Дмитрий Алейников - Граница. Таежный роман. Карты

Алексей натянул второй сапог, поднялся, вяло переступая ногами, подошел и вклинился между спорящими.

— Ты, Никита, — пряча глаза, сказал он тихо, — не приставай к ним. Я все проиграл в карты. Это, — он указал на инструменты и что-то еще, — все ихнее.

Алексей хотел пройти мимо Голощекина, но капитан схватил его за грудки и отшвырнул обратно к табурету.

— Ты что, под трибунал хочешь?! — рявкнул он так, что эхо загудело в горловинах проигранных труб.

От неожиданности фокусник выронил барабанную палочку, и она звонко ударила в натянутую кожу.

— Не стучи! — шикнул на фокусника Голощекин и тут же добавил елейным голосом: — Хотя, если хочешь, давай, постучи! Попробуй!

От этого последнего «попробуй» фокуснику захотелось сделать какой-нибудь трюк и исчезнуть со сцены. Он поспешно поднял палочку и осторожно положил на стол.

— Да я так… Не получается у меня.

— Ты тогда не барабанщик, а дерьмо на палочке! — сообщил ему Голощекин свой взгляд на приоритеты в музыкальном мире.

Фокусник не рискнул спорить.

Не сдавался только клоун. Он поднял перед собой, как правительственный мандат, полученную от Алексея расписку и двинулся на капитана. — Игра была честная, — сказал он твердо, — и расплата должна быть не фраерская.

— Угу! — Не читая, Голощекин выхватил листок и поднял повыше. — Я объясню ситуацию. Вы даже до железной дороги не доедете, потому что вас примут в пограничной зоне, и никакие расписки вам не помогут.

Клоун попытался выхватить листок, но капитан вовремя поднял руку. Смерив противника насмешливым взглядом, он смял бумагу в комок и зажал в кулаке.

— Куда и как эти трубы девать, мы сами скумекаем, — сказал жонглер с безопасного расстояния.

Голощекин стрельнул в его сторону глазами и вновь повернулся к согласно кивнувшему клоуну.

— Объясняю еще раз, — сказал он тише. — Ни один инструмент из этой комнаты не выйдет.

Клоун и жонглер переглянулись.

— Надо поговорить. — Кивком клоун предложил капитану отойти в сторону.

— Давай, — нарочито громко ответил Голощекин, не двигаясь с места.

— Может, сойдемся? — спросил клоун, косясь на неподвижно сидящего Алексея. — Тридцать кусков наличными.

— Сколько-сколько? — Голощекин комично скривился, приложив ладонь к уху. — Что? Что ты сказал сейчас? Я не расслышал.

— Двадцать. И разойдемся полюбовно. Голощекин нахмурился. Немного подумав, он подошел к Жгуту и, взяв его за плечо, развернул к себе.

— Леха! Леха, я сейчас вернусь. Ты их отсюда не выпускай. Понял?

Он вернулся менее чем через полчаса, неся в одной руке ящик с шампанским, а в другой — прямоугольный сверток, сооруженный из «Красной звезды».

Поставив шампанское, он тяжело бросил сверток клоуну. Газета развернулась в воздухе, и, точно разноцветные конфетти разлетелись, закружились в воздухе голубоватые, розоватые и фиолетовые купюры.

— На! Лови! Хлебом и деньгами не сорят! Циркачи бросились под этот денежный

дождь, толкаясь, хватая кружащиеся и упавшие купюры, запихивая их в карманы, под рубашки, заворачивая деньги в фиолетовый с блестками плащ.

— Сразу видно хорошего человека, — сгребая деньги в кучу, бормотал клоун.

— Даже ребра тебе не переломал, — подтвердил фокусник, выуживая залетевшие под гипсовый бюст вождя две красненькие десятки.

— Так, друзья мои, — объявил, потирая руки, Голощекин. — А теперь вы должны помириться и слиться в единый коллектив. Гулять до утра! Утром пойдете и сдадите стеклотару. Леха! Леха, воспрянь!

— Я с ними пить не буду, — пытаясь подняться, пробормотал Жгут, тупо глядя на ползающих возле его ног людей.

Голощекин легко усадил его на место.

— Так, бойцы, слушай мой приказ! — громогласно объявил он циркачам. — Отца командира оберегать, как родного. Все шампанское выпить, гулять до утра!

— Никита… — Жгут снова поднялся.

— Ты мне спасибо потом скажешь. Понял? — Голощекин выразительно посмотрел ему в лицо и пошел вон из клуба, оставив деморализованного сослуживца на попечение шулеров.

Галина встретила Голощекина на площадке.

— Где Лешка?

— Лешка? — Тот буквально втолкнул ее грудью в квартиру и тотчас захлопнул за собой дверь. — Одна? — Он бросил быстрый взгляд в комнату и тотчас крепко обхватил Галину за талию. — А Лешка утром придет.

