Ольга Лаврова - Свидетель

Власов принял приглашение в Бутырку с болезненным любопытством. По пути они обменялись считанными незначительными фразами. Свидетель был напряжен.

В тюремной проходной, пока Знаменский заполнял пропуска, внимательно прислушивался к непринужденной болтовне его с дежурной:

— Ниночка, что вас давно не было?

— Экзамены сдавала, Пал Палыч. Последняя сессия.

— Так что скоро нас покинете?

— Может, когда и встретимся. Я ведь юридический кончаю. Кабинет хотите в тени или на солнышке?

— На солнышке.

Все еще держалось неурочное тепло, но могло сломаться в одночасье, и как тогда пожалеешь, что забивался в тень.

— Ниночка, Игорь Сергеевич пока побудет у вас. Я подготовлю очную ставку и позвоню.

— Будет сделано, Пал Палыч.

— Уж потерпите, Игорь Сергеевич, четверть часика. Специально для вас свежие журналы захватил. Хотите?

Тот взял и угрюмо проследил за процедурой прохода Знаменского внутрь через автоматические решетчатые ворота. Вот они лязгнули железными челюстями. Знаменский скрылся.

— Курить здесь можно?

— Да, пожалуйста, — разрешила Ниночка.

Власов свернул журналы в трубку, подошел к ее окошку.

— Не думал, что в городе может быть такая тишина.

Тишине новички обязательно удивлялись.

— Такой и в лесу нет. Это стены. Весь шум съедают.

Власов помолчал, слушая невероятную тишину. Ниночка с приветливой улыбкой ожидала вопросов.

— Хороший следователь? — кивнул Власов вслед Знаменскому.

— Пал Палыч замечательно талантливый! И очень душевный!

Власов догадливо усмехнулся: вы, голубушка, к нему неравнодушны. Та потупилась, но произнесла твердо:

— Это не я, это сами заключенные говорят!

— Да? Нелепо!.. И вы тоже. Сидите, как страж в преддверии ада. Кому тут нужна хорошенькая девушка?

Подобные замечания Ниночка тоже не раз слышала. Бывалые же люди считали, что именно такая и нужна.

Она уйдет — найдут взамен похожую: улыбчивую и хорошенькую.

(А со Знаменским они действительно встретились. И даже немного поработали вместе. И то было самое счастливое время ее короткой жизни… оборванной ударом ножа.

История описана нами в повести «До третьего выстрела»).

Между тем Пал Палыч энергично обрабатывал Платонова. Тот изо всех сил старался вникнуть в акт экспертизы и разложенные на столе таблицы. Чтобы лучше понять, бормотал вслух:

— «Место кровоподтека на лице потерпевшего соответствует удару, нанесенному человеком, выше его ростом, а именно…»

— Ваш рост, верно?

— Ну и наворочено в этих таблицах…

— Специалисты работали. Кому бы другому я и показывать не стал — слишком сложно. Но вы человек неглупый, с полувысшим образованием… — польстим, слицемерим, плевать, абы проняло.

— Понятно, — утер лоб Платонов. — А тут что?.. «Наиболее вероятно, что удар нанесен правым сжатым кулаком руки, чему соответствуют расположение, конфигурация… расположение, конфигурация и глубина гематом… смотри таблицу шесть». Это ж надо!

— А вот тут вычислено соотношение между углом удара в челюсть и тем, где на затылке потерпевшего образовалась ссадина при падении. Ссадина небольшая, обратите внимание.

Платонов круглил глаза, из которых испарилась наглость. С него уже и в камере спесь сбили, да еще следователь с победоносным видом вывалил заумные свои бумаги…

— Значит, что же мы имеем, гражданин майор? — озабоченно спросил он. — Против меня девчонка. Этот, который с сотрясением. Длинный свидетель. И плюс вагон науки… А кто же за меня?! Вам разве не звонили?

— Ну! За вас очень даже заступались. И многие. Только я начхал. Вы поймите, Платонов, Петровка — не райотдел. Нас не достанешь, — и приврем, и прихвастнем, где наша не пропадала!

— Вот петрушка! — горестно изумился Платонов. — Чего ж делать? Советуете идти на чистосердечное признание?

— Честно — советую.

— К чистосердечникам отношение, говорят, получше.

— Безусловно.

— Кой черт его дернул, этого дохляка, ко мне лезть?! Нужна мне была его девчонка! Своих невпроворот! Заголила ноги и вот маячит перед носом, вот маячит! Стерва!.. Гражданин майор, а мы не договоримся, будто я этих премудростей в глаза не видел, а? Будто просто вот совесть заела и все такое?

— Теперь уж нельзя.

