Татьяна Степанова - Улыбка химеры

Они взяли его прямо от подъезда дома на Пятницкой. Он сам сел в их машину. А там Китаев сразу ударил его по голове, оглушил и связал ему руки веревкой. Уже на Рублевке, когда они, лихорадочно торопясь, вытаскивали его на снег, Легионер пришел в себя. Пытался что-то сказать, выкрикнуть что-то разбитыми губами. Наверное, что-то в свое оправдание или же... Но он, Салютов, не дал ему этой возможности — дважды выстрелил из «Макарова». Выстрелил, испугавшись, что услышит сейчас то, что разом нарушит этот мираж, в который он только что почти поверил. Заставил себя поверить!

И вот все равно ничего не вышло.

— Валерий Викторович, что с вами? Вам плохо?

Салютов поднял голову. О чем он, этот майор? Что ему нужно еще? Ведь он только что говорил о...

— Вы сами слышали, какие показания дает ваш сын, обвиняя вас в убийстве, — повторил Никита. — Не скрою, для нас это совершенно неожиданный поворот дела. Но, кроме убитого вами и Китаевым Дьякова, убиты еще трое. И эти убийства совершили не вы, Валерий Викторович...

Салютов ждал, что он скажет дальше. Что добавит, чем закончит эту свою фразу...

— Вы не хотите поговорить с вашим сыном наедине, прежде чем я вызову следователя прокуратуры? — спросил Колосов.

Длилась долгая пауза. Потом Салютов сказал:

— Да.

— Я должен предупредить, что ваш разговор будет нами прослушиваться. Вы можете отказаться, — сказал Никита.

Салютов ничего не ответил.

Никита вернулся к Кате:

— Перейдем в другой кабинет.

Они прошли по коридору к двери под номером 17. В этом кабинете работали трое оперативников и, кроме обычных компьютеров, было немало и какой-то иной техники. Никита усадил Катю за стол, сел рядом. Протянул ей наушники «Сони», сам надел точно такие же, сразу став похожим на рокера-меломана. Катя, надев наушники, сразу точно оглохла. Никита что-то говорил коллегам, занятым настройкой аппаратуры, но она его не слышала, видела лишь, как беззвучно шевелятся его губы.

Тихое шипение в наушниках, словно шипит старый проигрыватель с пластинкой. Скрип... Вроде похоже на скрип рассохшегося паркета — вот тут рядом, в двух шагах... Катя посмотрела на Колосова, тот кивнул. Чьи-то шаги. Снова скрип стула. Глухой стук захлопнувшейся двери, голоса. Тишина настороженная, напряженная...

— Как ты узнал, что его убил я? — раздался в ее наушниках голос Салютова.

Катя невольно вздрогнула: ощущение было такое, словно этот человек тут рядом, только скрыт непроницаемым занавесом, превратившим его в невидимку.

— Ну, что же ты молчишь? Ответь мне.

Катя приложила ладонь к наушникам — как громко... Она снова взглянула на Колосова: Салютов спрашивает, Филипп молчит. Возможно, он вообще не захочет говорить.

Никита в эту самую минуту думал о другом: вот сейчас Филипп скажет ему про тот номер на определителе сотового и, наверное, крикнет отцу: а разве это не ты звонил Легионеру? Но Филипп молчал. Молчал, словно его и не было там, в кабинете, молчал, словно он умер.

Наступила долгая пауза. Потом снова послышался тихий и безнадежно усталый голос Салютова:

— Ты догадался, сынок? Догадался сразу, потому что на этот раз не ты сам это сделал?Не сам, как во всех остальных случаях... С Тетериным, Эгле и ее братом? Не надо, не смотри на меня так, сынок... Я все знаю. Видишь, и я тоже догадался. Ну, и чего ты всем этим добился? Разрушил все? Разрушил мое дело. А ведь все это было бы твое. Даже сейчас... все досталось бы тебе, Филипп.

— А мне ничего от тебя не надо. Крик Филиппа.

И голос Салютова — вопрос, искренне удивленный, как показалось Кате, ловившей каждое их слово:

— Почему? Почему, скажи?

— А ты не знаешь? Неужели даже не догадываешься, мой удачливый, мой богатый, крутой папаша?

Никита слушал. Но мысли его не поспевали за их диалогом. Когда Салютов догадался, что это Филипп, — задавал он себе главный вопрос. В памяти всплыло лицо хозяина «Красного мака», когда он вместе с ним, Колосовым, внимал показаниям швейцара Пескова, а затем присутствовал на допросе Филиппа... Догадался ли он прямо тогда? Сделал простой логический расчет по времени о... Ведь Песков не лгал в своих показаниях. Но и Филипп не лгал: он действительно виделТетерина в туалете. Не лгала и Жанна Марковна. В этом она не лгала, нет. Она Тетерина не видела,когда заглянула в курительную мужского туалета в поисках Легионера. Она и не могла видеть Тетерина, потому что он в эту самую минуту, бездыханный, с пулей в черепе, уже валялся на полу туалетной кабины, затащенный туда... Нет, Филипп не лгал, сказав, что это он последний видел старика живым.Он просто не сказал им всего до конца!

