Виктор Доренко - Ставка на бандитов

— Ладно, пусть будет так.

Произошедший инцидент не остался без внимания отца, и он приказал Фомину прийти.

Когда Монах вошел в бытовку, Паук предложил ему присесть, разлил в кружки чифирь и спокойно произнес:

— Что-то в тебе не так, Валера. Не пойму что. Вроде бы ты правильно живешь и с людьми ладить умеешь, но откуда в тебе столько злобы?

Сын попытался что-то возразить отцу, однако тот его прервал:

— Подожди, не перебивай. Придет время, я дам тебе слово, а пока слушай. Понимаешь, дело даже не в Шарике. Дело в тебе. Посмотри, какая вокруг жизнь: «мусора» давят со всех сторон, причем, заметь, на «мужика» не меньше, чем на блатного, да еще мы его гнобить будем, а на нем «промка», — Фомин-отец имел в виду промышленную зону, то есть место, где работали осужденные, — план, дома либо жена брюхатая да мамка старая, либо босяки мал мала меньше письма слезные шлют. Ну загонишь ты его в «петушатник», а план для «мусоров» — первое дело, поэтому они начнут болты закручивать…

Монах слушал, не перебивая, а отец продолжал:

— А из лидера какой работник, чем ты его в узде держать будешь, бояться ему больше нечего — ниже все равно «опускать» некуда, а это значит, что псы легавые нас с тобой на делянку погонят. Начнется поножовщина и беспредел. И поверь мне, система человека все равно сильнее. Половину переломают, а кто при своем останется, тех по крыткам раскидают. Вот тебе и шалман.

Монах, поняв, что отец завершил объяснение, понурив голову, тихо пробормотал:

— Отец, я, конечно, понимаю, что ты прав, только сидит во мне какая-то падла и грызет изнутри. Я никого, кроме блатных, за людей не считаю.

— Молод ты еще, многое до тебя не доходит.

Но запомни мои слова: люди делятся не на блатных и «мужиков», а на порядочных и негодяев — ментов и лидеров я не считаю, они для меня птицы одного полета. Может быть, ты неправильно представляешь себе воровскую идею? Вор в законе — это не только знатный шулер, марвихер, щипач или медвежатник, это в первую очередь тонкий знаток человеческих душ, своего рода священник. Ясно, что зона — не институт благородных девиц, но все же нельзя опускаться до состояния скотов, будь терпимее к окружающим, но и не спускай серьезных обид. Это очень тонкая грань, а тебе она кажется широким трактом. Подумай об этом. Весь принцип воровской идеи строится на строгих понятиях, большинство которых ты уже уяснил, но главное — порядочность, честность и справедливость. В следующий раз, прежде чем что-то сделать, ответь для себя на три вопроса: порядочен ли я, честен ли, справедлив ли? И если на все эти вопросы будет один ответ — да, — тогда вперед…

Сейчас, сидя в удобном кресле скоростного авто и разглядывая броскую рекламу, в изобилии запрудившую Москву, Монах почувствовал себя «первоходом», который в первый раз переступил порог зоны.

Окружающая обстановка казалась ему новой и непонятной. На какой-то миг он даже растерялся, что случалось с ним крайне редко. Как жить дальше, что делать, найдется ли ему место под голубым небом свободы? Однако ответить на эти вопросы сможет только время, а ему остается лишь ждать, оставаясь самим собой.

Пока Монах предавался воспоминаниям, «мерс» выехал на Калининский проспект со стороны Бульварного кольца и двинулся по направлению к Кутузовскому.

Это были родные места, здесь прошло детство, но как все стало не похоже на ту коммунистическую столицу с ее призывными плакатами «Даешь!..», «Претворим в жизнь решения съезда партии…» и ликами бессменных вождей, поэтому появилось ощущение нереальности происходящего.

Наконец Фомин увидел родной дом, на котором пестрела вывеска с названием коммерческого магазина.

Плавно остановив машину, Музыкант произнес:

— Все, пахан, прибыли. Этаж и квартиру, надеюсь, не забыл?

— Разберемся, — отмахнулся Монах и неторопливой походкой направился к подъезду, вглядываясь в лица сидящих на лавочке старух, тщетно пытаясь узнать кого-нибудь из старых знакомых.

В просторном светлом кабинете, обставленном в соответствии с казенной административной строгостью, соответствующей большинству государственных учреждений бывшего Советского Союза, царила абсолютная тишина, изредка нарушаемая пронзительным скрипом старенького кресла и шелестом перекладываемых бумаг.

