Иван Жагель - Бокал вина

Сергею пришлось дежурить до четырех часов. За это время игравшие во дворе мальчишки по очереди оседлали его мотоцикл, вдоволь посигналили, покрутили руль и успели потерять к этому сверкающему монстру всякий интерес.

Инга появилась, когда солнце уже спряталось за крышу соседнего дома и двор погрузился в приятную прохладу. Рядом с ней шла какая-то молодая женщина с девочкой лет пяти-шести, сидевшей в коляске. Несмотря на лето, головка ребенка была повязана косынкой. Но все равно было видно, что она обстрижена наголо.

Увидев Головина, Инга замедлила шаг, видимо, решая, что ей делать. Потом она открыла сумку, достала ключи и, протянув их женщине, сказала:

— Марина, идите домой, я сейчас приду.

К Сергею Инга подошла с видом человека, полностью готового к продолжению неприятного спора. Остановившись в метре от него, она скрестила руки на груди, а правую ногу отставила в сторону — ничего хорошего это не обещало.

— Привет, — сказал он.

— Привет. Зачем ты приехал?

— Хотел тебя увидеть.

— Ну вот, увидел. Что дальше?

Они помолчали, глядя в разные стороны. Это как-то плохо вязалось с только что высказанным Сергеем желанием посмотреть на Ингу.

— Одна из твоих подопечных? — кивнул он в сторону скрывшейся в подъезде женщины.

— Да. Завтра она с дочкой ложится в больницу.

— Я могу тебе чем-нибудь помочь?

Инга усмехнулась:

— Я не нуждаюсь в одолжениях.

— Извини, если я тебя обидел, но так тоже нельзя.

— Как это — так?! — зло прищурилась она.

За последнее время Инга сильно осунулась. Собираясь в больницу, она даже не попыталась защититься косметикой и сейчас испытывала от этого дискомфорт, который трансформировался в агрессию.

— Во-первых, даже если человек оступился, допустил какую-то ошибку, ему всегда нужно давать шанс ее исправить, — сказал Головин. — Безгрешных не бывает. Надеюсь, обойдемся здесь без примеров. Во-вторых, нельзя отказываться от собственной жизни. Я понимаю, что попавшим в беду людям надо помогать, но… так сказать, в разумных пределах.

— А какие пределы разумные? — тут же последовал вопрос. Чувствовалось, что на эту тему она много думала. — Здесь есть норма? Ты можешь ее назвать? Помог трем людям в месяц, и достаточно, да? А остальные ждите следующего квартала — на этот лимит уже исчерпан!

— Ну зачем же утрировать?! Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю. Ты что, не имеешь теперь права на отдых, на личную жизнь? А с мужчинами ты будешь встречаться?

Головин испугался, что она рассердится, однако Инга не удержалась от улыбки.

— Так и знала, что этим ты озабочен больше всего.

— И этим тоже, — с облегчением расплылся он. — А зачем нужно было уезжать из Сочи?

— Я была очень расстроена… — Взгляд ее стал рассеянным. Она вспомнила тот случай. — Может, и в самом деле погорячилась… Трудно объяснить мое поведение, исходя из нормальной логики. Понимаешь, когда тебе звонят со всех концов страны и просят о помощи, невозможно рационально построить свою жизнь. Я просто не могу этим людям отказать. Или помогать только каждому второму.

— Как же они все о тебе узнали? — в который раз удивился Сергей.

Она подумала, поводила носком по земле и сказала печально:

— Когда речь идет о жизни ребенка, люди бывают очень изобретательны… Они вообще становятся какими-то другими. С некоторыми даже тяжело общаться: они начинают льстить, заискивать, им наплевать на чувство собственного достоинства. Бывает, все время плачут, бывает — хитрят… Но все это прощаешь, как только видишь их детей.

— Я уже начинаю жалеть, что сам не ребенок и чем-нибудь не болен.

Теперь уже последовал быстрый, ироничный взгляд снизу вверх.

— Тебя трудновато принять за ребенка. Только вот твое развитие…

— Это дает мне какой-то шанс? — решил Головин воспользоваться удобным случаем. — Может, встретимся завтра, после того как твоя постоялица ляжет в больницу? Погуляем, сходим в кино…

Она долго боролась с собой, прежде чем сказать:

— Нет, лучше не надо начинать все заново. Если мы помиримся, то вскоре опять поругаемся. В ближайшее время у меня намечается очень много дел… специфических. Я знаю, что они будут тебя раздражать.

— Почему же ты так думаешь?! — огорчился он. — Ты можешь хотя бы сказать, что у тебя за дела?

— Никакого секрета нет: мне надо поселить в Москве сразу четырех женщин с больными малышами. Возможно, на очень продолжительный срок. Такие люди буквально привязаны к крупным медицинским центрам, во всяком случае, до тех пор, пока их дети не поправятся или… ну ты сам понимаешь. — Инга отвернулась. — Я пыталась арендовать несколько квартир, но никто из хозяев не хочет пускать к себе временных постояльцев, да еще… — Она не договорила, но все было понятно и так.

— А гостиницы?! Разве нельзя поселить их там? Хотя бы на какое-то время! — воскликнул Сергей.

Она скептически ухмыльнулась одной половинкой губ.

— Очень оригинальная мысль! Я вначале туда как раз всех и пристраивала. Но эти проклятые гостиницы уже съели почти все мои деньги.

— Так ты за все и за всех платишь сама?! — вырвалось у Головина. — Но это уж точно безумие! Это какой-то подростковый максимализм!

Лучше бы он этого не говорил. И без того стройная фигура Инги выпрямилась, плечи подались назад, а взгляд стал холодным и даже надменным. Было такое впечатление, что ей сразу стало безумно скучно.

— А ты думал, в чем заключалась моя помощь? — поинтересовалась она.

— Ну… приютить этих женщин у себя на какое-то время, встретить и проводить их…

Инга полюбовалась зализанными поверхностями «Ямахи» и даже провела по идеальной округлости фары пальцами.

— Классный у тебя мотоцикл. Я никогда не могла так разумно, с такой пользой для себя тратить деньги, — сказала она и, не прощаясь, пошла к себе.

Через две недели Сергей вновь приехал к Инге. В этот раз она была дома, но явно не ждала его: открыв дверь, стала смущенно поправлять волосы, перебирать пуговицы на домашнем халате, словно пересчитывая их.

Головин даже не сделал попытки войти. Прямо с порога он заявил:

— Собирайся! Ты должна съездить со мной в одно место! Мой мотоцикл стоит внизу. Для меня это очень, очень важно!

— Куда ты меня тащишь? — растерянно пробормотала она. — Что вообще случилось?

— Не спрашивай! Ты помогаешь очень многим людям, порой совершенно незнакомым. Сделай одно одолжение и мне. Всего одно! Чем я хуже других?! Возможно, это последнее, о чем я тебя прошу!

Ингу встревожил его решительный тон. Она замялась, не зная, как ей поступить. За словами Сергея чувствовалась не просто блажь, а что-то по-настоящему серьезное. И оттолкнуть, обидеть его в такой ситуации было бы уже слишком.

Не давая ей прийти в себя и вспомнить все старые обиды, он сказал:

— Жду тебя во дворе.

Когда она вышла из подъезда, Головин сидел на своей «Ямахе» напротив двери. Он молча протянул ей шлем и только уже выезжая на улицу бросил:

— Держись крепче.

Ее не надо было просить дважды. Инга обхватила Сергея сзади обеими руками и прижалась к нему. Порой мотоцикл бывает самым удобным и приятным транспортным средством. Во всяком случае, они вряд ли поменяли бы его сейчас даже на роскошный лимузин. Где еще можно было изображать смертельную обиду и крепко обниматься?!

Они доехали до Садового кольца, а потом свернули на Волгоградский проспект, как всегда забитый до отказа. У светофоров выстраивалось так много машин, что, пока горел зеленый свет, пробка не успевала рассосаться, и каждое такое препятствие преодолевалось в несколько приемов. Но Сергей ловко лавировал между громадными грузовиками и легковушками, иногда выскакивая на разделительную полосу, или мчался вплотную к бордюрам, а пару раз вообще оказывался на тротуаре, так что они практически не задерживались.

В районе метро «Текстильщики» им пришлось еще раз свернуть направо. Здесь на дороге было посвободнее, и через десять минут «Ямаха» домчалась до Марьина — нового микрорайона на юго-западе Москвы. Сергей пересек его почти насквозь и уже на выезде остановился у одного из подъездов длинного шестнадцатиэтажного здания.

Оно стояло как бы на границе между недавно заселенными домами и еще строящимися. Водораздел просматривался очень четко: до него на балконах уже сохло белье, а за ним в громадных бетонных коробках пустыми глазницами зияли оконные проемы. Да и в этом доме, видимо, не все было закончено полностью. Из соседнего подъезда рабочие, громко переговариваясь и матерясь, выносили строительный мусор в бумажных мешках и бросали их в кузов самосвала.