Это ли понял его отец, наблюдая своего сына на самом первом допросе? Или это произошло гораздо позже? А до этого Салютов действительно верил или заставлял себя верить в существование «крота» в своем казино, до тех пор, пока...

Никита перевел дух, припоминая важную, очень важную деталь, которая вроде бы все время находилась в центре их внимания, но вместе с тем оставалась в тени, скрывая свой истинный смысл. Эта деталь... На нее обратила внимание Катя. Именно в связи с этой деталью Салютов спросил его, Колосова: единственная ли версия для милиции — версия «крота» или же есть и другие? И это произошло после того, как... как в момент гибели Эгле он увидел из окна своего кабинета темный «БМВ», так разительно напоминавший машину его погибшего сына...

— А ты не знаешь? — повторил Филипп. Голос его в наушниках резал слух. — А ты подумай, отец...

Катя и Колосов ждали.

— Я виноват перед тобой, — донесся до них голос Салютова. — Я очень сильно виноват перед всеми вами.

— Виноват? Ты? И ты вот так просто, так спокойно это говоришь? — Филипп расхохотался (Катя снова вздрогнула — этот смех... лучше бы он снова заорал или выругался), — ты говоришь: я их всех убил! А ты сам? Разве не ты убил Игоря?

— Нет... нет! Это же была авария...

— Лжешь! Ты сам себе лжешь. Ты знаешь и всегда знал: он сделал это намеренно. Покончил с собой. И все это знают, вся наша семейка. Игорь покончил с собой из-за тебя. Слышишь, ты? — кричал Филипп. И речь его снова напоминала штопор, из которого уже нет выхода. — Она все ему рассказала тогда, эта твоя развратная шлюха! Она во всем ему призналась, сорвала зло на нем, моем брате, своем муже... Сорвала зло, когда ты ее бросил, переключившись на эту потаскушку Эгле! Ты слышишь меня? Она все рассказала Игорю! И он звонил мне из машины. Сказал, что... что его жена Марина только что призналась ему, что он никакой ей не муж, что единственный человек, кого она любила и любит, — ты. Что ты сделал, отец? Что ты сделал с моим братом? Что ты сделал с нами? Со мной? Игорь мне звонил тогда из машины... Он сказал, что не может, не хочет жить в такой лжи... Я пытался его остановить, спасти, но... Что ты смотришь на меня, отец? Ты не знал этого, да? Я разговаривал с братом за пять минут до того, как он направил машину на тот столб, а ты... Я ненавижу тебя! И ты мне говоришь, что я убийца, а кто ты, отец? Ты говоришь, я разрушил все, что ты создал для нас... Да я хотел... я хотел, чтобы все это сгорело! Провалилось бы в ад вместе с тобой!

Что-то грохнуло там, за этим непроницаемым занавесом — возможно, упал отброшенный стул. Колосов сдернул наушники, быстро вышел. Катя напряженно ждала. Минута, вторая... звук шагов в наушниках, громкие голоса — конвой. Видимо, Никита понял, что настал момент их разнять, иначе... Чья-то резкая команда: «Пройдемте! Я сказал, пройдемте со мной, молодой человек!» Хриплый протестующий вопль... тишина.

Потом она услышала голос Никиты. И поняла, что Филиппа вывели в коридор. Салютов и Колосов одни.

— Валерий Викторович, это правда, что он сказал? О вас и Марине Львовне?

Катя не видела Салютова в этот момент, не могла видеть. Никита, стоявший против хозяина «Красного мака», лицо его видел, однако... Иногда лица превращаются в каменные маски.

Салютов слышал вопрос. Но что он мог ответить этому милиционеру, мнящему себя великим сыщиком и уже, наверное, в мыслях пожинающему лавры победителя? Что он мог ему сказать? Как мог объяснить, чтобы он понял, этот чужой, посторонний человек, что же произошло в их семье? Что действительно произошло с ним, с его старшим сыном Игорем, с его младшим сыном Филиппом и с ней, Мариной...

Ведь он, Салютов, не хотел этого. Он пытался, видит бог, пытался не хотеть, но...

Что он мог? Когда молодая жена его старшего сына вошла в их дом, он, Салютов, перестал сам себя узнавать. Он стал другим! С ним что-то случилось! А она, Марина, все видела, все понимала... Она была женщина. Настоящая женщина — красивая, юная, властная, очень... красивая, очень... И она знала, что ей нужно от жизни. Она сама сделала первый шаг. И второй тоже. И третий. Она предпочла его Игорю. И что скрывать, были мгновения, когда он, Салютов, в душе даже гордился этим ее выбором... Но разве чувства наши в нашей власти? И как объяснить все это сейчас этому милиционеру, задающему свои вопросы? Как объяснить это сыну, ослепшему от ненависти и ненавистью же превращенному в убийцу, в разрушителя?