Петра Хаммесфар - Могильщик кукол

Беньямин Шлёссер пытался спасти жизнь младшей сестры, вначале разбив плечом и локтем стеклянную дверь террасы, а затем вступив в борьбу за нож с Хайнцем Люккой, и когда ничего не помогло, схватил адвоката за горло. Хотел он убить Хайнца Люкку или его мозг не смог правильно рассчитать силу рук, что привело к смерти Люкки, никто не мог определить.

Но я, пожалуй, осмелюсь сделать оценку его поведения после исчезновения Бритты. Он наверняка знал, какая опасность подстерегает в доме его друга молодых девушек и женщин, потому что, должно быть, сделал соответствующие наблюдения. Он видел, что Люкка уезжал еще раз. И попытался направить родителей на дорогу, чтобы спасти девочку.

И Бритта Лесслер была бы спасена, если бы Бен застал дома кого-нибудь еще кроме запертой в комнате сестры. Бритта Лесслер была бы спасена, если бы в понедельник утром Якоб не запер дверь комнаты сына. Бритта Лесслер была бы спасена даже в понедельник в середине дня, когда мы взяли на допрос Бруно Клоя. Как только я начинаю размышлять над этим, мне становится дурно.

Что касалось Бритты и Тани, случай в общем и целом можно было официально считать выясненным.

Невыясненным для нас оставался только один вопрос: каким образом голова девочки попала в руки Бена? Бруно Клой предположил, что Бен случайно заметил некоторые изменения в саду.

«Готов биться об заклад, что, когда Труда его во вторник выпустила из дома, в первую очередь он побежал в сад, — считал Бруно. — Его обычный маршрут. Спорю на что угодно, ему сразу бросилось в глаза, что три чертополоха стоят не на обычном месте. Если бы вы только видели, как после своих разыскных операций он заботится о растительности в воронке».

Оставалось еще бесчисленное количество вопросов. Почему Хайнц Люкка напал на сестру Бена? Почему так много времени оставил на Бритту Лесслер? Чего он ждал от посещения полицейского участка? Неужели полагался на то, что Бен, с его ограниченными вербальными возможностями, не сможет выдать, где находится Бритта Лесслер? А может, Хайнц Люкка просто глумился над полицейскими Лоберга: «Эй, вы, болваны, вот перед вами мужчина, которого вы должны арестовать. Отвезите меня домой и закройте это дело».

Я не сомневалась, что Марлена Йенсен и Эдит Штерн также стали его жертвами. Однако доказательств для подобного утверждения не имелось. И как обычно бывает в случаях жестоких убийств, на прокурора стала наседать пресса, так как общественность жаждала видеть быстрый результат. Естественно, преступление считалось раскрытым только в случае убийства Лесслер.

Прокурор, желая закрыть дело, сказал:

— Скорее всего, что Люкка убил и тех двух женщин. Но трупы он устранил. Вероятно, на машине куда-нибудь их отвез, в обоих случаях у него для этого было достаточно времени. К сожалению, теперь мы не можем его допросить. Я не возражаю, если вы попытаете счастья у мальчика. Но сомневаюсь, что он в состоянии дать нам разумное разъяснение. Вопрос только, понял ли он хоть что-нибудь в том, что случилось с теми двумя.

— Наверняка, — ответила я. — Иначе у него не было бы причин вести себя словно дикарь.

Травма головы Бена оказалась не настолько тяжелой, как того желала Тея Крессманн. Через два дня после операции он вышел из бессознательного состояния, пристально, со страхом и замешательством стал оглядывать чужие лица, если кто-нибудь подходил к его кровати, и начинал жалобно стонать: «Друг, руки прочь, прекрасно, сволочь». Никто не знал, что он подразумевает под этими словами, никто не знал, как его успокоить и утешить. Я тоже.

У его матери я не могла спросить совета, как с ним обращаться. В одной из клиник Кельна на отделении интенсивной терапии врачи держали ее в состоянии искусственной комы. Якоб вообще был бессилен мне чем-либо помочь. Первую половину дня он проводил у кровати жены. Во второй половине дня сидел у кровати младшей дочери, жизнь которой тоже висела на волоске. Вечерами он искал утешения в трактире Рупольда, часто неожиданно заливался слезами и шептал: «Как мне теперь смотреть в глаза ему и Паулю? Никогда я не смогу это исправить, никогда».

Каждый раз Вольфганг Рупольд прикасался к его руке и призывал: «Не убивайся так, Якоб. Каждый человек когда-нибудь совершает ошибку. Ты неправильно оценил ситуацию. Такое могло произойти с кем угодно».