Виновником шума является хозяин — мужчина плотного телосложения с шевелюрой черных, как смоль, волос с легкой сединой на висках, лет около сорока, одетый в серый полосатый костюм, белоснежную рубашку и темно-коричневый галстук. На переносице — массивные очки в роговой оправе с толстыми линзами.

Под потолком, практически неподвижно, висели клубы сизого табачного дыма.

Слегка оперевшись ладонями о крышку стола, мужчина поднялся и медленно направился к окну, занавешенному дешевыми гардинами цвета недоспевшего абрикоса. Сразу стало заметно, что он не только грузен, но и высок, и широк в плечах.

Повозившись со шпингалетом, седоватый брюнет распахнул небольшую форточку. Вместе со свежим потоком воздуха в кабинет влетели звуки автомобильных клаксонов, шум моторов и многоголосие толпы прохожих, торопливо снующих по тротуарам Лубянки.

Засунув руки в карманы брюк, хозяин просторного кабинета со скучающим видом глазел на будничную суету. В этом положении его и застал почтительный стук в дверь, вслед за которым она приоткрылась и в проеме появилось лицо молоденькой секретарши.

— Олег Александрович, к вам майор Тимошин, — робко сообщила девушка.

— Пусть войдет, — бросил тот.

Через какой-то миг в кабинет вошел подтянутый мужчина, на вид немногим лет за тридцать, с зачесанными назад светлыми волосами.

— Разрешите, товарищ полковник? — спросил он, практически дойдя до середины комнаты.

— Входите, майор, — ответил Олег Александрович, усаживаясь за письменный стол и снимая при этом очки. — Что у вас?

Тимошин присел напротив полковника и положил перед ним серую папку из дешевого кожзаменителя с железной застежкой на боку.

— Здесь результаты предварительной проверки, а также рапорт службы наружного наблюдения, — майор слегка прихлопнул по лежащей на столе папке.

Водрузив очки на свое привычное место, хозяин кабинета аккуратно расстегнул застежку и углубился в чтение бумаг. Подчиненный не мешал ему, ожидая, пока тот все должным образом просмотрит.

Наконец полковник отодвинул от себя документы и в упор уставился на вновь пришедшего.

— Что вы можете добавить от себя?

— Честно говоря, я не верю в эту затею, но можно попробовать, — вздохнул Тимошин.

— Чем обоснуете свои сомнения? — спросил начальник после непродолжительной паузы.

— Понимаете, товарищ полковник, по имеющимся у нас данным, полученным из МУРа, этот человек никогда не шел на контакт с властями. Более того, у него ярко выраженная агрессивность против любых представителей закона. С другой стороны, до этого ему приходилось сталкиваться с дилетантами из милиции, с нашим ведомством он никогда не пересекался.

— Ну, это вы напрасно, майор, на милицию клевещете, среди них тоже попадаются профессионалы, — полковник притворно откашлялся, давая понять, что на этом тема исчерпана. Затем, пододвинув к собеседнику пепельницу и пачку сигарет «Ява>, спросил: — Вы предлагаете отказаться от разработки объекта?

Майор на секунду задумался, собираясь с мыслями, а затем ответил:

— В общем нет, попробовать, конечно же, стоит. В любом случае мы ничем не рискуем. Правда, придется ускорить процесс легализации информации, но у нас уже все готово. Да и ребята из отдела по борьбе с коррупцией и контрабандой готовы помочь.

— Ну-ну… — Олег Александрович забарабанил по крышке стола. — А какой из разработанных вариантов рекомендуете использовать?

— Я думаю, силой мы ничего не добьемся. Бояться этому человеку практически нечего — он не рвется в политику, не обладает какими-нибудь капиталами, тюрьма его не пугает. Единственно возможное, это вызвать его на откровенный разговор. Насколько реально все получится, сказать затрудняюсь.

— Хорошо, в принципе я… — телефонный звонок не позволил полковнику закончить фразу. Сняв трубку с одного из стоящих на небольшом столике аппаратов, он произнес: — Полковник Шароев, слушаю вас.

На том конце провода говорили долго, и, вероятно, услышанное являлось либо достаточно важной информацией, либо же звонило высокое начальство, только Шароев ни разу не перебил говорившего.

Наконец, прежде чем опустить трубку, он сказал:

— Хорошо, жду. — Повернувшись к подчиненному, полковник спросил: — На чем мы остановились? Ах да, точно. Я одобряю ваш план, действуйте. Только беседу с тем объектом я проведу сам, лично. Обеспечьте доставку гражданина, — он заглянул в одну из лежащих перед ним бумаг, освежая в памяти фамилию будущего оппонента, — Фомина завтра к двенадцати ноль-ноль.