Татьяна Степанова - Сон над бездной

Она отшвырнула Лесюка – словно силы ее утроились, ринулась по ступенькам вниз. Мещерский думал, что она набросится на Кравченко, вырвет как львица сына у него из рук. Но она устремилась к мужу, который так и стоял в окружении охранников возле дверей «дома варты».

– Скажи хоть слово, ну помоги же мне сейчас, как помог там, в Праге! – Она вцепилась в Шагарина, не обращая внимания на пугающий трофей в его руках. – Я же помогла тебе, спасла, что же ты нас-то толкаешь в могилу? Ведь это же все из-за тебя, из-за тебя, слышишь ты?

«Неужели она поверила словам Гиза? – подумал Мещерский. – Договор со смертью… расплата… Господи, какое у нее сейчас лицо!»

– Илья, имей мужество признаться, – сказал он ее сыну.

– Лидию Антоновну я не убивал, – голос парня звучал еле слышно.

– Что? Что ты сказал? Повтори! – Кравченко свирепо притянул его к себе за грудки.

– Вадик, прошу тебя, не надо так с ним! Он же все-таки еще…

«Ребенок» – вот это слово у Мещерского так и не получилось.

– Лидию Антоновну я не убивал. Я ее не убивал, слышите вы? – Илья начал яростно вырываться. – Это не я! Я ее не трогал!

– Ничего, сейчас приедут из милиции, из прокуратуры, им ты все скажешь. Все, змееныш! – Андрей Богданович Лесюк, багровый от ярости, уже звонил по мобильному. – Они тебе быстро язык развяжут!

– Я ее не убивал! – Илья уже выл в голос.

Мещерский глянул на Шерлинга. Они с Кравченко так уверяли себя в четкой логической и бесспорной связи убийств и мотивов. И вот…

– Я ее не убивал! Я ничего про нее не знаю! Это не я!

– Ничего, прокурору признаешься! Эй, Павлюк, Охрименко, Сорока, головой за него отвечаете, очей шоб с него не спускали до приезда милиции! – Лесюк спустился во двор, и по его знаку другая группа охранников как воронье окружила Шагарина-младшего, тесня Кравченко в сторону.

Илью повели со двора. Нивецкий замок – бывшая австро-венгерская тюрьма – зорко наблюдал за ним как стооконный, стоглазый великан Аргус.

Очей не спускали…

– Что же вы наделали? – Елена Андреевна, оставив мужа, от которого так и не добилась толка, наступала на Кравченко. – Что же вы натворили, Вадим? Вас же прислали помогать, защищать нас, а вы… вы же погубили его!

– Ваш сын – убийца, вы же сами все видели и слышали. Он убил двух человек, а сегодня ночью пытался изнасиловать, а возможно, и убить…

– Да нет же, нет, ее, Лидку, он не убивал! – отчаянно выкрикнула Елена Андреевна.

В ворота замка уже въезжали запоздавшие милицейские машины.

– Если не ваш сын, так кто же, по-вашему, ее убил? Только не валите все на самого Шерлинга или на кого-то другого, потому что теперь это…

– Да это я, я, я сделала! – Елена Андреевна ударила себя кулаком в грудь. – Это я сделала, мой сын в этом не виноват!

– Елена Андреевна, мы, конечно, понимаем ваши материнские чувства, но… – забормотал Мещерский.

– Вы что, мне не верите?!

– Нет, мы вам не верим.

– Они мне не верят! – Елена Андреевна хрипло расхохоталась. – Вы слышите? Петя, а ты слышишь? А ведь ты – всему причина, один только ты. Если бы я знала, во что ты превратишься… Каким ты станешь… Но я думала, что все будет по-прежнему и ты станешь прежним, таким, как был, каким я тебя любила. Ты слышишь, я любила тебя, всегда, даже когда ты мне изменял с ней. И в тот день, когда сказал, что любишь ее и уходишь к ней, я все равно очень сильно любила тебя. И я доказала тебе это. Где бы ты был сейчас без меня? Там, на кладбище, задохнувшийся в своем заколоченном гробу. Тебя бы уже черви начали жрать, а я… я спасла тебя своей любовью, своей верой. И после всего, что с нами произошло, она, эта дрянь, вознамерилась… Она явилась сюда без спроса и вознамерилась снова… Знаешь, что она мне сказала тогда за ужином про тебя, про меня, про себя? Разве я могла такое стерпеть от твоей шлюхи, от твоей любовницы? Но я стерпела. Ну, что вы все уставились на меня? – Елена Андреевна обвела взглядом «гостей» Нивецкого замка. – Что глядишь на меня, наш бедный, бедный Павел? Ты ж мужчина, ты и должен был решить эту проблему. Но ты трус и тряпка. Ты всегда, во всем, даже в этом надеялся на других…

– Лжешь, я любил ее, я никогда не хотел ее смерти! – выкрикнул Павел Шерлинг.

