Владимир Гурвич - Деньги дороже крови

— Нет, мне не видно отсюда.

— А вам и не обязательно смотреть, это подборка всех ваших статей о продаже «Востокнефть». Мы очень внимательно следили за вашими публикациями. Они были весьма для нас полезны. Именно он и побудили нас пригласить вас на работу. Вы хорошо потрудились, благодаря вам правительство вынуждено было перенести аукцион и изменить условия по его проведения.

— Моя роль в этом деле не такая уж и великая, вмешались депутаты, премьер-министр, совместными усилиями все и разрушили этот сговор.

— Не стоит никогда приуменьшать своих заслуг, вы многое сделали. Я вам говорил, что мы внимательно изучали ваши публикации. Но я знаю, что у журналиста всегда остается кое-что в загашнике.

— Вы правы, разумеется, я не написал обо всем, что удалось разузнать.

— Теперь, когда вы работаете у нас, мы надеемся, что вы поделитесь с нами информацией.

Я раздумывал. Мне действительно удалось разузнать кое-что интересные подробности, но вот есть ли смысл сообщать эти факты сидящему напротив меня толстяку? Но если я хочу завоевать его доверие, то придется пойти на такой шаг.

— Я, в самом деле, могу вам сообщить кое-какие любопытные факты. По моей информации, все дела в Фонде имущества вершит первый заместитель председателя некто Хорунжий Алексей Валентинович. Все на самом деле решает аукцион, только не официальный, а предварительный; кто ему больше даст на лапу, тот и получит желанный объект. Ну а дальше все дело техники. Я так понимаю, что технология у них отработана. В последний раз, когда должна была продаваться «Востокнефть», только мое и нескольких депутатов вмешательство остановило эту аферу. К тому времени Хорунжий уже получил пять миллионов долларов за нужный результат.

Пока я рассказывал, лицо Фрадкова не выражала никаких эмоций. И только когда я назвал последнюю цифру, он вдруг поднял голову и внимательно взглянул на меня.

— А почему вы не обнародовали этот факт?

— Потому что человек, сообщивший мне его конфедициально, отказывался засвидетельствовать свои слова.

— Это очень важная информация, — сказал Фрадков. — Мы не собираемся следовать таким путем, мы ведем исключительно честный бизнес. Но знать, на что способны пойти наши конкуренты, всегда очень полезно.

— Я с вами полностью согласен.

— Фрадков молчал, что-то обдумывая. Мне так и казалось, что я вижу, как медленно, с большой натугой, перемещаются в его голове тяжелые плиты мыслей.

— Нам в ближайшее время надо будет провести кампанию в средствах массовой информации касательно аукциона. Мысль проста: мы, как крупный российский концерн, имеющий богатый опыт ведения бизнеса в самых разных сферах экономики более чем кто-либо достойны того, чтобы стать обладателем нефтяной компании. Завтра вы должны представить мне план этой кампании. И свяжитесь с Мариной Анатольевной Царегородцевой, она будет курировать финансовой частью вашей деятельностью.

— А почему бы нам в таком случае не провести пресс-конференцию и всенародно объявить о нашей позиции.

Фрадков не надолго задумался.

— Давайте, проводите, — согласился он.

Фрадков кивнул головой, что по-видимому на его языке означало, что разговор окончен, и я могу быть свободен. Я поднялся и сделал вид, что уходу. На самом же деле я заготовил небольшой ход, Интересно, сработает ли он?

Еще когда я вошел в кабинет, то увидел на стене картину: мужской портрет с искаженными чертами лица. Не зря я все-таки полночи читал монографию о Модильяни, так как сразу же узнал руку мастера.

Я замер в благовейном восторге перед картиной.

— Михаил Маркович, могу я вас кое о чем спросить? Неужели это сам Модильяни?

Мои слова подействовали на Фрадкова волшебным образом, буквально за мгновение он, словно Золушка, весь преобразился, с лица, подобно маске, слетела угрюмость, и оно приобрело какое-то совсем иное выражение. Он быстро встал и направился ко мне.

Пока он преодолевал разделяющее нас расстояние, я наблюдал за ним. Если бы он спросил у меня совета, я бы порекомендовал ему каждый вечер хотя бы с часок проводить в спортзале, занимаясь на тренажерах. Невысокий, толстый, а от того неуклюжий, он не шел, а как-то странно семенил ногами. Обладая такой непривлекательной внешностью и такими некрасивыми манерами, по неволи станешь нелюдимым.

— Вы правы, это Модильяни, — подтвердил он. — Я приобрел эту картину на одном из аукционом в Англии. А вы интересуетесь живописью, в частности этим художником?

