Татьяна Степанова - Дамоклов меч над звездным троном

— Вот это стало причиной задержания, — Колосов показал на лежавший на столе вещдок. — Мы требуем, гражданин Сухой, от вас конкретных объяснений вот по этому предмету.

— Да по какому предмету? Что за предмет? Что вы ко мне привязались из-за пустяка? — Саныч покраснел. — Я что, не имею права заказать граверу надпись на простой железке?

— На железке? Так вы, значит, сей предмет называете. Ладно, пусть будет железка. И что за надпись должна была быть на ней? По этой вот записке надпись? — Колосов продемонстрировал клочок бумаги, отданный гравером. — Это образец для копирования? Я спрашиваю, это образец, ну? Это ваш почерк? Вы это писали?

— Ничего я не писал. Вообще дурдом какой-то, — Саныч тряхнул мелированными, слипшимися от пота волосами. — А что, даже писать уже запрещается?

— Смотря что писать. Смотря где и с какой целью. И как это впоследствии использовать, — Колосов наклонился к самому лицу Саныча. — Думаешь, мы ничего не знаем? Думаешь, обошел нас? Думаешь, ты такой крутой, такой неуловимый, такой умный?

— Да о чем вы?

— Думаешь, если не нашли мы при личном обыске пистолета твоего на тебе и ножа — так все, ты чист, неуязвим?

— Ничего я не думаю, я вообще не понима…

— Не понимаешь? Ах, ты все еще не понимаешь. Встряхни мозги! Это вот вспомни, — Колосов швырнул на стол перед Санычем пачку цветных цифровых фотоснимков с места убийства Бокова, с места убийства Манукяна в Белозерске, со стройплощадки в поселке Октябрьский-Левобережный. — На, погляди. И вспомни. Это вот вспомни. И это, и это — вид Петергофа, дворца Марли. И вот это тоже, — он буквально сунул ему под нос увеличенный снимок из морга — рука Валерии Блохиной: шесть уродливых пальцев вместо пяти с намотанным вокруг запястья шнурком с жетоном. — Что — своих не узнаешь? На собственные художества память слабая?

Саныч впился взглядом в разлетевшиеся веером по столу снимки.

— Это что? — спросил он сипло. — Что это такое? Чего вы мне это показываете?!

— А кому же мне это показывать, как не тебе? — Колосов сдавил плечо Саныча. — Нет, ты морду не отворачивай, ты сюда смотри. На этот вот снимок. Бирку узнаешь? Я спрашиваю, эта бирка на снимке тебе ничего не напоминает?

— Ничего я не узнаю! Что вы от меня хотите? Зачем вы мне все это показываете — какую-то жуть, каких-то голых мертвецов?!

— Убитых мы тебе показываем. Убитых людей, изуродованных тобой.

— Да вы что?! Вы в своем уме? — Саныч с отчаянной силой оттолкнул руку Колосова. — Вы что на меня повесить хотите?

— Что за надпись ты дал выгравировать на жетоне? Что она означает? Смотри мне в глаза, — Колосов резко повернул его голову к себе за подбородок. — Сегодня у нас 15-е число. Отвечай, что должно произойти сегодня — пятнадцатого девятого месяца, как это выбито вот здесь? Ну? Кого ты выбрал для себя на этот раз? Я тебя спрашиваю, сукин ты сын. Кого ты готовился приобщить сегодня к своей поганой коллекции?

— Какая коллекция? Что вы городите? Что вы от меня хотите? — истошно крикнул Саныч. — Что вы меня тычете в этих дохляков? Ничего я не знаю! Я ничего не делал. Я даже не понимаю, о чем вы меня спрашиваете!

— А мадам не выходила, — сообщил Мещерский, когда Катя и Кравченко вернулись. — Пиво-то хоть там, в этой канадской норе, приличное?

Прошел еще час и двадцать минут. Мещерский перекусил в баре и тоже вернулся.

— Нет, все же чего, собственно, мы с такой настойчивостью добиваемся? — спросил он у Кати очень мягко, почти робко. — Ну, закончит она наводить там на себя красоту, выйдет и отправится домой. Или по магазинам завьется.

— Для такой гламурной женщины по магазинам уже поздно, — ответила Катя. — Почти пять уже. Время сейчас ехать куда-нибудь в модное кафе, ресторан.

— Вон наша мачеха-мадам. А вы переживали, — оживился Кравченко. — Э, сказали мы с Петром Иванычем… Я думал, намарафетится она там, выскочит этакой куколкой-барби укомплектованной, свеженькой, как огурчик, а она как была мадам, так мадам и осталась. Чего там было париться столько времени?

Катя не следила за всей этой чисто мужской болтовней — она видела сейчас только одно: высокая эффектная шатенка, Алена Леонидовна Куницына — мачеха Саныча, кутаясь в модный тренчкот, медленно спустилась по мраморным ступенькам клиники и подошла к своей припаркованной машине. Несмотря на все долгие процедуры, вид у нее был усталый, выражение лица недовольное. Видимо, на этот раз она не была удовлетворена визитом в знаменитую клинику Лебовски.