— Эхма! Надо было меня раньше убедить! Растолковали бы, припугнули! Вам, можно сказать, человеческая судьба доверена, а вы…

Он еще раз крепко обругал всех по кругу (кроме себя). Выдохся.

— Ладно, что проиграл, то проиграл. Дальше бы не напортачить.

— Вы просили об очной ставке.

— Дурак был.

— Но сейчас полезно зафиксировать ваше раскаяние в присутствии свидетеля. Думаю, стоит даже извиниться перед ним: человек ходит, время из-за вас теряет

— По шее бы ему, чтоб не ходил!.. Хрен с ним, извинюсь…

«Мы свой, мы новый мир построим». А чего не построим, то переименуем, и будет как бы новое.

«Каторга», скажем. Ну что за откровенное наименование! В новом-то мире! Пусть будет, к примеру, «колония». И сразу мило бюрократическому уху, ничто не царапает. «Исправительно-трудовая колония» — отлично звучит.

Или «Нескучный сад». Фи, по-мещански же. То ли дело «Парк культуры и отдыха имени…»! Что «парк культуры» — неграмотно, нелепо, нужды нет. Зато идейно и солидно.

То же и «Бутырская тюрьма». Зачем это нам — «тюрьма»? Почесали в затылке, вычесали «Следственный изолятор». Хорошее нейтральное словечко, даже в больницах изоляторы есть.

Но древняя Бутырка не ведала, что превратилась в невинный «изолятор». Веками пропитывалась она духом неволи, тоски, проклятий, чьих-то предсмертных томлений. Наука утверждает, что информация неуничтожима. Сколько же ее вобрали в себя эти стены, лестницы, глухие коридоры. И источали обратно, густо пропитывая недра тюрьмы.

Так что прогулка по ним для нервно настроенного человека (да еще впервые) была определенным испытанием. Если говорить о Власове, то он показался Пал Палычу ниже ростом и, войдя в освещенный солнцем кабинет, словно бы обрадовался знакомым лицам.

Поздоровался с Платоновым. Платонов зыркнул исподлобья, отозвался нехотя.

— Садитесь вот сюда, Игорь Сергеевич.

Для свидетеля был принесен дополнительный стул.

— Провожу между вами очную ставку. Порядок ее каждому из вас я разъяснил. Первый вопрос к вам, гражданин Платонов. Знаете ли вы этого человека?

— Знать не знаю, но видал.

— Уточните, когда, при каких обстоятельствах. Можно коротко.

— Когда я совершил свой поступок, то есть ударил одного парня… — он аккуратно подбирал слова, — поскольку в это время хотел познакомиться с его девушкой… тогда гражданин, с которым я нахожусь на очной ставке, подошел ко мне… и сделал замечание.

Знаменский услышал подробность впервые.

— Какое же? — заинтересовался он.

— Вроде того, что зря, мол, ты так некультурно…

— Вы ответили?

— А то нет! — и сразу спохватился: — Поскольку я был расстроен… то я этому гражданину ответил недостаточно вежливо… за что теперь извиняюсь, потому что полностью осознал свою ошибку.

«Любопытно наблюдать за Власовым. Мой свидетель озадачен. Нет, больше — ошарашен!»

Знаменский усердно записывал слово в слово.

— Гражданин Власов наблюдал всю драку от начала до конца?

— Разве это драка? — пренебрежительно бросил Платонов. — Я его один раз. Положил — и все.

— То есть вы ударили, он упал и не поднялся?

— Точно так, гражданин майор. А гражданин Власов действительно наблюдал, потому что торчал у киоска.

«Ну вот и перевалили главный хребет! Если не грянет какая-нибудь неожиданность — финт удался».

— Так… Когда подоспела милиция, то именно Власов указал на вас?

— Он, — прорвалась острая неприязнь, и Платонов поспешил замазать ее: — Его, так сказать, заслуга… Особо прошу занести, гражданин майор, что глубоко раскаиваюсь и сожалею, что попал в такую историю…

Физиономия его обмякла и выразила искреннее глубочайшее сожаление.

— Эх! — простонал он. — Житуха была! Рубанешь кому без очереди «Здесь покоится незабвенный…» — и пей-гуляй… Этого не пишите, — уныло вздохнул он. — Пишите — считаю, хулиганство несовместимо с моральным обликом. Верно будет?

— Верно, Платонов. Прочтите, распишитесь.

Платонов читать не стал, подмахнул так. Вернулся на табуретку, уставился на здоровенные свои ручищи, наделавшие беды.

— Теперь вы, Игорь Сергеевич.

«Опасность еще есть. Что во Власове таится, я не прозреваю. Потому осторожненько, на мягких лапах».

— Есть ли у вас возражения или дополнения? Или обвиняемый рассказывает все правильно?