— Что с ним?! — От испуга почти не обратив внимания на вольности, которые позволяет себе капитан, Галина позволила втащить себя в комнату и только здесь попыталась отцепить гостя. На мгновение ей удалось вырваться, но в комнате, перегороженной столом, отступать было некуда, и через миг Голощекин вновь настиг ее, пытаясь притянуть за плечи.

— Леша у нас топит радость в шампанском, — добавил Никита возбужденным шепотом. — Галчонок…

Голощекин держал Галину за плечи и теперь попытался поцеловать, но вместо нежного прикосновения получил с размаху по морде. Подобный отпор был для капитана полной неожиданностью. Он схватился за обожженные звонким ударом губы и отшатнулся, выпустив женщину. Воспользовавшись моментом, Галя отскочила в сторону и, стоя в узком проходе между столом и сервантом, отгородилась стулом.

— Ты чего дерешься? — спросил Голощекин удивленно. Он отнял от лица руку и вдруг завопил, страшно вращая глазами: — А?! Чего дерешься?

Галина всерьез испугалась. Перед ней стоял уже не пьяный Никита, который, хоть никогда ей не нравился, считался другом Алексея, служил не где-нибудь, а в Советской армии и был на хорошем счету. Словом, мгновение назад перед ней стоял перебравший офицер, с которым можно было справиться, которым можно было управлять, от которого можно было отделаться. Теперь же она видела записного бабника и дебошира. Галя вообще не понимала, что происходит этой ночью: где ее Алексей и почему Никита так разошелся, однако до этого момента ситуация не казалась ей чрезвычайной. Лишь увидев перекошенное от ярости лицо, оскаленные зубы и пылающие ненавистью глаза, Галина ощутила настоящий страх, поняла, что случилось что-то по-настоящему страшное, быть может, непоправимое.

Голощекин вдруг принял нормальный вид, широко улыбнулся и проворковал, цепляя сапогом ножку стоящего на пути стула:

— Нам лучше с тобой нежно обнять друг друга и мирно решить эту проблему.

Никита говорил, не сводя с Галины ласковых, поблескивающих от азарта и принятого алкоголя глаз. Он легко преодолел преграду и попытался схватить хозяйку за локоть, но та увернулась, загородившись другим стулом.

— Убери руки!

Какое-то время они кружили вокруг накрытого стола, не сводя друг с друга глаз. Галина отступала, надеясь обогнуть стол и выбежать через дверь, Никита маневрировал, перешагивая через опрокинутые стулья и табуретки, ожидая момента для атаки. Он даже попробовал на крепость разложенный стол, но отказался от мысли перепрыгнуть через него: хлипкое сооружение, и без того нагруженное посудой и снедью, просто рухнуло бы.

В какой-то момент Галина замешкалась, и Голощекин тотчас ухватил ее за запястье. Она забилась, как пойманное животное.

— Чего ты хочешь? — прошипел Голощекин ей в лицо, стараясь дотянуться губами до ее шеи. — Чего хочешь? Чтобы твой Лешка надел тюремный бушлат?

— Что ты говоришь?! — Галя рванулась из последних сил, пытаясь высвободиться. Она не знала, что пугает ее больше: угроза насилия, исходящая от этого человека, или страшная весть, которую он принес в ее дом, весть, позволявшая ему вести себя столь свободно и нагло.

Вырваться ей не удалось, но тут Никита, запнувшись за стул, потерял равновесие, и они завалились на пол. Галина, ужом выскользнув из ненавистных объятий, отскочила к кухне.

— Куда же ты? — Довольно усмехаясь, Голощекин поднялся с пола. — Продул! Продул твой Лешенька шулерам. — Улыбка его становилась все шире и радостней, по мере того как округлялись от ужаса глаза Галины, до которой по каплям доходил смысл произошедшего. — Продул весь полковой оркестр, да еще занавес с гербом Советского Союза в придачу!

— Врешь! — в отчаянии выдохнула Галина.

— Нет, Галчонок. И ты знаешь, что нет. Я теперь ваш спаситель, поняла? Так что вот где вы у меня! — Голощекин сжал кулак и, подняв его перед собой, как таран, двинулся вперед.

Галина быстро обернулась и схватила с кухонного стола разделочный нож.

— Не подходи!

— Ножичек опусти, — прошипел Голощекин с угрозой.

— Зарежу! — Галина взмахнула своим оружием.

— Да не зарежешь! — лениво возразил Никита.

— Зарежу!

— Да ты и убивать-то не умеешь! — Он пренебрежительно махнул рукой и вдруг возвратным движением сделал выпад и схватил женщину за кисть. Молниеносно выкрутив ей руку, капитан болевым приемом заставил Галину согнуться почти пополам. — Брось ножик, солнышко ты мое!