Александр Чернобровкин - Чижик – пыжик

Забавно слушать, как матерится человек, мнящий себя эталоном хороших манер. Это прачечная? — Хуячечная-пиздячечная, министерство культуры это!

Когда он стих, я достал диктофон, включил и поставил посреди стола. Динамик немного менял голоса, но по манере говорить легко угадывался Петя Яценко. Насупленный Варваринов слушал, слушал торг из-за своей головы, а затем рукой смел диктофон со стола. Японская техника хрястнулась о стену, упала на пол и, как ни в чем ни бывало, продолжила бухтеть Петиным голосом. Алик как с хуя сорвался — выскочил из-за стола и несколько раз припечатал диктофон каблуком, пока не добился тишины.

Зашел официант, накрыл на стол, бросая косяки на насупленного Варваринова и разбитый диктофон. Когда официант ушел, Алик налил себе полный фужер водки, дернул лихо, по-армейски, и так же по-армейски взял рукой из тарелки несколько кружков соленого огурца, закусил.

— За что?!

Я пожал плечами: сам знает ответ, только не хочет поверить. Подождав, пока он немного остынет, я перешел к делу:

— Решай, или ты, или он.

— Пидор, бля! — долбанул он кулаком по столу.

От возмущения у Алика дрожали губы. Хуй сосешь — губой трясешь?! Он все никак не мог понять, почему я стал вором. Теперь, думаю, ему легче будет понять, что в бандитской стране или ты, или тебя — третьего не дано.

И послал человек человека…

— Тридцать надо? — спросил он деловым тоном.

— Да.

— Одолжишь? А то у меня свободных нет. Потом рассчитаемся.

— Конечно, — ответил я.

На следующий день встретился с Михалевским и напомнил наш разговор по пути на свидание с Динамитчиком. Вэкины ребята сделали бы просто и грубо, а я этого не хотел. У нас с Петей много общих знакомых, которым не понравится расправа над своим.

— Кого? — спросил бывший кагэбэшник.

Я сказал и объяснил за что.

— Гнида, — произнес он и кивнул головой.

Я назвал сумму, которая его устроила, и выдвинул условие:

— Чтобы приняли за несчастный случай.

Михалевский задумался:

— За полторы недели трудно уложиться. Надо последить за ним: привычки, наклонности…

— Не надо, — сказал я и помог: — Он по пьяне любит играть в русскую рулетку. Только патрон заряжает холостой.

Михалевский презрительно хмыкнул.

— Пьяный он каждый день. Револьвер держит в письменном столе, в верхнем ящике, ключ от которого носит с собой. По выходным родители на даче, — продолжил я и достал из кармана ключи от новых замков квартиры Яценко, сделанные когда-то давно именно для такого случая.

— Хорошо с тобой работать! — произнес Михалевский и, напоминая Муравку, посожалел: — В органах бы тебе служить.

В органах я предпочитаю хуем ковыряться.

В следующее воскресенье Петя Яценко застрелился, перепутав патроны. Ира была на похоронах, а я сослался на дела. Он вошел в мою жизнь, круто изменив ее. Я вошел в его и сделал то же самое, но лучше.

Опять осень. В этом году — с ранними ночными заморозками. Трава еще зеленая, а покрыта серебристым инеем. и лужи скованы тоненьким, прозрачным ледком.

Позанимавшись в лесу и выебав дома жену, я сел завтракать. В одиночку. Ирка сидит в ванной, разводит кайф теплой водой, чтобы на подольше хватило. Домработница умиленно смотрит, как я уплетаю за обе щеки. Мой аппетит принимает, как и все бабы, за выражение симпатии к ней. Впрочем, я действительно отношусь к ней хорошо.

— В Москве опять черт знает что творится, — сообщает она, поглядывая на дверь в детскую, где слышен работающий телевизор.

— Что именно?

— Руцкой назначил себя президентом.

— А почему не Наполеоном сразу?

Домработница на полном серьезе пожала плечами:

— Не знаю.

Не знак ли это судьбы, что мне опять надо туда ехать? Только уже на постоянное жительство. Недавно разговаривал по телефону с Биджо и он сообщил, что перебирается за город, в охраняемый поселок по Рублевскому шоссе, рядом с правительственными дачами. Бандита к бандитам тянет. Несколько домов в его поселке пустует. Я сказал, чтобы придержал один для меня.

