Инна Тронина - Птенцы «Фламинго»

Я успешно завершила первый этап своего проекта. Дитя — тот лифт, который вознесёт бывшую «эскорт-гёрл» на высокий этаж. Ещё совсем недавно я готова была начинать новую жизнь рядом с тобой, Володя, и нужно было ловить этот момент. Возможно, как киллер ты хорош, но брокером даже средней руки тебе не быть никогда…

Перед Владимиром Звягиным стояла не прежняя Анька, с которой ему было легко и комфортно. Которая ждала его, несмотря на то, что почти каждую ночь проводила в чужой постели. Ныне она была победительницей, великодушной и терпеливой. Всё получилось так, как хотелось Анне. Она не убежала от Владимира в слезах, жалкая и обиженная. Не исчезла с его горизонта по-английски, дав ему шанс считать бывшую подружку отчаявшейся, но гордой неудачницей. Она уйдёт от него по широкой сверкающей лестнице прямо к небу, к солнцу и к звёздам, в сиянии неожиданно упавшего к ногам богатства, в драгоценных мехах и эксклюзивных туалетах.

Уйдёт, зная, что, если собрать в один сундук все подаренные драгоценности, получится средних размеров клад. И пусть поймет, наконец, Володька Звягин, как мало он стоит на самом деле. Пусть влачит жалкое существование в пыли и серости, даже если и найдёт себе бабу. История с бедняжкой Нетти показала ему, что нужно вовремя ловить момент и не затягивать с решением. Такая женщина, мечта олигарха, классически красивая лицом и телом, притом совсем неглупая, не могла постоянно давать ему фору.

Вот здесь, в новом доме, освещённом огнями хрустальных люстр, с пронизанным мощными прожекторами двором, её ждёт новая квартира. А там — арки, воздушные створки прозрачных дверей, великолепный паркет и итальянский мрамор в ванной! Свой, закрытый фитнесс-клуб, кафе-бар, бассейн, скоростные бесшумные лифты…

Чёрт побери, а не пригласить ли Звягина к себе на чашку кофе? Пусть узнает напоследок, как приличные люди теперь живут.

Слегка наморщив гладкий лоб под золотистой чёлкой, Анна отвергла такой вариант. Между прочим, осмотрелась. Двор охраняется круглосуточно, территория утыкана камерами видеонаблюдения, и Звягин это понимает. При его занятиях не стоит лишний раз привлекать к себе внимание. Народу много, ещё не совсем стемнело; значит, Володьке придётся смирить гордыню.

Конечно, он не привык прощать обиды, и может отложить расплату на потом. Но сегодня он будет вынужден уехать, поджав хвост, а после Анна наймёт охрану. Не для себя, а для ребёнка, о котором она думала сегодня целый день. Утром в Центре планирования семьи ей сообщили потрясающую новость, которую про себя она назвала благовещеньем. Только случилось оно не седьмого апреля, а седьмого марта.

Вряд ли дружки успели разузнать о беременности и доложить Володьке. Но Анне хотелось, чтобы он как можно больше узнал о её любовных похождениях с олигархом. Анна видела, как больно бой-френду, но волоокие бирюзовые глаза дивы не затуманила дымка жалости. Анна смотрела на Владимира с высоты своего модельного роста из-под переливающейся чёлки, как Снежная Королева — надменно, холодно, равнодушно. Потом опустила ресницы, давая понять, что аудиенция окончена, повернулась и пошла домой.

Она уходила по посыпанной песком дорожке, окутанная лиловой весенней дымкой, сверкая мехами и каменьями. А Звягин вспоминал ей совсем другую — пьяную, размалёванную, в мини-юбчонке, с голым животом и серёжкой в пупке. Анька раньше обожала нарочно скинуть лямки с плеч, выставить напоказ вышитые трусики-ришелье и ещё ниже оттянуть вырез декольте. При своём росте метр восемьдесят Анна носила ещё высокие тонкие каблуки, из-за чего выглядела уже не сексуально, а устрашающе.

Но Владимир прощал ей все заскоки и жалел только о том, что бабушка резко не одобряет этот его выбор. А пойти против воли вырастившей его женщины, самого родного на земле человека, Звягин не мог, и потому очень страдал.

Он смотрел, как норковая шуба метёт подолом снег и песок, а рука уже привычно шарила во внутреннем кармане тёплой кожаной куртки. Звягин понимал, что просто так сегодня отсюда уйти не сможет. Не найдёт в себе сил открыть коробочку и взглянуть на кольцо с алмазным сердечком, которое Анна сегодня отстранила так, словно оно медное и со стекляшкой.

Приятели в подробностях живописали Анькины загулы в ресторанах и казино, в том числе и в обществе красавца-миллиардера. Но Владимир не хотел в это верить. Горячо убеждал и их, и себя, что ничего подобного не может быть. Олигарх, конечно же, волен снять Аньку на ночь, благо она — очень сладкий кусочек. Но полюбить его, серьёзно заняться им, женатым и многодетным, она не может. Владимир был уверен, что друзья-секьюрити намеренно подначивают его, дразнят, разжигают ревность. А сами потешаются, как это часто случается в мужских компаниях.