– А я хотела? – Елена Андреевна повернулась к нему. – Тогда, за ужином при свечах, я все стерпела от твоей жены. Я-то терпела, это ей не терпелось снова играть свою старую роль при моем муже.

– Милиция вон приехала, – сказал Кравченко. – Они вам тоже не поверят. Это все пустые слова, риторика.

– Пустые слова? А вам, Вадим, наш дражайший помощник, наш защитник, наш телохранитель, нужны, значит, факты? Признание нужно? Так вот, считайте это моим официальным признанием. Только это не было убийством. Это был несчастный случай. Я не спала всю ночь. После того, как мы с вами искали моего мужа, помните? Так вот, я привела его, он был у себя в спальне. А она… эта стерва, она на все была способна. Я не могла ее пустить к нему. Я не могла позволить, чтобы между ними что-то опять началось.

– Вы следили за Лидией Шерлинг?

– Следила? Ха, много чести! Я просто увидела ее из окна – рано утром с дурацким ковриком для йоги под мышкой. Я решила, пока все спят… пока нас никто не слышит, объясниться с ней раз и навсегда. Дать понять, что после всего, что я вынесла в Праге, я не потерплю никакого продолжения их связи… Я ведь тогда еще не знала, кем станет мой муж… на что он будет похож вот сейчас… Я думала, что он поправится, и не желала его делить больше ни с кем. Особенно с ней, которую я ненавидела. Я вышла на улицу, сначала я потеряла ее, я ведь еще плохо знала территорию замка. Но, очутившись в саду, внезапно заметила ее там, на смотровой площадке. Я пыталась говорить, но она ничего не желала слушать. Что-то несусветное болтала о смерти, которую тоже видела вот так, близко… Об общей теперь их с Петей судьбе… Она заявила мне, что приехала сюда, в замок, чтобы окончательно порвать со своим мужем и забрать, увезти моего мужа с собой, как будто он вещь…

«Это я уже слышал. И Гиз вот так же… – промелькнуло у Мещерского. – Почему они все хотели забрать Шагарина?»

– Мы начали ссориться, но убивать я ее не хотела, у меня и в мыслях не было, что та проклятая ограда еле держится… И это она первая подняла на меня руку, хотела ударить по лицу – меня, его законную жену, она, развратная жадная тварь, забывшая даже свою дочь ради чужой постели… Я не знаю, как это вышло. Мы стояли на краю площадки. Я оттолкнула ее от себя, просто оттолкнула, она оступилась. Потеряла равновесие. И этот проклятый забор не выдержал ее тяжести – она сорвалась вниз. Я хотела закричать, позвать на помощь, но… я не смогла, я испугалась. И бросилась прочь.

– Вы не сразу бросились прочь, Елена Андреевна, – тихо сказал Кравченко.

– Я подумала – быстро ее не найдут там, внизу, во рву. Этот ее глупый коврик валялся рядом, привлекая внимание. Я сбросила его вниз. Швырнула вниз и ее полотенце. Там, на площадке, меня никто не видел, кроме…

– Кроме кого?

– Его, моего мужа, – Елена Андреевна смотрела на Петра Петровича Шагарина – бесстрастного, как мумия. – Он стоял под деревом. Как он очутился в саду, не знаю, ведь я же оставила его в спальне, в кровати… Было очень тихо, на дереве сидела птица и пела… Черный дрозд… Это было так ужасно… Боже, как же это было ужасно! – она закрыла лицо руками.

Отгремело, отзвучало… Аукнулось эхом в горах, прошумело дождем, ветром, пылью легло на проезжей дороге.

Вой сирен, скрип тормозов, форменные фуражки. Группа захвата, следователь, вопросы, ответы, листы протоколов. Тонированные (вместо традиционно зарешеченных) окна полицейско-милицейского «воронка».

Мать и сына Шагариных после всего с внушительным эскортом увезли в прокуратуру. Елена Андреевна не отпускала руку Ильи, как будто он был маленьким (как когда-то был) и она боялась его потерять.

И даже там мы пребудем вместе. Пока смерть не разлучит нас.

Amen…

– Будем считать, что имело место роковое совпадение, – спотыкаясь на каждом слове, подытожил Кравченко.

После спуска в подземный ход и общения со стражами закона, после того, как мать и сына Шагариных увезли, он не стал, как ожидал Мещерский, звонить своему работодателю Чугунову. Вообще отключил, вырубил мобильник и позволил себе… Да что уж там, оба они после всего позволили себе расслабиться по-крупному. Третья по счету бутылка коньяка из замковых погребов – чем не микстура от стресса? Бутылки и фужеры на серебряном подносе принес официант, подал вежливо, с достоинством – Мещерский заметил, что после всего произошедшего обслуга, обитатели Нижнего замка стали относиться к ним, точнее, к Кравченко, как-то по-особенному. Была ли это благодарность, признательность? И вообще, как прежде, в старые добрые времена, здесь, в Карпатах, чествовали рыцарей, выигравших схватку с чудовищем? С пугалом, пусть даже и ряженным в простыни вместо погребального савана.