Слишком дружелюбный незнакомец - Мюссо Валентен

Она попыталась больше не думать о нем. У нее больше не было времени на сожаления. Посмотрев на часы, она постаралась расшифровать бестолковый язык стрелок. Вот уже больше получаса, как она спустилась в погреб. Они не замедлят прийти и внезапно появиться в доме… И, может быть, так будет даже лучше.

Матильда открыла альбом, который лежал у нее на коленях. Тот, который Франсуа намеренно оставил в кабинете на видном месте.

Камилла была такой миленькой. Ее лицо было лицом малышки, с тех пор Матильде удавалось видеть это только на фотографиях. Это не было настоящими воспоминаниями. С тем же успехом это могла быть дочь каких-то других людей. Ребенок, которого она на самом деле не знала, которого не носила в своем чреве.

Вскоре все сцены, проходившие у нее перед глазами, канули в забвение, будто никогда и не существовали. Почему все хорошее в конце концов исчезает?

Все еще держа альбом открытым, она снова подумала о замке своего детства, об огромном парке и пруде, о старых качелях, которые ее отец сделал и повесил на столетнем дубу.

Они с сестрой качались на них, сложив тонкие ножки, чтобы придать качелям больший размах, а затем взлетая высоко к небу и к листьям, которые шевелились под ветром. Внезапно эта картина стала для нее гораздо реальнее стен погреба вокруг нее.

Платьице в клетку… она почти ощутила под пальцами его жесткую ткань. А еще запахи… Запах волос, вымытых марсельским мылом, а затем прополосканных водой с уксусом, которые ее старшая сестра часами заплетала в косички перед туалетным столиком в комнате. И запах крохотных лесных земляничек, которые собирали весной и которые так пачкали белые передники, к отчаянию матери.

Ей показалось, что она слышит на нижнем этаже какой-то шум. Или, может быть, снаружи…

Шаги и разговор. Наверху.

Сюда кто-то идет.

Но все это уже не имело ни малейшего значения.

Еще несколько секунд, всего несколько… Чтобы в последний раз попробовать сладкий вкус детства… Скрыться в надежном коконе полнейшей невинности.

Наконец, когда эта маленькая девочка, которой она когда-то была, этот далекий силуэт на горизонте памяти слился с Камиллой, она приставила дуло пистолета себе к виску и, не колеблясь, не испытывая ни малейшего страха, отправилась к призракам своего прошлого.

Марк оставил левую руку скользить вдоль правой и наставил «зиг-зауэр» на нижние ступеньки лестницы. Он был потрясен чудовищным запахом, поднимавшимся из глубины погреба. От этой вони у него начало сильно першить в горле. Несмотря на все усилия, которые он делал, чтобы сосредоточиться, он не мог отделаться от мысли, что не принимает в происходящем никакого участия и является всего лишь обычным зрителем.

Путь ему преградило нагромождение ящиков и бочек. Он спустился по крутым ступенькам, согнув ноги в коленях, чтобы попытаться рассмотреть, что происходит внизу. От неоновых ламп тревожные тени падали на старые стены, покрытые известью.

Когда Марк добрался до промежуточной лестничной площадки на повороте лестницы, он заметил что-то скорченное в тени и сразу же понял, что причиной этому был выстрел, который он недавно слышал в доме. Все еще держа палец на спусковом крючке пистолета, он поспешно спустился с трех оставшихся ступенек.

Даже если бы он не мог видеть лицо под копной разлохмаченных волос, он бы все равно безошибочно узнал лежащую на земле женщину. Она полусидела с вытянутыми ногами, прислонившись к шкафчику.

Марк не видел раны в основании ее черепа и не заметил пистолета, зажатого у нее в руке. Его глаза были прикованы к брызгам крови, усеивавшим каменную стену и превращавшим ее в абстрактное полотно.

