Инна Тронина - Их «заказали» в кафе

Александр достал из бумажника листок, положил перед Тураевым. Тот мельком взглянул и еле заметным кивком дал понять, что номера проверит.

— Железнов когда-нибудь бывал в Москве? Имел здесь знакомых?

— По-моему, нет. Главный упор делай на Питер. Я хотел сегодня показать их Верке — вдруг что-то знает? Не вышло.

— Ничего, если питерские — тоже пробьём. Сам что думаешь?

— Один-то номер, наверное, Юлии, первой жены Кирилла. Они с сыном Павлом живут в Гавани Васильевского острова. А вот насчёт другого — полный мрак. Судя по всему, номерок из того же района. Как только ты начисто исключишь Москву, я займусь Питером. Не возражаешь, если мы сейчас поджарим яичницу с луком?

— Буду только рад. Ты надеешься найти разгадку в этих телефонах?

— Найти — не найти, а приблизиться к ней надеюсь.

Александр занялся приготовлением своего любимого блюда. Артур сидел неподвижно.

— Когда ты в последний раз видел Кирилла живым?

— Да в тот же день, двадцатого августа. Он как раз моей соседке «голландку» сложил. Мы присутствовали на празднике по этому случаю. Уже сильно набравшийся Кирюха торжественно зажигал дрова. А утром двадцать первого числа из соседнего посёлка явилась следующая заказчица. Я ведь говорил, что график у Железнова был, как у премьер-министра. Той мадам потребовался камин в английском стиле, и она собиралась с утра закупить материалы для нового шедевра. Дверь в дом Железнова была открыта. Клиентка вошла и чуть не упала в обморок. Кирюха сидел в кресле перед своим шикарным камином, в коричневых изразцах и барельефах. Сидит, значит, мужик в кресле, а лицо у него синее, перекошенное. На подбородке пена, и сам весь в дерьме.

Голланд два раза сглотнул комок, но справиться с эмоциями не смог.

— Налицо все признаки отравления, в камине — остывшие угли. Знаешь, те, на которых синие язычки танцуют. Клиентка сразу же милицию вызвала, да и самой медицинская помощь потребовалась. Сильнейший стресс — сам понимаешь…

— Я сразу могу сказать, что Вера ни в чём не виновата, — без тени сомнения заявил Артур. — Не знаю, почему она так относится к бывшему мужу, что послужило причиной ухудшения её здоровья, но подозревать её нет никаких оснований. Ты говорил, что на разводе настаивала Вера? Если бы она хотела прикончить мужа из корыстных побуждений, разводиться перед этим не следовало. Или надо было делить совместно нажитое имущество. А тот вариант, что имеет место быть, самый невыгодный для дамы. Теперь она ни на что не имеет права. И, судя по всему, никакими правами не интересуется. Не появись ты в Москве, Вера никогда не побеспокоила бы тебя. Думаю, что и с семьёй Железнова она не пытается связаться.

— Да, действительно, не пытается, — задумчиво согласился Голланд. — Но ты рассматриваешь корыстный мотив. А если не из корысти?.. Всякое ведь бывает между супругами…

— Ты думаешь, из ревности? Это могло произойти тогда, весной, но не после официального развода. Ведь, как я понял, по-серьёзному никакой новой женщины у Железнова не было. К кому же ревновать?..

— Пока ни фига не понимаю, — признался обескураженный Голланд. — После развода с Юлией Кирилл обещал заботиться о Пашке вплоть до совершеннолетия. И Верка против поездок мужа в Питер не возражала. Сначала они жили в так называемом «гражданском браке», но год назад расписались и обвенчались. С тех пор Кирюха побывал у сына раза три. В мае этого года он опять отправился на праздники к Пашке, и Верка ожидала его с нетерпением. Весь посёлок завидовал счастью Железновых. И, видно, кто-то навёл порчу. Кирюха ещё не вернулся, а Верка вдруг экстренно легла в больницу на аборт. На шестом-то месяце! Более того, немедленно подала на развод и уехала в Саратов. Процесс проходил без её участия. Она не могла больше видеть Кирюху. Три месяца он прожил без жены, и всё время пил. И я, признаюсь, сколько ни пытался, так и не смог вытрясти из него, что же между ними произошло. Потом долго рылся в его вещах, нашёл вот эту книжечку…

Зазвонил телефон. Артур вышел в переднюю и снял трубку.

— Слушаю! Какой Степан? Ах, Старшинов? Да, я помню. Завтра Гавриилу Степановичу исполнилось бы шестьдесят. Я непременно приеду в Химки. Тем более что Елена Николаевна этого хочет. К десяти утра? Обязательно. Как там у вас жизнь? Я понимаю, что ничего хорошего. Но все остальные-то здоровы? Ну и прекрасно. Договорились. Адрес я помню. Что-нибудь из Москвы привезти нужно? Нет? Тогда до встречи. Обязательно поговорим. Нет, ты мне не помешал, не волнуйся. Спокойной ночи!