Но сейчас, на парковке, воочию увидев и оценив дом Анны, Владимир понял, что случайным девочкам такие подарки не делают. До недавнего времени Анька ездила на «Хонде-Акценте» изумрудного цвета. А сегодня она подрулила на «мерине», который никогда не смогла бы купить, делая минет похотливым старичкам, скрашивая досуг бандитов и депутатов, ошиваясь по старой памяти около иностранцев.

Звягин смотрел на трёхлучевую звезду «мерина», такую же холодную и далёкую, как сама Анька. Смотрел и открывал глаза всё шире, чтобы скорее проснуться и понять — ничего страшного на самом деле не произошло, и всё ещё может наладиться…

Он мчался на арендованных «Жигулях» по мартовской Москве, разбрызгивая во все стороны воду из луж, пугая тёток с мимозами на переходах. Поле зрения заливал малиновый туман ревности. И внезапно взору предстал двадцатиэтажный красавец-дом со скоростными лифтами, шлагбаумами, холлами на первом этаже и прочими атрибутами жилья для избранных.

Надо было сразу всё понять и уехать, не дожидаясь этой вот экзекуции. Навсегда выбросить Аньку из головы и из сердца, потому что отсюда в мир простых людей возврата быть не может. Почему-то Владимир взял напрокат в аэропорту «Жигули», как поступал всегда, выполняя задание — и в России, и за границей. Прихватил и пистолет — обычный «макаров», на который имел разрешение как лицензированный охранник.

И после, доставая пистолет из кармана, он радовался, что «верный друг» оказался под рукой. При помощи оружия он легко решал свои проблемы, и сейчас не придумал ничего нового. Да, Анька имела право отказать, тем более что он непозволительно долго тянул с их свадьбой. Но то, КАК она это сделала, начисто лишило Звягина свободы выбора. Чтобы в дальнейшем уважать себя, по крайней мере, не считаться опущенным, он должен пролить кровь. ЕЁ кровь. И тем самым смыть оскорбление. Оскорбление грязной шлюхи, вообразившей себя богиней. А потом пусть будет камера, зона — всё равно. Лишь бы не было противного привкуса во рту от незаслуженной и неоплаченной обиды.

Пока Анька не скрылась за зеркальной дверью, ещё можно не допустить её окончательного и бесповоротного торжества. Не позволить этой сучке всю оставшуюся жизнь насмехаться над ним, мысленно или вслух, в салоне или на пикнике, рассказывая скучающим приятельницам и их «пупсам» о незадачливом лохе…

— Анька, ты что, не узнаёшь меня? Я всё утро звонил тебе на мобилу, но ты отключилась. Ольга Александровна дала этот адрес. Прости, но я хотел сюрприз сделать, потому и ждал тебя здесь!

— Сюрприза не получилось, но на удивление можешь рассчитывать. Кстати, я поменяла номер «трубы»…

— Твоя мать дала мне новый. Поменяла — и ладно. Но чему ты так удивилась? Тому, что я приехал сюда?

— Тому, что ты меня искал, мать беспокоил. Зачем я тебе, Володя?

— Я всего-навсего хотел сделать тебе предложение и подарить помолвочное кольцо. Ты ведь, насколько я помню, и сама была не против?

— Была. А теперь против. Володя, ложка-то к обеду дорога, а яичко — к Христову дню. Кстати, деревянная ложка может быть дорога только тогда, когда нет никакой другой. Разве тебе не сообщили приятели, что у меня теперь золотая ложка?

— Погоди… Деревянная — это я?

— Володя, тебя что, бараны покусали? И ты сам бараном стал?

— Нет, Анька, я действительно плохо понимаю… Значит, замуж ты за меня уже не хочешь. Ребята мне действительно что-то рассказывали, но это — не в счёт. Я знаю твой бизнес…

— Это — не бизнес. Это — любовь!

Анна вызывающе смотрела Владимиру в глаза, и он был готов въехать кулаком в идеально-гладкое её личико, над которым потрудился не один пластический хирург и взвод косметичек.

— Ну, всё, отбой! Я очень устала, меня тошнит. Целый день на колёсах, в «пробках». Еле-еле добралась до дома, а тут ты.

— Может, к себе пригласишь ненадолго? Неудобно вот так, на улице, при всех… И я тебе объясню ситуацию. Не пори горячку, подумай.

— Я уже подумала, как следует, когда днями и ночами ждала твоего звонка. Но я — не Сольвейг, а ты — не Пер Гюнт. Один раз я даже с горя аборт сделала, когда ты, не предупредив, исчез на два месяца. Наверное, бабушка опять накрутила? А у меня осложнение было. Я чуть не загнулась в больнице. Ты об этом ничего не знал?