Татьяна Степанова - Рейтинг темного божества

Катя заглянула в атлас, в зелено-голубой квадрат, куда указывал палец Мещерского, и прочла название Скарятино. А еще дальше, вниз по течению, — Мамоново-Дальнее.

— Где столько лет хранился прах Армана Дюкло, спрятанный Аркадием Неверовским и Викентием Мамоновым? — тихо спросил Мещерский. — Здесь, на старом кладбище? А где был убит Алексей Неверовский? Тоже здесь? А принесены в жертву парни в сауне вот здесь, неподалеку, в Скарятине? Куда можно за несколько часов добраться на быстроходном катере прямиком из Радужной бухты — сюда?

— Ты думаешь, они собираются вернуться? — спросила Катя.

— Если это действительно ритуал, то это должен быть настоящий шабаш, — выпалила Анфиса. — А где проводились в Средние века шабаши — разве не на заброшенных кладбищах?

— Сережа, скажи мне, скажи ты сам, — взмолилась Катя.

Он закрыл атлас, спрятал его в «бардачок», включил зажигание, дал задний ход.

— Если мы ошиблись, — сказал он, — то будем жалеть об этой ошибке всю оставшуюся жизнь. Но если не ошиблись — мы должны оказаться там как можно скорее. Это все, что мы можем сейчас сделать. Но это лучше, чем торчать здесь сложа руки.

— Но до Мамонова добираться два с лишним часа!

— Значит, мы должны поторопиться. — Мещерский сосредоточенно выруливал на Большую Никитскую. — Ничего, ночью дороги не особо забиты. Так, девчонки, предупреждаю: поедем очень быстро, а я далеко не Шумахер. Так что всем пристегнуться и меня разговорами и причитаниями не отвлекать!

Это было то самое кладбище. Как и две недели назад, Колосов был здесь, и не один. Холод каменной плиты, ночной ветер, шумящий листвой…

Было очень тихо. Необыкновенно тихо даже для глубокой ночи. Где-то неподалеку была дорога, дальше — река, городок с его пороховым заводом, домами, магазинами, пивными ларьками, сауной во флигеле и казино, старая дворянская усадьба, превращенная в музей-заповедник, федеральная трасса с ее машинами и милицейскими постами. Все это, безусловно, существовало наяву. Но сейчас этого как бы и не было. Здесь, во тьме над каменными плитами безымянных могил, царила тишина. Только ветер шептал что-то свое старым деревьям. Вот порыв ветра разогнал пелену облаков. Выглянула луна.

Никита, борясь с тошнотой, превозмогая боль в груди, попытался подняться на ноги. Увидел своих похитителей. Они напряженно вглядывались в темноту. Брагин тяжело дышал. На его лице были испуг и ожидание.

Колосов снова и снова пробовал освободиться от ремня, стягивающего запястья. Привалился боком к могильной ограде. Искал глазами какой-нибудь штырь поострее. Сонная птица в кустах громко захлопала крыльями — ее кто-то потревожил. Он пытался вспомнить это место — склон холма, покрытый дерном, могилы, ограды… Вон там чуть левее должны быть густые заросли — черемуха, сирень. Две недели назад сирень еще вовсю цвела… Там они нашли тело Неверовского. А теперь там, в кустарнике, никак не могла угомониться спугнутая кем-то птица…

Внезапно за его спиной Брагин издал горлом какой-то сипящий звук, словно подавился воздухом кладбища. Колосов оглянулся. Лунная мгла сгустилась перед его взором, застилая, размывая, смазывая и без того нечеткие очертания.

В этой мертвенной мгле стали видны две темные фигуры. Они приближались.

Лунные лучи, сочившиеся сквозь листву, стали как будто осязаемыми. Никита почувствовал, что его легким не хватает воздуха. Лучи луны были как стекловолокно, как тусклая крепкая паутина, спустившаяся с неба. Глаза снова заволокло мглой. Темные силуэты, что были уже совсем близко, вдруг раздвоились, растроились, размножились. Откуда-то возник неяркий мерцающий свет. Призраки отпрянули, а затем приблизились вплотную, окружили стеной.

Он увидел оплывшие свечи в старинных бронзовых канделябрах. Увидел залу с плотно зашторенными окнами и богато сервированный банкетный стол. Слышались глухие залпы дальней орудийной канонады. И при каждом разрыве снаряда жалобно звенел богемский хрусталь на столе. За стол этот никто не садился, хотя приборы давно ждали гостей. Гости толпились вокруг — он увидел черные смокинги, офицерские мундиры, щегольские черкески с серебряными газырями и золотыми погонами, жемчуг и кружево бальных платьев, блеск бриллиантов фальшивых и настоящих. Костюмы виделись четко и ясно, а вот лица их обладателей — смутно. Какие-то бледные пятна, лишенные глаз…

Только двое на переднем плане были узнаваемы: покойник, возлежащий на столе среди ваз и тарелок, и женщина, сжимающая в одной руке бокал, а в другой…

Колосов не сразу понял, что это — нож.

