поведении. И вспомнила ваш жёсткий, настырный взгляд, который ей удалось перехватить в тот момент, когда речь зашла об Антоне. А вы, чтобы отвлечь её внимание, бросились с новой силой демонстрировать свои сексуальные таланты. Пренебрегая правилами приличия, потеряв всякий стыд, Ира рассказывала, что вы вытворяли в кухне на полу. Я её не узнавала… Тогда Ира не поняла, почему история бывшего мужа её хозяйки так заинтересовала случайного партнёра. А когда до неё дошла страшная правда, позвала меня и покаялась во всём. Она винит одну себя, хотя вы и без гувернантки нашли бы способ подобраться ко мне. Вы прёте, как бульдозер, и вас не остановить. На службе вы такой же, как и в постели. Натура не расщепима, так ведь?