Владимир Константинов - Жертва мистификации

После обеда я вернулся в номер. Ощущал себя разбитым и усталым. Таким усталым, будто прожил на свете не двадцать девять лет, а все сто и с трудом передвигал дряхлые, немощные члены. Не хотелось никого видеть, ни с кем разговаривать, ни о чем думать. Да чего там, мне самого себя было тошно видеть. Хотелось лишь одного — скорее дотащиться до кровати, упасть на неё и вырубиться. Да, подкосила меня женушка, здорово подкосила своим самоубийством. Теперь во всем, что со мной случилось, я обвинял бывшую жену. Хотя шестым чувством понимал, что необъективен и несправедлив к ней, что она здесь не при чем, что все дело во мне самом. Но согласиться с этим никак не мог. Нет, надо скорее выгребаться из этой чокнутой страны, населенной дебилами-соотечественниками. Мне казалось, что стоит лишь оказаться на Западе, как все в моей жизни нормализуется, войдет в привычное русло, все будет «о кей». Благо, что я обеспечил себе достойный отъезд. В банках у меня хранится пара миллионов долларов. На первое время хватит. Плевал я с верхней полки и на эту фирму и на этот вшивый город. Осточертело все до смертушки. Факт, не требующий доказательств. Но отчего так болит башка. Спасу никакого нет — так болит. В одном из чемоданов, кажется, есть пачка пентальгина.

Достал чемоданы, разыскал пентальгин, выпил пару таблеток и, не раздеваясь, лег на кровать. Попытался уснуть, но никак не получалось. Медленно тянулось время. Постепенно утихла головная боль. Голова стала легкой и бездумной. Какой-то сладкозвучный птах за окном выводил длинные рулады — объяснялся в любви то ли своей подруге, то ли всему белому свету. Его пение успокаивало. Веки мои отяжелели, стали слипаться...

* * *

...Раздался робкий стук в дверь.

— Кто там? Входите, — проговорил, вставая с кресла и направляясь к двери.

Дверь бесшумно открылась и в комнату вошла Оля, бледная, поникшая и несчастная. Остановилась передо мной, протянула окровавленные руки, пожаловалась.

— Андрюша, они так болят.

Все тело мое сковал мистический ужас. Я смотрел на её руки, на страшные порезы на запястьях, не в состоянии вымолвить ни слова.

— Момоги мне, Андрюша, — жалостливо попросила жена.

— Но чем же я могу тебе помочь? — сдавленно прошептал.

— Ты меня не любишь, потому и не хочешь помочь, — заплакала она.

Это разозлило. Она замучила меня своим занудством при жизни, теперь достает после смерти. Нет уж дудки! Здесь ей делать нечего. Пусть доводит бывших граждан планеты Земля, а с меня довольно. Я едва удержался, чтобы не вытолкать её в дверь.

— Причем тут я! Обращайся за помощью к кому-нибудь там у себя. У вас есть больницы?

— Меня туда не пускают, — проговорила она чуть слышно, понурившись.

— Как так — не пускают? Не имеют права!

— Имеют. Туда самоубийц не пускают.

— Так где же ты сейчас? Как же ты? — спросил, проникаясь в ней сочувствием.

— А где придется. Маюсь между небом и землей. Устала очень. И она вновь заплакала. Но теперь вместо слез по её щекам лились потоки крови. Я даже ощущал её тошнотворный сладковатый запах. Вдруг, лицо её стало серым, потом землистым, тронутым разложением. Она злородно рассмеялась и схватила мою руку своей костлявой рукой, закричала:

— А! Попался! Теперь ты от меня никуда не денешься.

От неё исходил запах могилы и тления. Я дико закричал, пытаясь вырвать руку. Но это мне никак не удавалось сделать. И я понял, что это конец...

* * *

Меня разбудил деликатный стук в дверь. Еще не очнувшись до конца от страшного сна, с замиранием смотрел на дверь. Стук повторился. Кого ещё черт несет? Не дай бог Антонину. Я ею уже «накушался» под завязку.

— Кто там? Войдите, — громко сказал, садясь на диване.

Дверь открылась и в комнату вошла «старшеклассница» Катенька. Она плакала навзрыд, прижимая к глазам носовой платок. Хорошенький маленький носик был красным, а пухленькие губки бормотали что-то неразбочивое.

— Что случилось, девочка? — спросил я.

— Ах, извините, Андрей Андреевич! — воскликнула она и ещё горше заплакала. — Я такая несчастная! Такая несчастная!

— Да что случилось?! — спросил, проникаясь к ней искренним сочувствием.

— Вадим Константинович грозится меня убить!

— Вас?! Но за что?

— Он меня приревновал к вам, Андрей Андреевич.

— Ко мне?!! — от изумления я даже поперхнулся словом. — Но я то тут при чем?!

— А помните, мы разговаривали с вами вчера на веранде? Вот он и приревновал.

