Ирина Лаврентьева - Круг обреченных

— Я сейчас, Марьсергевна. Я переодеваюсь. Подождите минутку.

Катя стремительно натягивала одежды, постанывая теперь уже от боли.

Мишаня рванул с кастрюли свою кожанку. Приоткрытая крышка звонко громыхнула своеобразным гонгом.

— Глядите, глядите, Светлана Николаевна! — дернул воспитательницу кто-то из детей. — Это вор, да?

На глазах у изумленной публики через открытое окно пищеблока выпрыгнул молодой мужчина в черной кожаной куртке. Воспитательницы набрали воздуха, чтобы огласить окрестности криком, но тут в окне возникла растрепанная повариха.

Катерина застегивала халат и умоляющими жестами призывала коллег по работе к молчанию.

— Да это Мишка, что ли, был? — определила одна из воспитательниц, глядя вслед исчезнувшему за оградой садика парню.

— Ну да! Его куртка. И стрижка ежиком.

— Чего это он там делал?

— Угадай с трех раз, — хмыкнула другая.

— Ну Катюха дает!

Катя, словно услышав эти слова, смущенно пожала плечиками. Лицо ее тут же исказила гримаса боли. С этой гримасой она и исчезла в глубине кухни.

Персонал детского сада обедал. Катерина стояла у огромной суповой кастрюли, размахивая поварешкой и делясь с подругами пережитым. Рассказ ее то и дело прерывался взрывами смеха.

— Я лежу, чувствую, еще секунда — загорюсь. А он, проклятый, прижал меня, что лев свою львицу, и не выпускает. Я кричу, горячо, мол. А он — мне тоже горячо! Поддай еще задом, говорит.

Небольшая комнатка первого этажа, служившая для персонала столовой и комнатой отдыха, опять потонула во взрыве хохота. В стену постучал сердитый кулачок Марии Сергеевны.

— Тише, а то сейчас придет, разорется… — шикнула Светлана Николаевна, хорошенькая воспитательница средней группы.

— А она, — Катерина повела глазами в сторону стены, — услышала мои визги и давай в дверь кулаком молотить. Открывай, дескать. Мы с Мишаней за одежки хватаемся, путаемся. Я едва в его трусы не влезла. Мне и больно и смешно…

— А он грозит тебе в окно, — тут же добавила одна из воспитательниц.

Коллектив детского сада, за исключением пожилой заведующей, состоял из точно таких же молодых, как и Катя, женщин, что, собственно, и делало возможным ее откровения.

Дети были накормлены обедом и лежали в постелях. Тихий час — краткое время отдыха персонала.

— Ой, не могу, просто тяжелое порно! — прокомментировала всю эту историю музыкальный работник Дина.

— Катюха, налей мне еще супчику, — попросила хорошенькая Светлана. — Я фасолевый суп просто обожаю.

— А дети не едят, — вставил кто-то.

— А какой они едят? Они вообще супы не едят. Поковыряются ложкой и отставят. Вечно полные тарелки выливаю, — проворчала Катерина, наливая Свете поварешку с самого дна кастрюли.

— Ну, куриный еще кое-как едят.

— Что же, каждый день куриный варить? Прыщами пойдут, — отозвалась Катя.

— Ну ты, Катюха, даешь! Прямо на рабочем месте… В антисанитарных условиях, — вернулась к прерванной теме одна из нянечек.

— Почему это в антисанитарных? — обиделась Катя. — У меня на кухне чисто. И раковина опять же рядом.

— До вечера-то потерпеть не могли? — хмыкнула Света, отправляя ложку в накрашенный рот.

— Тебе хорошо, у тебя муж каждую ночь под боком.

— Почему это каждую? Он в рейсы уходит. Так что и по неделе, и по две не видимся. Но чтобы сразу же, в первую минуту встречи, прямо на кухне…

— Ты, Светка, фригидная женщина. А я без мужика и трех дней не могу прожить.

Света вдруг, широко открыв рот, бросилась к раковине. По ее подбородку сползала струйка крови. О фаянс брякнул осколок стекла.

— Ты посмотри, что у тебя в супе! У тебя там стекла! — закричала Светлана, извлекая из раковины осколок. — Я рот порезала!

— Какие стекла, ты что? — закричала в свою очередь Катерина;

— Что? А вот то! Ты посмотри! Осколок какой-то ампулы! Дети порезаться могли! Или вообще проглотить! Ты что туда сунула, в свою кастрюлю?!

— Ничего я не совала, — отбивалась покрасневшая Катерина, в полном недоумении разглядывая осколок.

— А кто совал? Вместо того чтобы трахаться, смотрела бы лучше, что на обед даешь! А если бы ребенок поранился, ты представляешь, что было бы?

— При чем тут?.. Может, это Зинаида, когда пробу снимала, какое-нибудь лекарство уронила, — завелась Катерина.

— Я уронила? — вскричала медсестра Зинаида. — Что ты несешь?

Она кинулась к кастрюле, помешала поварешкой остатки супа, извлекла еще пару осколков.