После завтрака поехал отбирать деньги. Делают их на Монетном дворе, а все остальное называется отбиранием. По пути в который раз пришел к выводу, что в Толстожопинске стало скучно. Все жирные куски уже расхватаны, а гоняться за мелочевкой — западло. Кстати, «Тяжмаш» — мой. Губернатор пробил добро на приватизацию. Трудовому коллективу раздали акции, а затем, задержав зарплату на три месяца, повертев ее в моем банке, скупили их по дешевке. Работяги за это нам спасибо говорили. Хоть бы один крикнул: «Проснись, пизда, нас обокрали!»

Банкир и Варваринов обрадовались известию о моем переезде в Москву. Слишком круто по их меркам я заворачивал, без меня будет спокойнее. А Вэка и Снегирь огорчились. Вроде бы мешал я им, не давал взобраться на самую верхушку власти, но в то же время облагораживал и не давал сцепиться друг с другом. Снегирь в последнее время начал подминать Вэку. Тому надоело все: скучно, риска никакого. Даже мусора не трогают, а гаишники не останавливают, хоть зигзагом едь. Кидал бы в окошко по червонцу — еще и честь бы отдавали.

— Все здесь налажено, успевайте только бабки загребать, — сказал я своим заместителям. — Главное, чтоб между собой не пересрались.

— Да ты чо?! — возмутился Снегирь.

Если бы такие мысли не появлялись в его голове, промолчал бы сейчас, как Вэка. А то ведь получается: хуй стоит, а голова качается.

— Всяко бывает, — произнес я. — Среди мусоров попадаются башковитые. Стравят вас, погорячитесь, а потом будет поздно.

— Есть суки хитрожопые, — подтвердил Вэка. — Был у нас кум— еб его мельник в прошлый понедельник! — сумел всех блатных настрополить друг на друга. Хозяин ушел на новую зону, его с собой забрал — и только тогда догнали, что это его работа.

— Давайте договоримся, — предложил я не столько Вэке, сколько Снегирю, — если возникла непонятка, вызываете меня и Сенсея, садимся вчетвером и выясняем.

Снегирь пообещал. Надеюсь, сдержит слово, пока не перетяну Вэку в столицу. В нашем деле опасность исходит изнутри, а не извне. Человек от хищника отличается тем, что сжирает своих не только с голодухи, но и от обжорства.

Еще несколько дней я инструктировал своих людей и прощался с любовницами. Эльвира и Нина отнеслись спокойно. Первая знала, что заставит мужа переехать в Москву, в соседний с моим особняк, а вторая была беременна. Почему бы ей не позволить себе такую роскошь — квартирой и деньгами я обеспечил. Ванюшка думает, что ребенок от него. Кстати, и Шлемина дочка родила, а потом вышла замуж за башковитого жиденка, собираются эмигрировать. Значит, со мной ничего в ближайшее время не случится: природа бережет тех, кто хорошо размножается. Лиля в ответ похвасталась, что скоро папу переведут в столицу, и она тоже переедет, а потом потребовала, чтобы вдул ее на прощанье. Кого ебать — вся жопа в шрамах! Выручила меня Нинка, вызвавшая Лилькиного припиздка. Вид у него был такой, будто ебся в жопу, ел говно, хуй сосал не так давно. Сначала он подслушивал под дверью. Слух у него хороший, музыкальный. С такими лопухами — не мудрено. В студенческие годы он играл в джаз-бэнде. Как говорил мой старик, сегодня он играет джаз, а завтра будет пидорас. Это роговило убедилось, что не помешает нам, постучало и вошло. Поболтали втроем о делах «Тяжмаша», совладелицей которого является его жена. Он по образованию экономист, поэтому дал мне несколько советов — поучил отца ебаться. То, что он говорит, может, и правильно по учебникам, но по нашей жизни не конает.

Иришкин обрадовалась переезду. В Толстожопинске хвастать не перед кем, все уже полопались от зависти и вывели ее за рамки, соревнуются только между собой. Домработнице чем дальше от Азии, тем лучше, а тестю — чем дальше я от него. Как и Муравке. Но этому не повезло, хотя вроде бы, и улыбнулась фортуна. Его, как одного из немногих во всей России проявившего себя в борьбе с бандитами, переводят в столицу. Там я ему нужен, как хую уши. Глядишь, скоро у меня карманный министр МВД появится. Я ему подкинул на переезд. Он поломался, но взял.

В день моего отъезда был штурм Белого дома. Уральская группировка замочила курско-чеченскую. Демократия продолжается, можно спокойно отправляться в столицу.

здесь и далее — орфография авторская.