— Финита ля комедиа, покатили домой за город с ветерком. Это называется — по усам текло. — Мещерский с обреченным видом включил зажигание.

И вот тут… Катя внезапно ощутила всей кожей — что-то случилось. Кравченко, сидевший с ней рядом сзади, внезапно напрягся, подавшись вперед. Он смотрел не на машину Алены Леонидовны, что выруливала с места парковки, а налево, в сторону забитого транспортом переулка, составлявшего вместе со Спасо-Наливковским и улицей Полянкой оживленный перекресток.

— Не одни мы, оказывается, пасли тут эту дамочку, — шепнул он. — Серега, гляди вон туда — тачку узнаешь?

— Черт, надо же, — с Мещерского разом сдуло весь его сплин. — Узнаю. Только отсюда не разобрать, кто за рулем.

«Шевроле» — внедорожник Алены Леонидовны выехал из Спасо-Наливковского переулка и вклинился в плотный поток движения по направлению к Садовому кольцу.

— Он тоже тронулся, — Кравченко махнул рукой. — Пропускаем ее, потом его. И вообще-то, Серега.., теперь я должен вести.

— Еще чего, чтобы мы все в кювет улетели. У тебя перелом, тебе нельзя. — Катя тоже видела машину, последовавшую за «Шевроле» Алены Леонидовны, однако не узнавала ее. Где было узнать — в отличие от Кравченко и Мещерского она видела эту машину впервые в жизни. В салоне виднелся только водитель, но с такого расстояния за тонированными стеклами опознать его было невозможно.

Мещерский рулил так усердно, что почти сразу взмок.

— Как же он появился, откуда? — шептал он. — Словно из-под земли вырос! По Полянке он точно не проезжал — мы бы заметили. Наверное, как-то проскочил с Ордынки, дворами.

— Питерцы-питерцы, а в Москве не заблудятся, — хмыкнул Кравченко.

— Саныч, ее пасынок не питерец, он как раз москвич, — заметила Катя. И перехватила в зеркальце тревожный взгляд Мещерского.

«Шевроле» Алены Леонидовны чинно двигалось в общем потоке машин к Варшавскому шоссе в направлении въезда на Кольцевую. Преследователь не отставал. Мещерский делал все возможное, чтобы тоже не отстать, но и одновременно не мозолить глаза — их машина была слишком хорошо известна всем пассажирам «Крейсера Белугина». Так эскортом и ехали через город, по магистральному шоссе и на въезде на МКАД воткнулись в пробку. В половине шестого вечера в сентябре — пробки постоянны.

— Зависаем всей дружной компашкой. — Кравченко, пока стояли, успел уже перебазироваться на переднее штурманское сиденье. — Ну ладно, вести-то мы их обоих ведем. А вот что дальше будем делать?

— А что мы можем сейчас? Пока никаких оснований вмешиваться у нас нет. Будет дергаться — спугнем его, — ответил Мещерский. — Пока ясно только одно: он ее преследует.

— Чья это машина? — спросила Катя. — Вы оба ее сразу узнали. А я даже марку не определю, какая-то битая, что ли? Чья она? Кто из них ездил на ней?

— Они на разных катаются, — сказал Мещерский. — Там, на теплоходе, один только капитан Аристарх при нас за рулем ни разу не сидел, ездил на такси.

— Ты его узнал, да? Водителя? Это капитан? — заволновалась Катя. — Господи, мы не можем как-то с ним поравняться, чтобы я посмотрела сама?

— Помолчи, а? — бросил Кравченко сквозь зубы. Он неотрывно смотрел вперед, видимо, что-то прикидывая, решая.

Медленно-медленно они ползли в пробке вперед. «Вот так погоня, — думала Катя. — Черепашьим шагом, еле-еле». Но, как и все плохое на свете, гиблая пробка помаленьку рассосалась. Мещерский прибавил скорости, стараясь, однако, держаться на расстоянии. Проехали по Кольцевой, свернули на Одинцово. Миновали указатель «Городище», затем свернули, мелькнул указатель «Писково» и вдруг…

— Смотри, смотри, он газа прибавил, догоняет ее, равняется! — воскликнул Кравченко. — Обогнал и на большой скорости уходит вперед.

— Он нас засек? Или ему надоело ее преследовать? — Катя прилипла к окну машины.

— Черта с два ему надоело! Нет, тут расчет другой, по-моему. — Кравченко стиснул зубы. — Она отсюда с шоссе уже никуда не денется. Ясно — едет баба домой. До дома ее километров десять осталось. А там поворот с этой дороги на бетонку. Участок, что мы утром проезжали, помните? Лес сплошной почти до самого ихнего Зюмина. Ему больше не надо висеть у нее на хвосте. Он хочет встретить ее там, на дороге — в лесу.

— Так что же мы тащимся как клячи! — воскликнула Катя. — Догоните ее. Вадик, миленький, ты же профессионал в таких делах, придумай же что-нибудь!