Женщина склонилась над покойником и поцеловала его в мертвые губы. Поставила чашу на стол. Ее движения были плавны и неторопливы. Нежным касанием она провела кончиками пальцев по его лицу, погладила светлые волосы, глаза, обернулась, словно спрашивая у кого-то позволения на дальнейшее. Колосова поразило ее лицо — блаженное, безумное, исполненное бешеного восторга. Внезапно из груди ее вырвался вопль, и она со всего размаха вонзила свой нож в крахмальную фрачную манишку мертвеца.

Высоко вверх ударил фонтан черной крови, оросив все вокруг — стол, хрустальные вазы, приборы, белую скатерть. Где-то далеко грохотала последняя канонада. Толпа гостей придвинулась и накрыла собой изуродованные останки. Свечи погасли, и все обернулось тьмой.

Колосов согнулся, его рвало. Выворачивало наизнанку. Слабость и боль гнули к земле. Внезапно он почувствовал, как сзади кто-то цепко и больно ухватил его за волосы. Он рванулся и увидел подле себя ту самую женщину… нет, не ту, другую… бледную, с белыми, какими-то кукольными, ненастоящими волосами. Это была сестра Анна. Он видел ее лишь однажды — там, в лимузине, на шоссе. Но сразу узнал, как и мертвеца с фотографии.

— Т-т-т-ты-ы-ы… ты-ы-ы… сссс… — шипела сестра Анна. — Ты з-з-з-з-за-ч-че-чем здес-с-с-сь?

— Мы привезли его, — к ней угодливо сунулся Брагин, — вот он будет пятым. Разве это не выход?

Анна сразу разжала пальцы. Резко обернулась. Колосов увидел, как от тени деревьев отделился высокий темный силуэт, вышел в центр лунного круга. Это был Стахис, Брат Стефан. Он нес, как драгоценную ношу, тяжелый бронзовый ящик с выпуклой крышкой. Бережно водрузил его на каменную могильную плиту. Колосов почувствовал на себе его взгляд — пристальный, липкий, блестящий.

— А, Крестоносец, — тихо произнес он. Аккуратно обошел каменный пьедестал, приблизился. Колосов попытался подняться. Лицо Стахиса… о, как в этот миг оно было похоже на мертвый лик того, кто лежал, как жертвенное яство, на столе среди хрусталя и роз — там, тогда…

— Вот мы и опять встретились, — сказал он. — Крестоносец, ты бы попросил меня тогда… И сейчас еще не поздно попросить.

— Кто ты такой, чтобы я тебя о чем-то просил? — Каждое слово давалось Колосову с трудом. Он задыхался.

— Ты в своем вечном репертуаре, Крестоносец. — Он усмехнулся. — Это как заигранная пластинка. Вечный мотив. Думаешь, тебе скажут спасибо? Ошибаешься. Гордыня есть смертный грех. И не я это придумал. Галилеянин. Слышал про такого? Слышал, хоть и учился в простой советской школе… Мальчик… — Он повернул голову, и словно только этого жеста и дожидался Брагин. Подбежал рысцой, вцепился в связанного Колосова:

— Вот он, он станет пятым. Надо спешить, время дорого!

— Нет, Крестоносец не подойдет, — молвил Стахис.

— Как, почему?!

— Это почему? — хрипло крикнул здоровяк, Иван Канталупов.

— Он не годится. Для пятой жертвы Великой Жатвы он не подойдет. — Это прозвучало как приказ.

Брагин яростно хлопнул себя по лбу. Внезапно он метнулся к стоявшей возле покосившейся ограды Ангелине Зотовой. Рванул ее за куртку, потащил.

— Ты что? — крикнул она. — Отпусти меня, отпус-с-сти!

Но Брагин, казалось, ничего уже не слышал. В этот миг он не слышал себя, прежнего. Не узнавал. Его тело сотрясала дрожь.

— Вот, вот, вот, — шептал он, — вот, бери ее. Ты же сам велел привезти ее. Вот она перед тобой, она подойдет, она сгодится на все!

— Отпусти ее, подонок! — крикнул Колосов. — Она девчонка еще совсем, ребенок!

— Вот, возьми ее. — Брагин швырнул Зотову к ногам Стахиса.

Она сжалась в комок. Ее никто не держал, и она могла вскочить, убежать. Но она не убегала. Жалась к Стахису, как собачонка.

— Посмотри на меня, — велел он. Она подняла голову.

— Ты веришь мне?

— Да, да, я верю. Вот он, — она ткнула в сторону Колосова, — говорил, что ты не тот, за кого себя выдаешь, что ты обманываешь всех нас. Но это ложь, ложь! Я ни на вот столько этому не поверила!

— Он искушал тебя сомнением?

— Да, но все это вранье! Он клеветал на тебя.

— Крестоносец искушал тебя сомнением. А разве я… гляди мне в глаза… разве я не искушал тебя?

— Нет, что ты!

— Разве я не искушал тебя верой в чудо? Какое искушение ты предпочла?