Я подумала, что с кем-нибудь из добрых знакомых Бена я могла бы рассчитывать на успех. Но сопровождение Якоба ничего не сулило. Посещение сына стало бы для него пыткой, мне не хотелось на это же обрекать и Бена. Не обязательно быть слабоумным, чтобы бояться человека, проломившего тебе череп.

Антонию Лесслер мне не хотелось просить меня сопровождать. Бэрбель фон Бург отговорилась тяжелой беременностью. Доктор юридических наук фрау Анита Шлёссер, уже много лет не видевшая брата, сомневалась, что он вообще ее вспомнит. Илла фон Бург поначалу готова была мне помочь, но затем отказалась: «Я не настолько близко ему знакома. И помимо того, что он говорил прежде, он все равно ничего не сможет добавить. А если он начнет бушевать, потому что хочет домой, я просто не выдержу».

Бен был еще далек от того, чтобы бушевать. Второй визит к его койке я нанесла с Уве и Тони фон Бургами. Захватив с собой фотографию Марлены Йенсен. Бен не обратил никакого внимания на своего зятя и Тони фон Бурга. Он бросил мимолетный взгляд на фотографию, потом на меня и сказал: «Сволочь».

Когда наконец через консульство США я получила фотографию Эдит Штерн, то уже при поддержке психолога попытала счастья еще раз. Тот же результат. Свое обязательное «сволочь» Бен сказал, направив на меня взгляд, и психолог пришел к мнению, что Бен чувствует себя притесняемым мною.

Я уже примирилась с тем, что не в силах выяснить участь Эдит Штерн и Марлены Йенсен, когда Сибилла Фассбендер заявила нам о своей готовности помочь. Сибилла Фассбендер узнала от Иллы, что Бен пришел в сознание, а я отчаянно ищу человека, к которому он питал бы доверие.

В середине сентября в пятницу, во второй половине дня, я забрала ее в кафе Рюттгерс, и мы поехали в Лоберг. Она захватила с собой поднос с кусками торта и в палату вошла с улыбкой, что, конечно же, не отражало ее состояния. Бен сидел на кровати; увидев, кто вошел, тоже заулыбался. Тем временем меня он тоже стал узнавать. Но не одарил ни взглядом, ни даже привычным ругательным словом.

— Ты — мой самый лучший, — обратилась к Бену Сибилла. — Позволь мне тебя обнять. А еще у меня есть для тебя прекрасный торт.

Она обняла его, и я увидела, как он потерся щекой о ее плечо. Когда она освободила его от объятий, он взялся руками за голову и пожаловался:

— Больно.

— Да, бедный ты парень, — утешала его Сибилла, — отец снова тебя побил. При этом ты такой хороший. Ты так прекрасно все сделал.

Он, кажется, остался довольным похвалой и принялся за торт. На мои вопросы он не смог ответить, даже когда их задавала Сибилла. Каждый раз он только переспрашивал:

— Прекрасно?

Потом Сибилла объяснила ему, что Труда, Таня и Антония тяжело болеют, так же тяжело, как и он. Но скоро им наверняка станет лучше, и тогда он сможет снова поехать домой.

В деревню мы вернулись ни с чем.

— Что теперь с ним будет? — спросила Сибилла.

На этот вопрос я не могла ответить.

— Якоб не возьмет его домой, — думала она. — Он не может простить себе, что бил сына. И если Труда умрет…

Но Труда не умерла. В конце сентября от ее лечащих врачей я получила разрешение на короткий разговор. Показания ее дочери я уже два дня тому назад занесла в протокол. Таня Шлёссер мало что могла сказать. Она помнила только, как Бен положил голову на стол и как она сразу бросилась бежать, а он за нею.

Между тем Труда уже знала, что невиновность Бена доказана. Она держала себя со мной совершенно так же, как с Якобом в течение всех этих лет.

— Бен часто что-нибудь приносил домой, — начала она. — Он всегда копался где-нибудь. И если что-нибудь валялось на дороге, он, конечно, поднимал. Два года тому назад он однажды притащил домой какую-то старую кость.

— Госпожа Шлёссер, — заметила я, — речь идет не о старой кости, а о голове молодой девушки, которую лихорадочно искало полдеревни.

— И что бы вы стали делать на моем месте? — спросила Труда. — Вы тоже не стали бы звонить в полицию, если бы он был вашим сыном и не мог сказать, где нашел все эти вещи. Вы так же, как я, были бы уверены, что каждый подумает на него. Если вы должны меня наказать, то делайте это…

— Что еще он нашел кроме старой кости и головы? — прервала я ее.

— Только куртку американки, — ответила Труда. — Тогда мы прошли с ним весь путь, но он не смог показать нам, где она лежала.

Этим разговором я окончательно похоронила надежду на полное разъяснение дела. Никто и не думал о том, чтобы за действия в огороде привлечь Труду к ответственности. Прокурор учел состояние шока.