Мартин Гринберг - Шерлок Холмс на орбите

— Но все это так фантастично, Холмс!

— Отбросьте невозможное, Уотсон, и то, что останется, каким бы невероятным оно ни было, и есть истина. Что приводит нас к вопросу, который поставил перед нами нынешний Майкрофт, — к парадоксу Ферми. Где же разумные существа с других планет?

— Вы сказали, что решили эту загадку.

— Да, решил. Вспомните способ, каким человечество искало подтверждения их существования.

— Посредством беспроволочного телеграфа, то есть радио, стараясь подслушать их переговоры в эфире.

— Верно! А когда я вернулся из царства мертвых, Уотсон?

— В апреле тысяча восемьсот девяносто четвертого года.

— А когда этот одаренный итальянец, Гильельмо Маркони, изобрел беспроволочный телеграф?

— Не имею представления.

— В тысяча восемьсот девяносто пятом, мой дорогой Уотсон. В следующем году! За все время, что человечество использовало радио, наш мир находился в неопределенном состоянии. В состоянии нереализованных возможностей!

— И что это значит?

— Это значит, что инопланетяне существуют, Уотсон, и отсутствуют не они, а мы! Наш мир сбился с ритма остальной Вселенной. Из-за нашей неспособности принимать горькую истину мы перевели себя из реального в потенциальное существование.

Мне всегда казалось, что мой друг обладает преувеличенным мнением о себе, но это уже слишком.

— Так вы предполагаете, Холмс, что данным неопределенным существованием мир обязан именно вам?

— Совершено верно! Ваши читатели не позволили мне умереть, даже если этим я достиг того, чего желал, — уничтожения Мориарти. В этом безумном мире наблюдатель потерял контроль над наблюдениями! Если моя жизнь на чем-то и основывалась, — моя жизнь до того нелепого воскрешения, описанного в вашем рассказе «Пустой дом», — так это на разуме! Логике! На вере фактам! Но человечество отреклось от этих принципов. Весь мир от этого оказался не в порядке, сбился с пути, и теперь мы отрезаны от цивилизаций, которые существуют повсюду. Вы говорите, что вас завалили требованиями вернуть меня к жизни, но если бы люди на самом деле понимали меня, понимали, на чем основывалась моя жизнь, они бы поняли, что единственная дань, которой они могут почтить мою память, — это принять факты! Единственно правильным решением было бы решение оставить меня мертвым!

Майкрофт послал нас обратно во времени, но не в 1899 год, откуда он нас забирал, а, по просьбе Холмса, на восемь лет раньше, в май 1891 года. Тогда, конечно же, жили более молодые наши варианты, но Майкрофт заменил их нами, а молодых отправил в будущее, где они должны были прожить остаток жизни в окружении симулированной реальности, взятой из наших с Холмсом воспоминаний. Мы были старше на восемь лет, чем во время нашего первого побега от Мориарти, но в Швейцарии нас никто не знал, и потому перемена возраста осталась незамеченной.

Я в третий раз оказался в том роковом дне у Рейхенбахского водопада, но, в отличие от второго, он снова представлял собой настоящую реальность.

Я увидел, как к нам приближается посыльный мальчик, и сердце мое учащенно забилось. Повернувшись к Холмсу, я сказал:

— Я не могу оставить вас одного.

— Можете, Уотсон. И вы оставите меня, потому что еще никогда не подводили меня. Я уверен, что вы доиграете весь сценарий до конца. — Он замолчал на мгновение и добавил чуть-чуть грустно: — Я могу обнаруживать факты, но не могу их изменять.

А затем он торжественно протянул мне руку, и я пожал ее обеими своими руками. Тут к нам подошел мальчик, посланный Мориарти. Я позволил себя одурачить и оставил Холмса одного у водопада, изо всех сил стараясь не оборачиваться по пути к несуществующей больной в гостинице «Англия». По дороге я встретил Мориарти, идущего мне навстречу. Я едва сдержался, чтобы не выхватить пистолет и не убить этого негодяя; но я понимал, что таким образом лишу Холмса возможности расквитаться с Мориарти лично, и с моей стороны это будет непростительным предательством.

До гостиницы я шел около часа. Там я разыграл известную мне сцену — спросил хозяина, где находится больная, и Штайнер-старший, как и следовало ожидать, удивленно сказал, что ничего не знает о ней. Уже пережив однажды этот эпизод, я играл не очень искренне и быстро пошел назад к водопаду. Горный подъем занял около двух часов, и к тому моменту как я подходил к месту нашего с Холмсом расставания, я настолько истощил силы, что мое хриплое дыхание было слышно даже на фоне падающей массы воды.

И снова я обнаружил две пары следов, ведущих к бездне, и ни одного следа от нее. Я также увидел альпеншток Холмса, прислоненный к скале и, как и в первый раз, нашел адресованную мне записку. Как и прежде, Холмс писал, что настало время последнего и решительного сражения и что Мориарти позволил ему написать несколько слов перед схваткой. Но в отличие от первой записки, был и постскриптум:

«Мой дорогой Уотсон. Вы почтите мою память прежде всего тем, что будете придерживаться фактов. Не обращайте внимания на то, что требует от вас читающая публика. Оставьте меня мертвым».

Я вернулся в Лондон и смог отвлечься от скорби по Холмсу, вновь пережив радостную встречу и горестное расставание с моей женой Мэри, объяснив ей, что я кажусь постаревшим от удара, который испытал, узнав о гибели Холмса. На следующий год, как и следовало, Маркони изобрел радио. Меня продолжали атаковать просьбами написать продолжение рассказов о Холмсе, но я не поддавался на эти уговоры, хотя утрата лучшего друга казалась мне настолько тяжелой, что я едва не сдался и не отрекся от своих наблюдений, сделанных у Рейхенбахского водопада. Ничто бы меня так не порадовало, как возвращение самого лучшего и самого умного человека из всех, кого я когда-либо знал.

В конце июня 1907 года я прочел в «Таймс», что обнаружены упорядоченные радиосигналы, идущие со звезды Альтаир. В этот день все остальное человечество отмечало праздник, но я, признаюсь честно, обронил несколько слез и поднял рюмку в память о моем друге, покойном мистере Шерлоке Холмсе.

Сквозь щели в окне подул ветер. Пламя свечей затрепетало и погасло. Артур слышал, как снаружи по лондонским улицам торопливо идут прохожие, стуча башмаками не в унисон с завываниями ветра. Никто не проронил ни слова. Никто даже не позаботился снова зажечь свечи.

Справа от Артура сидел мистер Вентворт, дыша медленно и глубоко. Артур мысленно представил себе его очертания, его голову, зажатую между узких плеч с горбом. Его рука, которую Артур держал в своей, похолодела. Хватка была на удивление крепкой.

Мисс Лоудер-Симондс, знакомая Артура, которая и посоветовала ему посетить сеанс, держалась за другую его руку. «Джошуа хороший, — сказала она ему, — хотя немного непредсказуемый. Если сеанс удается, то происходит просто чудо. Если не удается, то не остается никакого впечатления — духи позволяют ему делать либо все, либо ничего». Она объяснила, что неудачи мистера Вентворта мешают его популярности. Людям требуется такой медиум, который бы регулярно сотворял маленькие чудеса, а не тот, кто способен лишь иногда на грандиозные.

Мисс Лоудер-Симондс сидела, выпрямившись на стуле, ногами касаясь стола, юбкой подметая пол. Доктор и его жена — ее друзья, которых Артур не знал, — замыкали круг. Артур устремил взор прямо на них, на другой конец стола.

Он подумал о маленьких трюках, которые сопровождают почти любой сеанс, — звон колокольчиков, звук рожков, летающие по комнате объекты. Эти игры ему надоели, и он уже почти прекратил посещать сеансы. Настоящие духи могли бы сделать что-то получше.

Мисс Лоудер-Симондс настаивала на том, что у мистера Вентворта все по-другому. Артур надеялся на это — он страстно желал найти доказательства действенности спиритизма. Он давно покинул лоно католической церкви, к которой принадлежала его семья, но ему по-прежнему хотелось убедиться в существовании Творца, создавшего бессмертную душу человека.

Ветер все так же завывал, но никаких чудес не происходило.

Мысли Артура перескочили на его новый роман о средневековье, герои и ситуации которого были заимствованы из «Белой компании», но действие которого происходило гораздо раньше. Он уже представлял себе Найджела Лоуринга мальчиком — бедным, наивным, мечтающим о великих подвигах. Хорошо работать с персонажами, которые тебе нравятся. Он знал, что поступил правильно, кинув этого дурацкого Холмса в Рейхенбахский водопад.

— Ветер, — прошептал кто-то — скорее всего, доктор, и Артур вернулся в настоящее. — Он зовет вас.

Мгновение Артур раздумывал, о чем говорит этот человек. Затем в стенаниях ветра он различил слова — произносимые нечеловеческим низким, протяжным голосом.