— У меня и ампул-то таких нет, — пробормотала она, разглядывая кусочки стекла сквозь линзы очков.

На пороге столовой возникла заведующая.

— Что у вас происходит? — ледяным голосом спросила Мария Сергеевна.

Повисла тишина. Красная как рак Катерина умоляюще смотрела на подруг.

— Светлана Николаевна, у вас кровь на губе! ! Что это такое?

— Я… Я вилкой нечаянно поранилась, — пробубнила Света, вытирая губу платком.

— А вы не засиделись ли здесь? Что у вас в спальнях происходит? Дети там, поди, уже на головах стоят! Марш по группам. Екатерина, полдник через двадцать минут, а ты рассиживаешься!

Маленькая сухонькая заведующая строго глянула на подчиненных, развернулась, показав узкую прямую спину, и исчезла.

Настроение было испорчено. Катя пыталась оправдываться, но так толком ничего и не могла объяснить. И в этот момент дверь комнаты отворилась. На пороге вновь возник Мишаня. Катя покраснела. Женщины, неодобрительно хмыкнув, молча вышли.

Лицо Мишани было чем-то озабочено.

— Слышь, Катька, ты уборку в пищеблоке после моего ухода не делала?

— Ничего я не делала, — буркнула девушка. — Ты зачем вернулся? У меня и так неприятности, а тут ты глаза всем мозолишь!

— Пойдем, возьми швабру. Надо пол протереть.

— Еще чего? Ты что, мне начальник? Я пол после ужина мою.

— Помоешь сейчас, — грозно прошипел Мишаня.

— Иди ты к черту! У меня стекла в супе откуда-то взялись, а ты со своим полом. Чего тебе надо-то?

— Какие стекла? — одними губами спросил Мишаня.

— Откуда я знаю? Вон, смотри! — сквозь слезы проговорила Катя, кивнув на лежавшие на столе осколки и не замечая изменившегося лица парня.

Мишаня тупо разглядывал останки ампулы.

— А… Это… Что, обед был уже?

— Был. А что, поесть хочешь?

— Не… Ты это… Где остатки супа-то?

— Вон, в бачке. Девчонки домой берут. У кого собаки есть. Кормят. А что?

— Ты вот что. Ты вылей остатки в унитаз, слышь? И стекла выброси.

Размолоти мелко и выброси. А кастрюлю помой хорошенько.

— Да что ты раскомандовался? — опять вскипела Катерина. — Это… твоя, что ли, ампула? — вдруг спросила она.

— Кто тебе сказал? Откуда у меня? Ты думай, что говоришь! Это я о тебе забочусь, чтобы не привязывались к тебе, дура! И вообще, пора мне. Я попрощаться пришел. Меня опять на задание посылают, — затараторил Мишаня.

— Как? Ты же только вернулся! На сколько? ахнула Катя, мгновенно забыв о своих неприятностях.

— Не знаю. Надолго. Не меньше чем на месяц.

— Мишанечка-а-а, — запричитала Катя, повиснув на его шее.

— Ну все, все, кончили. Жди. Твое дело ждать. И не говори никому, что я у тебя утром был здесь, слышь? А то у меня проблемы будут. Я должен был сразу к начальству с докладом ехать, а не у тебя тут торчать, поняла? Скажешь кому — меня из органов турнут, поняла?

— Поняла, Мишенька, — часто закивала Катя, сморкаясь в край халата.

— Все. Не реви!

Мишаня оторвал от себя девушку, выскочил за дверь. Катя опустилась на стул и разрыдалась.

Над кухонным столом разливался мягкий свет настенного светильника, скрытого желтым абажуром. Лена поглядывала в окно. Сквозь тюль занавески мерцали окна противоположного дома. Разделявший их проспект был слишком широк для того, чтобы чувствовать себя невольным свидетелем чужой жизни, а с другой стороны создавал ощущение некоего единения с незнакомыми людьми. Вот и там, в доме напротив, сидят вечерами на кухне, пьют чай, разговаривают. Значит, ты не один во вселенной.

Лена с Виктором очень любили поздние вечерние часы.

Кирюша — типичный жаворонок: встает чуть свет, но и ложится рано. Едва раздаются позывные вечерней программы «Время», свекровь уходит в свою комнату знакомиться с последними новостями, и уже через минуту по квартире разносится ее звучный, прямо-таки мужской храп. Костик тоже посапывает в своей постели — жаворонок не жаворонок, просто птаха Божья. Как и все дети, впрочем.

Так думала Елена, помешивая в кастрюльке пахучее варево.

— Ну что, колдунья, когда снадобье готово будет?

Витька встал, подошел к жене, заглянул через ее плечо в кастрюльку, как бы мимоходом погладил русые волосы. Елена варила глинтвейн. Особых роскошеств молодая семья позволить себе не могла ввиду скудности семейного бюджета, но бутылку сухого вина — для Елениного горячего (и горячительного) напитка — да пару бутылок пива для Витюши — эти траты бюджет выдерживал. Иногда можно было себе позволить. Они иногда и позволяли.