Андрей Стрельников - Я — убийца

Сергей, насупившись, смотрел в окно. Татьяна, смущенно улыбнувшись, развела руками.

— Понятно, — Кира с решительным видом затушила сигарету. — Мое предложение, Танюха, остается в силе. У меня больше нет подруги, которой я доверяла бы на все сто.

Татьяна украдкой глянула на Сергея, который демонстративно отвернулся, делая вид, что ничего не слышит.

— А что там надо делать, Кирюш?

— То же самое, что делаешь дома, только за деньги. Квартира у этого мужика упакована по классу «люкс». Все существующие в природе электроприборы и машинки — стиральная, гладильная, посудомоечная — присутствуют. Мужик одинокий, баб в дом не водит, так что ничего смертельного. Сделаешь одну генеральную уборку, а потом будешь приходить раз в неделю — пыль смахивать. Ну, конечно, носки-рубашки постирать-погладить, ужин приготовить. На продукты и химчистку денег он будет давать — баксов пятьсот-шестьсот в месяц. Не поленишься дойти до рынка, купить продукты там, а не в супермаркете, все сэкономленное — твое.

— А чем он занимается, этот барон? — презрительно усмехнулся Сергей.

— Почему барон? — пожала плечами Кира. — Хотя, может, и барон. Во всяком случае, деньгами упакован по самые ресницы. Он наш директор. А чем еще занимается — да кто их сейчас разберет? Коммерсант, из новых.

— Бандит, что ли?

— Бандитом, Сережа, человека может назвать только суд. А мы пока можем называть его так: специалист по распределению денежных потоков.

Таня обреченно вздохнула, глядя на мужа. Неуверенно пробормотала:

— Пять лет университета, три года аспирантуры, еще два года — защита диссертации. Несколько серьезных научных работ. И вот — достойный венец карьеры: домохозяйка у криминального авторитета. Да…

— У меня, Танюша, почти такой же путь. Только аспирантуру бросила на второй год, о чем очень жалею. Надо было сразу.

— Погодите-ка. — Сергей в возбуждении прошелся по комнате. Глаза его горели, даже сама походка выражала негодование. — Вы тут все о науке толкуете, а ведь дело даже не в этом! Об элементарном чувстве собственного достоинства вы подумали? Об Илюшкиной психике вы подумали? После операции он заговорит — я в этом абсолютно уверен! — и кто-нибудь спросит его: «Мальчик, а кто твоя мама?» — Что он должен отвечать? «Да так, носки стирает бандиту». Об этом надо думать!

Татьяна долго наблюдала за мужем, наблюдала с каким-то странным выражением, И вдруг заявила:

— Хорошо, Кира. Я согласна. Завтра выхожу на работу. — И, обращаясь к Сергею, бросила:

— Чтобы Илюша сказал это, нужна операция. Ты сможешь ее оплатить из своего оклада-жалованья?

Максим сразу узнал ее, хоть и не видел после похорон. Такая же строгая, неулыбчивая, холодноватая. Пожалуй, складки у губ стали резче, глубже. Неудивительно: остаться в тридцать лет вдовой с двумя детьми на руках и с грустными воспоминаниями о некогда богатой и беззаботной жизни…

Сердце неприятно кольнуло: конечно, за четыре месяца можно было выбрать время если не заехать, то хотя бы позвонить. Нехорошо как-то получилось, недобро. Максим смотрел ей в глаза и ждал.

Лена не спеша открыла сумочку, достала сигареты, закурила. «„LM“, — мельком отметил Максим. — Н-да… При живом Петре ниже „Парламента“ не опускалась, а теперь…» Молчание затягивалось, и Максим склонил голову набок, словно побуждая ее начать.

— Максим, — тихо проговорила Лена и вдруг закашлялась; глаза заслезились, щеки покрылись нездоровым румянцем. — Максим, ты, насколько мне известно, долго работал в милиции. — Непонятно: вопрос это или утверждение? Он на всякий случай кивнул. — Поэтому я и пришла именно к тебе. Мне не к кому больше идти.

— Смелее, Леночка, смелее, — сказал Максим. — В милиции я давно уже не работаю, поэтому со мной можно говорить совершенно откровенно.

— Да, — кивнула она собственным мыслям и по слогам произнесла: — От-кро-вен-но. Хорошее слово. «От», «кровь» и «вена». Интересное слово. — Она грустно улыбнулась. — Если, откровенно, то я никогда не верила в то, что Петю… Что Петра… Словом, что это сделал Кровель. Он, конечно, отнюдь не ангел, скорее наоборот, но за Петю кому угодно мог горло перегрызть. А тут — это… И Петя ему верил. Жаль, что меня в то утро не было. При мне убийца не рискнул бы стрелять.

Максим с сомнением покачал головой и медленно, тщательно подбирая слова, проговорил:

— По-моему, Лена, очень хорошо, что ни тебя, ни детей дома не было. Страшно подумать, что могло бы произойти, будь вы дома.

