Марио Пьюзо - Крестный отец

Бонасера опустил голову и сказал сдавленным голосом:

— Прошу вас, будьте моим другом.

Дон Корлеоне положил руку ему на плечо.

— Да будет так. Справедливость восторжествует. Возможно, в свой час, если этот час вообще когда-нибудь настанет, я попрошу тебя об ответной услуге. Но пока считай, что мое правосудие — подарок от крестной матери вашей дочери, моей жены.

Когда за благодарным гробовщиком закрылась дверь, дон Корлеоне распорядился:

— Поручи это дело Клеменце, Том, да пусть направит туда надежных ребят, чтобы не сдурели от вида крови. Мы все-таки не убийцы, что бы ни думал о нас этот тупой могильщик.

Его первенец в это время продолжал любоваться сквозь окно на свадебное веселье. «Ничего не выйдет, — огорченно подумал дон, — Сантино не желает перенимать опыт, а значит, никогда не сможет стать во главе семейства стать доном. Надо уже сейчас подыскивать другого, и поскорее. В конце концов, никто ведь не вечен.»

Из сада сквозь окно донесся громкий восторженный шум. Все трое откликнулись на него, а Санни, прижавшись к стеклу, увидел нечто, заставившее его прыгнуть немедленно к двери, просияв:

— Джонни приехал! Он все-таки приехал на свадьбу, а что я вам говорил!

Хейген посмотрел в сад.

— В самом деле, ваш крестный сын, — сказал он дону. — Позвать сюда?

— Нет, — ответил Вито Корлеоне, — пусть пообщается с гостями. Сам придет ко мне, — дон улыбнулся Тому Хейгену. — Он хороший крестный сын.

Хейген почувствовал легкий укол ревности.

— Два года глаз не казал. Видать, что-то случилось и без вашей помощи не обойтись.

— К кому же ему идти, как не к крестному? — отозвался на это дон.

Копни Корлеоне первой увидела Джонни Фонтейна, входящего в сад. Забыв о приличиях, подобающих новобрачной, она завизжала:

— Джонни! — и бросилась к нему в объятия.

Джонни крепко обнял ее, расцеловал и, одной рукой прижав невесту к себе, другой стал по очереди здороваться с остальными. Здесь все были его старыми друзьями, он вырос рядом с ними на вест-сайдских улицах. Конни потащила знакомить его со своим мужем. Забавно было, что светловолосый герой дня казался явно раздосадованным появлением Джонни, будто тот задвинул его во второй ряд. Пришлось голливудской звезде пустить в ход все свое обаяние, пожимая руку молодому супругу и говоря здравицу в его честь.

С дощатой эстрады чей-то знакомый голос окликнул:

— А как насчет того, чтобы спеть нам, Джонни?

Джонни обернулся и увидел улыбающегося Нино Валенти. Он немедленно вспрыгнул на эстраду и обнял Нино. Когда-то они были неразлучны, но потом Джонни перебрался в Голливуд, а Нино остался. Поначалу он изредка звонил Нино, просто чтобы поболтать и даже обещал устроить для Нино выступление в тамошнем клубе, но дальше слов дело не пошло. Сейчас, увидев знакомую усмешку Нино, его хмельную и задорную физиономию, Джонни почувствовал, что по-прежнему привязан к другу.

Нино стал перебирать струны мандолины. Джонни Фонтейн оперся рукой об его плечо.

— Посвящается невесте! — провозгласил он и, отбивая такт ногой, завел лихие и соленые сицилийские куплеты. Нино сопровождал пение Джонни красноречивыми телодвижениями. Невеста покраснела, но была в восторге. Гости дружно притопывали и подпевали. Последнюю строку припева, довольно сомнительную по содержанию, вопили хором, оглушительно хохоча. А когда песня кончилась, гости, не переставая, бурно аплодировали, пока Джонни не откашлялся и не запел снова.

Здесь все гордились им. Он был одним из них, а стал знаменитостью, прославленным певцом, кинозвездой. Ему были доступны самые прекрасные в мире женщины. Но он, тем не менее, приехал за три тысячи миль, чтобы оказать свое уважение крестному отцу и присутствовать на свадьбе. Он не зазнался, а по-прежнему любил своих старых друзей, таких, как Нино Валенти. Все помнили, как Джонни распевал свои песенки вместе с Нино, но разве можно было предположить тогда, что пятьдесят миллионов женщин готовы будут отдать свои сердца исключительно Джонни?

По ходу мелодии Джонни спрыгнул с эстрады, подхватил невесту на руки, поставил ее на помост между собой и Нино. Оба певца обратились лицом друг к другу, Нино взял на мандолине несколько резких аккордов, и голоса скрестились, как на поединке. Это была их давняя игра, состязание на голосах, как на шпагах. Они выкрикивали слова песни поочередно, пока Джонни не позволил Нино перекрыть его знаменитый голос своим, потом любезно передал ему невесту из собственных рук, чтобы Нино победоносно допел последний куплет, в то время как голос Джонни постепенно угас в заключительных аккордах.