В висках у него бешено застучало. Был момент нерешительности, во время которого лейтенант не знал, что ему следует делать — если, конечно, предположить, что у него несколько дел. Он снова подумал о Вассере, раненном, лежащем в бессознательном состоянии в комнате нижнего этажа. Две сцены накладывались друг на дружку, но Марку еще не удавалось установить логическую связь между этими двумя драмами.

Внезапно его чуть не вывернуло. Он отвел взгляд. И сразу же перед глазами у него оказалась зарешеченная камера с другой стороны от лестницы. То, что сейчас было у него перед глазами, просто не укладывалось в голове.

Никогда ему не случалось видеть ничего подобного. При виде этого зрелища он почти забыл о мертвом теле, которое находилось у него за спиной.

— Господи боже! — произнес он наконец.

За прутьями решетки человек, лицо которого было стянуто ужасающей железной маской, казался сошедшим со средневековой гравюры. Лишь значительно позже, в ходе длительного расследования, которое его ждало, Марк узнает, как называется это орудие пытки: узда для ведьмы.

Труп — так как Марк был в полной уверенности, что этот человек мертв, — лежал на обычном матрасе рядом с несколькими бутылками и ведром. Его голова опиралась о стену в положении, в котором не было ничего естественного. Вот так мизансцена… Такой была первая разумная мысль, которая пришла Марку в голову при виде этого мрачного зрелища.

И тут Марк подумал о молодом человеке, который работал и жил у Вассеров и предметы одежды которого оставались в комнате гостевого дома. Затем лейтенант вспомнил о странном металлическом звуке, который слышался из дома и привлек его внимание в день предыдущего визита. Тогда он об этом забыл.

Снова он ощутил ужасное чувство вины и собственного бессилия. Он мог помешать всему этому и ничего не сделал. Даже хуже: он совершенно заблуждался, воображая, будто этот парень опасен для Вассеров.

Когда больше не оставалось сомнений, что запах, который он ощутил, спускаясь в погреб, это запах трупа, Марк оперся о стойку лестницы и тут же изверг все, что у него было в желудке.

Из-за шума в ушах он не услышал ни как прибыла «Скорая помощь», ни как подоспела группа усиления. А также как его напарник кричал, что внизу, возможно, тоже нуждаются в их помощи.

Начало мая.

Квартал Сан-Тельмо, Буэнос-Айрес.

Комната двухэтажного дома в паре шагов от плаза Доррего.

Первые лучи дневного света проникают в патио и, просочившись сквозь неплотно закрытые занавески, освещают низкий белый потолок.

В комнате только матрас, положенный прямо на пол, старый облезлый сундук, на котором стоит лампа без абажура, и стопка картонных коробок, большинство из которых еще не распаковано.

На потрескавшейся стене афиша легендарного концерта Боба Марли: «Кингстон, Ямайка, 29 августа 1975 г.».

С улицы в передние комнаты этого дома, стоящего в глубине, доносится шум машин. Комнаты расположены анфиладой вокруг ряда квадратных патио. Casa chorizo, как называют такие здесь.

Торопливые шаги в общей комнате по соседству, урчание кофемашины, стук посуды в раковине.

Затем голос радио. Старый шлягер «Сода Стерео»[37]…

Дверь комнаты резко открывается. На пороге появляется молодой человек 22 лет, небольшого роста, с мокрыми темными волосами. Капли воды сверкают на субтильном торсе, единственная одежда на вошедшем — обернутое вокруг талии красно-голубое полотенце в цветах Еl Ciclon[38]. С губ свисает наполовину выкуренная сигарета, и завитки дыма танцуют в лучах света, падающего из окна.

— Черт! Еще не встал? Мы же сейчас опоздаем!

Вместо ответа раздраженное ворчание. Из кучи простыней появляются длинные светлые волосы и рожа с самой бандитской гримасой.

Брайан открывает глаза, и от света в комнате у него начинает ужасно болеть голова. Он чувствует вдали запах кофе, который наполовину перекрывает запах сигареты. Между усталыми веками медленно вырисовывается образ его друга Антонио, который давит окурок в пепельнице, находящейся у него в другой руке.