— Я?! С вами?! — Понял, что мое сумасшествие продолжается.

— Неужели не помните?! — обиженно надула губки Катенька и даже перестала плакать. — Я ещё рассказывала вам про мужчину, который сбросился со скалы. Неужели не помните?

— Да-да, что-то припоминаю, — пробормотал. Мне казалось, что дурной сон продолжается. Я даже ущипнул себя за ляжку. Нет, это был не сон. Это была самая настоящая явь, пострашнее любого кошмара. Факт.

— Ну вот, а Вадим Константинович, как увидел нас вместе, так с тех пор покою мне не дает, считает, что я в вас влюбилась и сегодня ночью ходила к вам в номер.

От невероятных перегрузок голова вновь страшно разболелась. Так с кем все-таки я разговаривал на веранде? Еще пару минут назад я был уверен, что с Эльвирой. Та этот факт категорически отрицает. Катенька утверждает, что разговаривал я именнно с ней? Из нас троих кто-то определенно спятил. И теперь остается все меньше и меньше сомнений, чтобы сказать, кто это. И потом, отчего этот Вадим Константинович считает, что его пасия находилась в моем номере? Странно. Ведь в моем номере ночью опеределенно кто-то был. Кстати, какими она пользуется духами?

Катенька, как галченок, раскрыв свой прелестный маленький ротик ждала, что я скажу на её слова. Она уже совсем успокоилась. Глаза были хоть и заплаканные, но сухие и блестели любопытством. В них пока ещё робко, но уже проглядывало кокетство хорошенькой старшеклассницы к интересному молодому мужчине.

— А отчего он так считает? — спросил.

— Дело в том, что в ту ночь мне отчего-то не спалось. Вернее, сначала я быстро уснула, а среди ночи проснулась и уже никак не смогла уснуть. И где-то часа в четыре решила прогуляться по воздуху. Оделась и вышла. — Катенька потупилась, стрельнула на меня лукавыми глазками. — Между прочим, я видела, как из вашего номера вышла Эльвира Петровна.

Так, все же это была наша «снежная королева». И все эти надписи на стене, записка, кофе — её рук дело. Кто же она такая? Как бы это узнать? По-всему, она живет в Новосибирске. Во всяком случае, это явствует из разговора с ней. Надо узнать её фамилию и позвонить Смелякову, пусть проверит по справочному и вообще, выяснит кто она такая и чем дышит. Точно, надо непременно это сделать и чем быстрее, тем лучше.

— Она была одна?

Катенька очень удивилась этому вопросу. Ее голубенькие глазки чуть было не вылезли из орбит.

— О-одна, — проговорила она не совсем уверенно. — Но только я вас не совсем... Ну, это... Не совсем понимаю. Вот.

— Я и сам себя, порой, не понимаю. Поэтому, не обращайте внимания. Что же было дальше?

— Я где-то около часа гуляла. Погода была чудная. Тихо, тепло, птички запели. А когда вернулась, Вадим Константинович уже не спал и сказал, что я была у вас в номере.

Она вновь горько заплакала.

Но была в её плаче и всех её манерах какая-то едва заметная нарочитость. А что если Вадим прав, и в моем номере была эта девочка? Очень даже может быть.

Встал, подошел к ней, положил руки на худенькие плечи девушки, притянул к себе.

— Успокойтесь. Я объяснюсь с вашим Вадимом Константиновичем и все будет нормально. Все будет замечательно, уверяю вас. — Наклонился и поцеловал её в щеку.

Тот же самый запах духов! Один к одному. Вот те раз! Что это могло значить? Если разобраться — не много. В моем номере могла побывать как Элвира, так и эта «школьница», а возможно и обе сразу.

— У вас очень приятные духи, Катенька! — «восхитился». — Как они называются?

— "Chlоe Innjcence", — ответила она с французским прононсом. — Мне их подарил Вадим Константинович на 8 марта.

— Очень славные духи. Очень. А вы никому не давали ими душиться?

— Давала. Своей лучшей подруге Тане. А что?

— А здесь никому не давали?

— Что вы, как можно! — возмутилась она. — От нас же будет одинаково пахнуть. Пропадет весь шарм.

— Да-да, извините. Я как-то этого не учел.

В это время дверь с шумом распахнулась и в комнату, терзаемый очередным приступом ревности, ворвался Вадим Константинович, красный от бешенства и негодования. Прокричал злорадно, торжествующе:

— Вот они где голубки! Все воркуете?! Не ожидали?! Теперь вы мне за все ответите, негодяи! — Паясничая и гримасничая, видно копировал свою юную любовницу, продолжал: — Ах, Вадим, как вы не справедливы ко мне! Ах, Вадим, что вы такое говорите! Ах, ах, ах! Притворщица!! Блудница!! Мерзкая, грязная шлюха!!!

— Ах! — сказала Катенька и стала медленно оседать.