Тоби Болл - Тайник

Когда он вернулся, Карлы дома не было. Она ушла на фабрику Берналя, чтобы помочь организовать забастовку, назначенную на сегодня. Этан всегда беспокоился, когда она отправлялась на подобные сходки, где легко могла пострадать от действий местных капиталистов, городских властей или полиции.

Они встретились уже после того, как обоих выгнали из университета. Это было время, когда все окружающие либо поносили Пула, либо были у него в долгу за те деяния, которые сам он считал отвратительными. Но Карлу это мало волновало. Ей было наплевать на общественное мнение. Она была у красных и все свое время посвящала общественной деятельности: поддерживала подпольную коммунистическую газету и пыталась организовать рабочих, которые говорили на разных языках и к тому же плохо понимали местный.

Пулу нравилась Карла, потому что у нее были четкие представления о добре и зле. Она с ходу оценивала ситуацию и высказывала безапелляционные суждения, на что Пул был не способен. Но было в ней кое-что еще. Фанатизм. Стремление изменить мир в сочетании с четким представлением, каким он должен стать. В общем, тяжелый случай.

Пул часто задавался вопросом, почему она выбрала именно его. Возможно, потому, что некоторые женщины любят проявлять инициативу. В их союзе верховодила Клара. Она к этому стремилась, а его ситуация вполне устраивала. Ну и, конечно, чисто физическое влечение…

Пул прошел через гостиную, обходя стопки книг и газет, разложенные вокруг потертого кожаного дивана, такого же кресла и кофейного столика, сделанного из старой двери. Кухня была маленькой, но там имелась ниша, в которой стоял деревянный стол и два стула. Окно выходило в переулок, который за последнее время превратился в ночное пристанище юных проституток. У Пула иногда возникло ощущение, что девочки растут под его присмотром.

На столе лежала газета, где одна из заметок была обведена красным карандашом. Пул опустился на стул. Заголовок гласил: «Взрыв бомбы в жилом доме». Рядом с заголовком была помешена фотография здания с развороченным фасадом, откуда поднимался дым. Качество печати оставляло желать лучшего, изображение двоилось.

Сама заметка была короткой и содержала минимум информации. Репортер Фрэнсис Фрингс писал, что полиция предпримет все меры, чтобы раскрыть преступление. Пул прекрасно знал, что это означает, и понял, что Карле грозит реальная опасность. Когда происходили нападения на городских капиталистов, в число подозреваемых всегда попадали одни и те же, причем во главе списка неизменно находились «красные» организации.

Он хотел было позвонить Фрингсу, который, как известно, симпатизировал городским социалистам, но тут раздался стук в дверь.

Фрингс проснулся в девять. Голова раскалывалась от боли. Прикрыв глаза, он семенящей походкой подошел к бюро и выдвинул левый верхний ящичек, где в железной коробочке лежало несколько самокруток из марихуаны. Взяв одну, репортер прихватил зажигалку, подошел к окну и приоткрыл раму. Потом сел под окном, прислонившись к стене, и запалил косячок. Глубоко затянувшись, задержал дым, после чего выпустил уголком рта, так чтобы его вытянуло в окно. Так он выкурил всю сигарету, что заняло около пяти минут. Постепенно боль ослабла до вполне терпимого уровня.

Сидя на полу, он смотрел на спящую Нору Аспен. Было странно видеть блестящую звезду в столь неприглядном виде: открытый рот, бледное, опухшее от сна лицо. Легендарные формы были прикрыты темно-красными шелковыми простынями, которые она всегда предпочитала. Мысль, что тысячи мужчин мечтали бы оказаться на его месте, сейчас показалась ему абсурдной. Он, Фрэнк Фрингс, любовник джазовой знаменитости. Это казалось таким нелепым, что он чуть не рассмеялся.

Поднявшись, Фрингс отправился в просторную кухню Норы, где обнаружил батон хлеба и немного сыра бри. Он стал быстро есть, словно опасаясь, что подруга может проснуться и отобрать у него еду. Сочетание плотного сливочного сыра и рыхлого рассыпчатого хлеба показалось ему восхитительным, и он полностью погрузился в процесс поглощения.

К действительности его вернуло движение в спальне, которое завершилось появлением на кухне Норы в шелковом халате поверх того, что называлось ночной рубашкой. Ее длинные светлые волосы были рассыпаны по плечам. Выглядела женщина весьма соблазнительно, но у Фрингса не возникло никакого желания как-то реагировать на это.

— Тебя все еще мучает мигрень?

— Уже нет.

— Мне бы не хотелось, чтобы ты курил в спальне. Я уже много раз…

— Знаю. Извини, пожалуйста.

Он изобразил на своем лице улыбку, чтобы она поскорее отстала.

— Ты же знаешь, что, когда я просыпаюсь в таком виде, мне надо как можно скорее прийти в себя.