— Может, ты и прав, — задумалась она.

Немного помолчав, сказала: — Впрочем, все это из области предположений. Лирика, одним словом. А у меня тут появилось нечто вполне конкретное. Ты видел дня три назад передачу по телевизору — то ли «Криминальная хроника», то ли что-то в этом роде? Там про… про Петра рассказывали.

— Видел, — кивнул Максим. — Весь центр видел. Здесь же и смотрели.

— После передачи ко мне зашел сосед из квартиры напротив. Интересные вещи рассказывал.

— Что именно? — спросил Максим, чувствуя, что Лена опять погружается в свои мысли.

— Что? Ах, да… сосед. В то утро он уезжал в командировку. Без четверти десять за ним должен был заехать приятель — отвезти его в аэропорт, но задерживался. Сосед нервничал, то и дело глядя в дверной глазок. Было почти десять, когда к нам в дверь позвонил человек. Сосед видел передачу, видел, естественно, и Кровеля. Так вот: человек, вошедший к нам в квартиру, был не Кровель. — Лена закурила очередную сигарету и откинулась на спинку кресла.

— То есть как? Как не Кровель? — Максим лихорадочно размышлял, не в силах пока ухватить сути услышанного. — А кто же? И что он мог увидеть в глазок? Нет, Лена, подожди… Говоришь, около десяти?

— Да, около десяти. Лица он, конечно, не видел. Но очень хорошо разглядел фигуру. Человек был раза в три крупнее худосочного Кровеля. Здоровенный, можно сказать, толстый. Как Бар…

— Подожди-подожди… — Максиму показалось, что он поймал ниточку. — Около десяти… В десять пятнадцать является Кровель, и через пять минут его вяжут. Вполне возможно, он говорит правду. Его подставили. — Максим задумался и, усмехнувшись, добавил: — А может, и врет.

— Возможно, — тихо сказала Лена. — Но ему я верю. А этому быку Бару — нет.

— Стоп, Лена. Я все понимаю, но тут ничего не попишешь. Константин зашел в парную в девять, а вышел после одиннадцати. Я в это время находился здесь и могу подтвердить его алиби хоть на Библии, хоть на ельцинской Конституции.

Лена сразу поникла. Затушила сигарету, встала.

— Не знаю, Максим. Ничего я не знаю. И не знаю, что мне делать с этой информацией.

— Ну уж здесь-то я могу посоветовать точно: идти к следователю. Если есть хоть какая-то вероятность, что Кровель говорит правду, следствие просто обязано эту вероятность проверить.

Взгляд Лены потеплел. Она опять уселась в кресло.

— Значит, ты считаешь, что надо идти к следователю?

— А как же!? — удивился Максим. — Обязательно! Или ты думаешь… — Он внимательно посмотрел на нее и усмехнулся. — Думаешь, что все мы здесь — одна шайка-лейка? Убили твоего мужа, посадили Володьку Кровеля, а теперь проматываем их доли?

— Ну, честно говоря, — она виновато улыбнулась, — были такие мысли.

— Глупо, Леночка. Очень глупо. — Максим покачал головой. — Если честно, то мне в равной мере неприятны и Бар, и Кровель. Но я — юрист, Лена. Законник. Я — за торжество справедливости. Так что — к следователю, и немедленно.

— Я… — Лена осеклась. — Я хотела бы тебя попросить об этом. Пойми, мне очень тяжело ворошить… вспоминать… С тобой — еще куда ни шло. А следователь мне неприятен. Нет, я не могу.

— Хорошо, — согласился Максим. — Только не сегодня. Сегодня я работаю. И еще: мне нужны координаты твоего свидетеля.

— Это просто. — Она протянула ему красивую визитную карточку с длинным столбцом телефонов. — Он дома всегда после шести.

— Завтра же навещу следователя. — Максим сунул карточку в карман. — Не беспокойся. Как дети?

— Ничего хорошего. — Лена закурила очередную сигарету. — Не успеваю я с ними. Я же теперь работаю. Долю Петину Бар зажал. Говорит: деньги пропали. Вот и кручусь, как могу. Дети, в общем, сами по себе. Мама пытается помочь, но в ее возрасте это плохо получается. Ничего, пробьемся. Бар скоро появится?

— Да, должен с минуты на минуту, — сказал Максим, посмотрев на часы.

— Тогда я побежала. — Лена затушила сигарету и поднялась. — Не могу видеть его самодовольную рожу, хоть убей.

Максим как раз успел закончить утреннюю уборку, когда появился Константин. Медленной, уверенной поступью советского номенклатурщика он прошествовал в кабинет, снял пиджак и разложил бумаги на столе (что за бумаги — непонятно; он же читает по слогам!) Начальственным басом протрубил в селектор: