Кирилл Казанцев - Полицейская фортуна

— Даже если на момент встречи со мною у вас был назначен прием?

— В этом случае я позвонил бы при вас и сказал: «Сан Саныч, вы не могли бы перенести прием на час?» И вы тут же подумали бы, что я опаздываю к Генеральному прокурору. Эмма Петровна, не пугайтесь, я не стану вас расспрашивать о содержании вашего разговора. Придет время, и мне об этом поведаете если не вы, то Гаенко. Я просто возвращаюсь к теме, которую вы сначала, не подумав, огласили, а после от которой, спохватившись, решили уйти. Так что в «Эсмеральде» называется «внешней» политикой?

Она стала прежней. Холодный блеск глаз, мраморный цвет лица бизнес-леди, размеренность движений.

— Если вы ожидаете услышать что-то необычное, не вписывающееся в рамки понимания обычного человека, вы ошибаетесь, — она покрутила салфеткой, как веером. — Внешняя политика — это привлечение в казино состоятельных юбиляров с компаниями, представителей деловых кругов для завязывания связей. Приглашение известных людей для вживления в них привычки всякий раз, когда они выезжают в город в поисках развлечений, возвращаться в наше казино. Однако ничего криминального или просто нарушающего принципы нравственности в этом нет.

Закончив с этим, она забрала с колен сумку и принялась снова что-то искать.

Она вынула деньги, но Антон ее опередил. За свой чай он всегда платил сам. Даже под прикрытием.

Он предложил услуги арендованного «Рено», однако она выбрала такси. Быть может, в силу вживленной в нее привычки подчиняться внутренней политике заведения — не общаться с прокуратурой не в интересах организации. Поездка на служебной машине Генеральной прокуратуры, то есть — услуга личного характера, в интересы организации не входила. Однако не исключено, что это произошло просто из-за привычки Копаева не торопить события.

Через сорок минут советник был в операционно-информационном отделе Генеральной прокуратуры. 

Желание выйти из автобуса застало оперуполномоченного уголовного розыска ГУВД Eкатеринбурга Гринева в тот момент, когда он уже почти в него зашел. На автовокзале было необычно людно. Кто-то торопился попасть в Екатеринбург до праздников, кто-то, наоборот, торопился приехать, и от людей рябило в глазах. Потенциальные пассажиры, встречающие и провожающие, курили, выпивали, поглядывали на осуществляющие «каботажное плавание» патрули, разговаривали, и разговоры те, сливаясь воедино, превращались в беспрерывный гул.

Гринев взошел на первую ступеньку автобуса и в этот момент ощутил чувство беззащитности, которое теперь будет преследовать его каждую минуту, пока он в течение нескольких часов будет занят изучением пейзажа за окном. Ему велели выехать за пределы области и на месяц заняться приятными для себя делами, однако мысль о том, что покидать область он будет в просматриваемом насквозь автобусе, уверенности ему не добавила. Странно, что он не подумал об этом тогда, когда покупал в кассе билет. Ему вообще не улыбалось покидать Екатеринбург. И в тот момент, когда он взошел на подножку автобуса, он принял окончательное решение.

Это большой город, и найти в нем человека, который знает, как стать невидимым, трудно. Манеры тех, кто будет его искать, если вообще те искать его будут, ему хорошо известны. Так зачем, спрашивается, ехать туда, куда не хочется, и испытывать те же чувства, что он будет испытывать в Ебурге?

Билет нужно скомкать и выбросить. Деньги были, и это как раз тот случай, когда экономия могла дорогого стоить. Он выбрался на улицу и посмотрел по сторонам.

Вынул телефон, задержал взгляд на табло. До шести, то есть до того времени, к которому ему было велено исчезнуть из города, оставалось менее двух часов. Но этих ста четырнадцати минут все равно достаточно. Хватит на то, чтобы раствориться в западной части страны.

Выбравшись из толпы, он вытянул следом сумку и направился к стоянке частников.

— Командир, — тут же приклеился один из них, — иду в Пермь, народ собирать некогда. Дома неприятности. За полцены поедешь? Мне все равно прямо сейчас ехать, так не порожняком же!

Сговорившись на две трети цены, хотя в этой ситуации Гринев заплатил бы два счетчика, он сел на переднее сиденье, и белый «Фиат» с желтой светящейся призмой на крыше выехал с вокзала. Водитель ехал молча — спасибо ему за это. Видать, неприятности дома были действительно большие. Музыка между тем играла — сервис есть сервис, и Гринев, чуть приспустившись на сиденье, размышлял о том, как вернется и чем займется в первую очередь.

«Главное — не дать возможности понять, что я рядом…»

И в этот момент сыщик почувствовал легкое волнение. Музыка, игравшая в салоне чисто и ясно, вдруг начала давать легкие сбои. Едва уловимые ухом шорохи врывались в куплеты уголовных бардов и придавали им качество записи, сделанной на концерте. Это происходило в считаные секунды, после чего радиола снова посылала в динамики за спиной звуки невиданной чистоты.