Бросив недовольный взгляд на его улыбающееся лицо, она вернулась в спальню.

— Хоть бы кофе сварил.

Нора была в душе, когда зазвонил телефон. Обычно Фрингс не брал трубку, но сейчас каким-то неведомым образом она оказалась у него в руках.

— Фрингс?

— Да?

— Это Меррик из редакции.

— Что там стряслось?

— Нам позвонил какой-то парень. Себя не назвал. Сказал, что хочет поговорить с тобой. Только с тобой и ни с кем другим. Сказал, что будет ждать по этому номеру еще десять минут. Я не знал, стоит ли тебя беспокоить, и посоветовался с Паносом. Он сказал, что стоит, и я позвонил тебе домой, а потом Эд сказал, что ты можешь быть здесь. В общем, у тебя осталось две-три минуты, чтобы ему перезвонить.

Меррик продиктовал номер.

— Фрэнсис Фрингс?

Голос был больше похож на скрежет — вероятно, для маскировки.

— Я слушаю.

— Мне необходимо с вами встретиться. Как можно скорее. Могу сообщить вам нечто интересное.

— С кем я говорю?

— Не важно. Узнаете позже. Послушайте, у меня есть информация о коррупции в мэрии. И факты убийств и исчезновения граждан.

— А чем вы можете подтвердить эту информацию?

— Когда я вам сообщу факты, вы сами найдете способы их проверить. Послезавтра. Знаете мост Гаррисона? Встретимся под мостом со стороны города. В одиннадцать вечера. Когда вы появитесь, я к вам выйду. Там и поговорим.

— До встречи, — вздохнул Фрингс.

Он уже столько раз слышал подобные предложения. Как правило, в результате вытягивал пустышку, тем не менее игнорировать их он не мог. Даже если один из туманных намеков окажется правдой…

В гостиную вошла Нора в белом махровом халате. На мокрых волосах красовался тюрбан из полотенца. На ключицах блестели капли воды. От горячей воды губы стали пухлыми и свежими. Фрингс быстро положил трубку.

— Кто звонил?

— Никто. Это по моим делам.

Нора помешивала кофе в чашке и гоняла по тарелке тост. Она ничего не ела, и это слегка беспокоило Фрингса.

— Не хочешь есть?

Она ответила ему долгим взглядом.

— Что-нибудь случилось?

Нора покачала головой. Свет, падавший из окна кухни, освещал половину ее лица. На нем Фрингс прочел озабоченность, делавшую ее еще более соблазнительной. Возможно, все дело было в губах, чуть скривившихся от волнения.

— Давай выкладывай.

Неужели до сих пор дуется на него за косячок?

— Я даже не знаю. В общем, ничего особенного.

Глядя на дымящуюся чашку, Фрингс ждал, когда она разговорится.

— Это… просто какое-то предчувствие. Ничего конкретного. Ты знаешь, я сейчас работаю с оркестром Дика Риордана, а он такой подонок. Смотрит на меня нагло и говорит гадости своим ребятам.

Фрингс сочувственно кивнул. Риордан имел репутацию распутника, при этом был совершенно неопасен. Но вряд ли Нора хотела услышать именно это, поэтому он придержал язык.

— И я стала получать больше грязных писем. Марти не дает мне их читать, но пересказывает. Мне приходит масса писем, Фрэнк. Большинство очень милые, но некоторые такие злые…

На это трудно было возразить, но Фрингс попытался:

— Послушай, на свете есть и злые люди. Они завидуют тебе, хотят сделать гадость. На что-то серьезное у них не хватает духу, вот и шлют тебе письма, чтобы выместить на тебе свои комплексы.

Он понимал, что Нора ждет большего. Тем не менее его слабая попытка была вознаграждена грустной улыбкой.

После долгой паузы он рискнул еще раз:

— Я…

Но Нора прервала его.

— Все в порядке, Фрэнк. Пустяки. Я просто устала. Сегодня у меня последний концерт, а потом немного отдохну. Моему голосу требуется передышка. Когда устаешь, все кажется мрачным.

Нора опустила глаза на свой кофе, а Фрингс стал гадать, кто мог ему позвонить.

Паскис годами не пользовался своим домашним телефоном. Так что три телефонных звонка за утро было чем-то совершенно из ряда вон выходящим.

Архивариус жил в крохотной квартирке над булочной в семи кварталах от Подвала. Всю мебель составляла кровать, стоящая в углу, небольшой обеденный стол со стулом и кресло, в котором он сейчас сидел. На полу ничего не было, зато стены были увешаны выцветшими от времени коврами, которые его мать привезла с собой с родины. Паскису нравилась строгая логика симметричных узоров, и он часто рассматривал их, лежа на кровати, когда ночной полумрак стирал краски, оставляя лишь переплетение линий.