— Я когда-то немного занимался живописью, а Модильяни был одним из моих любимейших живописцев.

В моих словах было примерно тридцать процентов правды, что в данной ситуации являлось, на мой взгляд, высокий результатом. Я действительно в свое время немного занимался живописью, так как учитель рисования находил у меня неплохие способности. Но затем меня увлекли другие стороны жизни, и я навсегда и без большого сожаления забросил это дело. Что же касается Модильяни, то до вчерашнего вечера, а вернее, даже ночи, я им никогда не интересовался. Да и в художественном музее в последний раз побывал лет десять тому назад.

— Я очень люблю этого художника, — сообщил Фрадков. — А какая печальная у него судьба. Я был на его могиле в Париже. На памятнике начертано» Смерть настигла его на пороге славы». От этого грустно вдвойне. У меня дома есть еще несколько его картин.

Я решил, что ситуация благоприятствует для следующего шага.

— Очень бы хотелось как-нибудь посмотреть на них.

Фрадков окинул меня настороженным взглядом, и я понял, что он все еще не доверяет мне.

— Думаю, это возможно.

Он снова засеменил к своему столу, а я понял, что аудиенция окончательно закончена.

Я вернулся в отдел. И устроил первое производственное совещание. Двое моих сотрудников заняли места в моем кабинете. Я внимательно рассматривал их. Мои первые впечатления о них только подтверждались. Ольга была все такой царевной-несмеяной, она смотрела на меня своими печальными глазами, и мне почудилось, что в них таится упрек. Но если это так, то за что она меня упрекает? Как бы по деликатней выяснить, что с ней все же творится, что за вселенская скорбь поселилась в ее душе? Но это как-нибудь потом.

Я перевел взгляд на Потоцкому. Он сидел как-то чересчур вальяжно, уж как-то слишком независимо от меня, положив ногу на ногу. Так при новом начальнике обычно себя не ведут. Конечно, если только у подчиненного есть другой, более высокопоставленный покровитель. Хорошо, учтем и это обстоятельство.

Я стал объяснять, какое задание нам предстоит выполнить.

— Пропагандистская кампания должна быть энергичной и наступательной, но не агрессивной. Нам надо вдолбить в голову всех, в чем заключаются наши преимущества. А начнем мы с пресс-конференции. И кроме того, в ряде органов печати необходимо разместить заказные статьи. Ставки очень велики, а потому надо работать по крупному. Времени мало, поэтому через два часа жду ваших предложений. Тогда и наметим уже конкретный план действий.

Я проводил глазами своих сотрудников и тут же раздался телефонный звонок. В трубке звучал мелодичный женский голос.

— Леонид Валерьевич, с вами говорит финансовый директор Марина Анатольевна Царегородцева. Михаил Маркович попросил меня связаться с вами и обсудить финансовые детали предстоящей кампании. Когда мы сможем это сделать?

— Я готов прямо сейчас.

— Замечательно. Я вас жду.

Она-то меня ждет, но не думает о том, что пока я не являюсь счастливым обладателем спецпропуска на семнадцатый этаж, меня туда просто не пустят. Разве только в кампании с Перминовым.

Я позвонил ему и поведал о своем затруднении.

— Я распоряжусь, чтобы завтра вам выдали этот пропуск. Вам придется часто навещать семнадцатый этаж, — засмеялся он. — Ждите, сейчас к вам приду.

Перминов проводил меня до двери кабинета Царегородцевой и как-то странно-многозначительно посмотрел на меня. Затем загадочно улыбнулся и пожелал мне приятной беседы.

Царегородцева сидела за столом. Она встретила меня улыбкой и пригласила сесть. Несколько мгновений мы молчали. Я разглядывал ее, а она, кажется, тоже самое делала в отношении меня.

Я почувствовал волнение. И дело заключалось не только в том, что передо мной сидела весьма привлекательная женщина; далеко не все привлекательные женщины, которых я встречал на своем жизненном пути, вызывали во мне интерес. Но она относилась именно к этой категории.

Что-то было завораживающее в ней. То ли секрет ее обояния таился в больших серых глазах с поволокой, то ли в удивительно тонких губах, которые загадочно улыбались мне, то ли в том изящество, с каким она наклоняла голову, перемещала руки по столу.

Так уж получилось, что в последнее время отношения с представительницами слабого пола у меня как-то не складывались, подружки, которых я находил, быстро исчезали. Они вызывали во мне скуку, так как были слишком уж предсказуемы в своих словах, желаниях поступках.