Размышляя, что может являться причиной такого фона, Гринев машинально откинулся назад и посмотрел под панель «Фиата». Если бы он сейчас увидел радиостанцию, стационарно вмонтированную под ящиком для перчаток, он бы успокоился. Рация в такси — дело привычное. Однако рации не было. Таксисту ее маскировать незачем. Братья же менты стационарные автомобильные радиостанции маскируют, однако фон, выдаваемый ею на радио, несравненно выше. Иначе говоря — в машине стояло очень дорогое переговорное устройство, на покупку которой МВД никогда не решится. Оставались бандюки, и теперь для Гринева в совершенно новой редакции слышались слова «таксиста» о том, что он нажил дома проблем и пассажиров в этой связи он брать не хочет. Где причинно-следственная связь между домашними неприятностями и нежеланием заработать? Если у него дома отдает концы жена, то таксист уже давно мчался бы по шоссе, забыв о попутном «грузе». Если же смерть дома никому не грозит и это на самом деле просто неприятности, тогда почему бы еще не потолкаться на вокзале с четверть часа и не заработать в три раза больше?

И как-то так же неожиданно пришло в голову, что МВД «Фиаты» для работы не использует. Равно как и бандюки. Гринев работал опером добрый десяток лет и ни разу не встречал криминально озабоченных типов, которые куражились бы на предках «Жигулей». Практицизм полицейских и их антиподов заставляет выбирать машины помощнее в ущерб другим идеям. Вот Гринев догадался. Почему же другой не догадается? Но МВД все равно не будет закупать «Фиаты» для работы. Тот случай, когда практицизм побеждает тонкость оперативного мышления.

Вот тебе и съездил по просьбе начальника в область.

Дальнейшие мысли опера прервал сам водитель. Через минуту, километров за двадцать до МКАД, он сбросил скорость и стал прижимать машину к кювету.

— «Коней привяжем»?

Гринев был не против. Два стаканчика горячего кофе давали о себе знать еще в начале пути, но он решил повременить и дождаться Москвы. Сейчас же выходило, что инициатором остановки был не он, а водителю отправлять естественные надобности не запретишь. Почему же тогда не воспользоваться случаем? Заодно и подумать на свежем воздухе.

Выйдя, он хлопнул дверцей и пристроился справа от таксиста.

Водитель, что не удивительно, управился быстрее и, крякнув что-то напоследок про мороз, захрустел по снегу за спину Гринева.

«Ничего не понимаю, — думал опер, совмещая приятное с полезным. — Зачем кому-то «вести» меня в Пермь?»

Это было последнее, о чем он вообще подумал. Развернувшись и поправляя одежду, он увидел перед собой сначала знакомую серую куртку водителя. Потом его лицо. На лице том уже не было ни искорки веселья, а глаза блестели стальным отливом. И только сейчас Гринев увидел предмет, мешавший ему иметь полный обзор перед собой. Водитель был правшой, и пистолет, зажатый в его руке, почти утыкался в левую бровь оперативника.

— Что за ерунда? — пробормотал коп, начиная догадываться о том, что до Перми его вести никто и не собирался. И он вдруг успокоился. Легкий мандраж исчез, потому что теперь волноваться уже не имело смысла.

Сам виноват. Вместо того чтобы предаваться стратегическим раздумьям на вокзале, нужно было повнимательнее прислушиваться к чутью на опасность. А это главное чувство, что ведет сыщика с первого дня его службы до самой пенсии по выслуге лет.

— Что нужно сделать?

— Где сейчас Стоцкий?

— Стоцкий? — выигрывая время, удивился Гринев. Значит, все правильно… Сейчас вопрос решится с ним, Гриневым, а после они уберут Стоцкого. Теперь сомнений в том, кто организатор этой акции, не было. — Откуда я могу знать, где Стоцкий? Однако уверен, что не в Казани, не у постели матери, которую прихватил рак. Я сразу говорил, что эта легенда ни к черту.

Свой «ПМ» Гринев сдал в комнату для хранения оружия ГУВД еще утром. Полицейским, даже с правом постоянного ношения, не позволено убывать в отпуск с табельным пистолетом. Но кто заставит Гринева не брать с собой в отпуск другое оружие? Он потому и не летает на самолетах последние два года, с тех пор как начал сопровождать Крыльникова. В поездах и автобусах не заставят вывалить на стол все металлическое, а вот в терминале аэропорта непременно принудят расстегнуться и сдать четырехзарядный дамский «браунинг». Крошечный, почти смешной, 1915 года выпуска. Для отражения нападения СОБРа или погони со стрельбой он, понятное дело, не годился. Но вот для марша в предвидении встречи с противником просто незаменим.