Артур положил трубку, постоял немного у телефона и вернулся на кухню, где Голланд раскладывал по тарелкам яичницу.

— Саня, завтра квартира на целый день в твоём распоряжении. Можешь развлекаться и принимать гостей. Только, пожалуйста, не ломайте мебель…

— А что случилось? — У Голланда даже задёргалась борода.

— Конкретно сейчас — ничего. Но в конце апреля трагически погиб, выпав с лоджии своей квартиры в Химках, мой добрый гений Гавриил Степанович Старшинов. Я у него в суде проходил практику. А в девяносто третьем он подобрал меня, уволенного, брошенного, прокажённого. Он единственный из всех не побоялся помочь мне. Там, в Химках, я и переждал тяжёлые времена. И поэтому я должен завтра почтить его память. Сразу предупреждаю, что в Химках я проведу целый день…

— Вон там и нашли батю. На газоне, — тихо, почти шёпотом, сказал Степан Старшинов.

Это был симпатичный чернявый парень в зелёной замшевой куртке на «молнии» и в очень мятых, добела вываренных джинсах. Он нравился Тураеву, потому что был без заносов, смотрел всегда прямо, открыто и даже слегка вызывающе. А правильными чертами лица, честным взглядом и белозубой улыбкой Степан напоминал плакатного передовика производства советских времён.

Семья и гости уже побывали на кладбище, возложили на могилу цветы. Теперь возвращались домой пешком, мимо гаражей и бетонных заборов, огибая глубокие, рябые от сильного ветра лужи. От Степана пахло цитрусовым одеколоном и дорогими сигаретами. Для сына, недавно потерявшего любимого отца, он выглядел неприлично благополучным. Работал всё там же, в ателье по ремонту бытовой техники. Недавно всё-таки они с невестой подали в ЗАГС заявление и намеревались жениться на ноябрьские праздники.

— Неужели ни ты, ни Елена Николаевна не заметили его подавленного состояния? Не поверю в то, что судья Старшинов вот так просто встал поутру, вышел на лоджию и прыгнул вниз. Он же не накурившийся шмали подросток, чтобы лишать себя жизни, повинуясь минутному порыву. И записку не оставил, что совсем уже на него не похоже…

Артур, в свободном белом плаще и чёрном, в тонкую полоску, костюме, выглядел сейчас гораздо старше своих тридцати лет, и Степан даже робел перед ним.

— Мы с батей несколько дней перед тем не пересекались. Он из суда поздно возвращался, смурной и неразговорчивый. Я старался перед ним не мелькать. Не знаю, откровенничал ли он с матерью, но уж так повелось, что от нас с Михаилом все семейные заморочки они скрывали. Правда, кое-что мы всё равно узнавали.

— И славно, что узнавали, а то я не решаюсь говорить на эту тему с Еленой Николаевной, — признался Тураев. — Можешь вспомнить, как всё произошло тем утром?

— Конечно, могу. Такое не забывается… Между прочим, несколько лет назад батя рассказывал жуткую историю. Тринадцатилетний парень сиганул с двенадцатого этажа, чтобы не ставить горчичники. Я тогда особого значения не придал. В суде рассматриваются всякие дела, и батя иногда делился впечатлениями. А двадцать пятого апреля я собирался на пикник. Предупредил мать, сам встал пораньше, а батю решил не тревожить. Умылся, сел завтракать. Нас было трое — я, мама и брат. Батя по воскресеньям любил понежиться, и мы к завтраку его не ждали. Вдруг звонок в дверь. Открываем, а там участковый наш, дворник и парочка старух-соседок. Гавриил Степанович, говорят, из окна выпал, скончался уже, лежит на травке. Блин, вспомнить жутко!..

— Я знаю, что твой отец на психиатрическом учёте не состоял и алкоголем не злоупотреблял.

Артур шёл чуть впереди, глубоко засунув руки в карманы плаща, глядя себе под ноги и сильно сутулясь.

— А на службе у него не было неприятностей? Подходил пенсионный возраст, и в связи с этим…

— Батя не собирался и после шестидесяти уходить, — заверил Степан. — Да, вот ещё вспомнил! Когда мы были на кухне, гостиной залаял наш Джек. Сначала просто скулил, потом несколько раз гавкнул. Но я решил, что пёс просто хочет гулять. Мать пообещала вывести его через полчаса. Потом-то до меня дошло, что Джек видел, как батя готовится к прыжку, и что-то, наверное, понял. Но слишком всё неожиданно произошло…

— Больше ничего не добавишь? — Артур был явно разочарован.

— Добавлю, что батя, пусть и не ходил к невропатологу, но в последнее время начал откалывать номера…