Под вопли восторга и бурю аплодисментов все трое на эстраде обнялись. Гости не хотели отпускать их — требовали новых песен.

Только дон Корлеоне, стоявший все это время у боковой двери, ощутил, что не все ладно. Он добродушно подал голос, стараясь своей репликой никого не задеть:

— Мой крестник оказал нам честь, приехав из такой дали, а никто не подумал предложить ему промочить горло?

В тот же миг множество полных бокалов было протянуто Джонни. Он отпил по глотку из каждого и поспешил к дону Корлеоне. Прижавшись к его щеке, Джонни что-то шепнул крестному отцу на ухо, и тот повел его в дом.

В кабинете их встретил Том Хейген, протянувший Джонни руку.

— Как поживаешь, Том? — холодновато спросил Джонни, отвечая на рукопожатие. Сейчас в его голосе не было теплой сердечности, которая придавала обычно ему ауру очарования. Хейгена слегка задела холодность Джонни, но ему было не привыкать. Сложные отношения с людьми были неизбежным следствием его роли советника при доне. За все приходится платить так или иначе.

— Когда я получил приглашение на свадьбу, — обратился Джонни Фонтейн к крестному отцу, — я сказал себе: все, на меня там больше не сердятся. Я ведь пять раз звонил вам после развода, но Том все время отговаривался, что вы заняты или вас нет. Ясно, что не хотите меня слышать. Я так и понял.

Дон Корлеоне разлил по бокалам «Стрега» из золотистой бутылки.

— Кто старое помянет… Теперь все забыто, Джонни. Не знаю только, пригожусь ли я тебе теперь, когда у тебя есть и деньги, и слава?

Джонни залпом выпил янтарную жгучую жидкость и протянул дону пустой бокал. Он старался говорить легко и беспечно:

— О чем вы говорите, крестный? Какие деньги, какая слава? Я качусь вниз. Вы были правы, не следовало мне оставлять жену и малышек ради этой беспутной твари. Не зря вы рассердились на меня.

Дон пожал плечами:

— Просто я был обеспокоен. Ты ведь мой крестный сын.

Джонни нервно забегал по кабинету.

— Я совсем помешался от этой девки. Самая яркая звезда Голливуда, ангел, да и только. Но слов нет, что творит. Стоит гримеру хорошо разрисовать ее, она ложится с ним. Стоит оператору найти удачный ракурс для съемок, готова немедленно бежать с ним в уборную. И вообще спит с кем попало. Отдает себя так же легко, как я отдаю мелочь из кармана. Сатану ей в мужья, подлой шлюхе.

Дон Корлеоне прервал его:

— А как поживает твое семейство?

Джонни Фонтейн вздохнул:

— Я о них забочусь. С тех пор, как мы разошлись, я плачу Джинни и малышкам больше, чем положено по суду. Раз в неделю навещаю, иногда чаще. Я скучаю без них, иной раз до безумия, — он выпил второй бокал. — А Марго смеется надо мной. Она даже не понимает, отчего я ревную. Считает, что я устарел вместе с моими песнями и итальянскими страстями. Перед отъездом я отлупил ее, только лицо не тронул, а так синяков понаставил. А ей хоть бы хны, хохочет, и все.

Джонни закурил сигарету.

— Такие у меня дела, крестный, так что жизнь моя, похоже, не имеет никакого смысла.

Дон Корлеоне сказал без обиняков:

— Тут уж тебе никто помочь не в силах.

Помолчал, потом спросил:

— А что у тебя с голосом?

Стоило ему сказать это, как с любимца фортуны Джонни Фонтейна слетело последнее обаяние. До сих пор он иронизировал над собой, теперь просто сломался:

— Я не могу больше петь, крестный, что-то с горлом, а доктора не берутся лечить.

Хейген и дон Корлеоне посмотрели на Джонни пристально. Не тот он был человек, чтобы паниковать без причин.

— На двух фильмах, где я играл, сборы были огромные, — продолжал Джонни. — Я стал звездой первой величины. А теперь меня вышвырнули. С хозяином студии я с самого начала не поладил, так что он счастлив возможности посчитаться.

Дон Корлеоне встал перед крестником и спросил мрачно:

— Что же вы с ним не поделили?

— Ему не нравилось, что я пел на левых митингах. Вы тоже ругали меня за это, крестный. А Джек Уолес прозвал меня коммунистом, правда, ничего поделать не мог, никто ему не поверил. Потом я еще увел девчонку, которую он хотел прибрать к рукам. Случайно увел, на одну ночь всего, так получилось. Она сама повисла на мне, что же я мог поделать? Все беды до кучи. Эта развратная стерва Марго гонит меня из дому, Джинни и дети меня обратно не примут, разве что приползу на коленях. И вдобавок ко всему, я не могу больше петь. Что мне делать, крестный, что мне делать?