Иван Жагель - Бокал вина

Устойчивые амплуа, определявшиеся четкой градацией образов, общественным положением персонажей, создал французский классический театр семнадцатого века: короли, тираны, любовники, наперсники. Вариации этих типажей вошли в европейский театр восемнадцатого века. А в России перечень амплуа был даже утвержден Екатериной II специальным указом в 1766 году.

В странах Востока актерские приемы, передаваемые из поколения в поколение, также породили определенные типажи. Так, в китайском традиционном театре сложилось пять основных групп амплуа, каждая из которых дробилась на несколько разновидностей.

После всей этой предварительной информации был задан вопрос: «А сколько основных амплуа существует в театре Кабуки?» Ответив на него, можно было получить одну из цифр секретного телефонного номера.

Когда закончился сюжет, четверка друзей стала беспомощно переглядываться. У них не имелось даже примерных вариантов ответа. Ну а правильный они узнали лишь в конце передачи, из повторного показа блока сюжетов, но уже с расшифровкой всех вопросов.

Оказалось, в театре Кабуки к концу семнадцатого века сформировалось восемь основных групп актерских амплуа, которые практически без изменений сохранились до сих пор.

— Нужной цифрой была восьмерка! Ничего страшного, что мы не выиграли, — постарался успокоить соратников Головин. — Все еще впереди. Главное же сейчас — определить: откуда взялся этот проклятый вопрос? Где мы пропустили такую специфическую информацию? Иначе проиграем и в следующий раз!

В понедельник они все вместе поехали в библиотеку и по диагонали просмотрели книги, используемые Алтыновой. Слово «амплуа» встречалось, конечно, везде — и в справочниках, и в энциклопедическом словаре, но оно коротко определялось как «сходные по характеру роли, соответствующие дарованию и внешним данным актера». О всяких же Панталоне и Смеральдине, а тем более о типажах традиционных китайского и японского театров там не было ни слова.

В конце концов друзья решили, что появление этого вопроса в «Супершоу» носит случайный характер. Алевтина вполне могла выкопать его из личной библиотеки, или кто-нибудь из коллег, родственников дал ей книгу, которую она читает дома. Да мало ли еще какие варианты могли существовать, так что зацикливаться на этом просто не имело смысла. Однако ровно через неделю ситуация повторилась.

Третьим при розыгрыше суперприза был показан сюжет о творчестве Чехова. Включили сюда и большой кусок из одноактной пьесы «Медведь» — как раз тот эпизод, когда помещик Смирнов, приехавший забирать долг у овдовевшей соседки, сначала собирается с ней стреляться, а потом, восхищенный храбростью этой женщины, предлагает ей руку и сердце.

Уже в начале сюжета Головин заволновался, заерзал в кресле, что-то забормотал про себя. А когда Торопов посмотрел на него, Сергей пожал плечами, словно заранее признавая: они опять проиграют. Так оно и случилось!

В завершение диктор сказал, что у Чехова довольно много одноактных пьес. Их общее количество составляет двузначное число. А последняя цифра этого числа является третьей цифрой секретного телефона.

— У кого-нибудь есть ответ? — быстро спросил Головин, хотя никто не поднял руку. — Тогда давайте попытаемся перечислить эти одноактные пьесы по названиям. Ну, конечно, уже показанный «Медведь»…

— «Юбилей», «Свадьба»… — подхватила Инга.

— «Предложение»… — эхом откликнулась Оксана.

Больше ничего вспомнить друзья не смогли. А того, что назвали, было явно недостаточно. Во всяком случае, до двузначного числа они не дотянули.

В показанной в конце «Супершоу» расшифровке вопросов было сказано, что всего Антон Чехов написал десять одноактных пьес. Следовательно, третьим в секретном телефонном номере был ноль.

— Я абсолютно уверен, что в тех книгах, с которыми мы работали, так детально о творчестве Чехова не сообщается! Даю стопроцентную гарантию! — заявил Торопов. — Впрочем, это можно проверить.

На следующий день друзья опять поехали в библиотеку, и в отобранных Алевтиной справочниках они нашли лишь общую информацию о великом русском писателе и драматурге — когда родился и умер, где жил, чем болел, основные произведения. Понятно, что о количестве одноактных пьес там вообще не было ни слова.

Ничего не дало и выяснение отношений с библиотекаршей. Нина Ивановна клялась, что регулярно, не реже одного раза в неделю, переписывает издания, оставляемые Алтыновой на бронеполках. Естественно, ничего не скрывает она и от друзей. После этого стало очевидно, что Алевтина черпает вопросы еще где-то, или ей помогают — хотя бы временно, эпизодически — другие люди.

Таким образом, возникала качественно новая ситуация. Если прежде результаты игры друзей зависели только от объема перелопачиваемой ими литературы, от их собственной добросовестности и усидчивости, то теперь им нужно было решать еще и уравнение с одним большим неизвестным, что не только раздражало, но и обезоруживало. Эти странные вопросы были своеобразной «черной дырой», которая способна была без остатка поглотить все их усилия.

Пару недель они еще искали какой-то выход, предлагали различные варианты решения проблемы, спорили, а потом Головин заметил, что Оксана и Петр начинают сачковать. Увиливая от посиделок в библиотеке, выглядевших все более и более бесполезными, сладкая парочка придумывала различные благовидные предлоги и поводы.

Сергей, естественно, пытался вдохнуть в них веру в успех, говорил, что количество затрачиваемых ими усилий неизменно должно перейти в качество. И что удивительно, с ним никто не спорил. Торопов, с его взрывным характером, подобным образом мог реагировать только на слова душевнобольного, которого лучше не беспокоить.

Только Инга продолжала добросовестно тянуть непосильный воз, просиживая в библиотеке с утра до ночи. Постоянные встречи с людьми, привозившими своих детей в Москву на лечение, придавали ей дополнительные силы. И Головин очень боялся, что он ее подведет.

Однажды, провожая вечером Ингу домой, Сергей даже стал исподволь готовить ее к неблагоприятному развитию событий. В тот вечер они не спеша шли через сквер, под ногами уже шуршали первые опавшие листья и он вдруг произнес:

— Если мы так и не узнаем, откуда появляются эти проклятые вопросы, то наш выигрыш суперприза растянется на неопределенное время…

— Ты хочешь сказать, что мы вообще не выиграем? — уточнила его мысль Инга.

— Я этого не говорил.

— Ну хорошо, давай остановимся на том, что мы можем не успеть внести деньги за купленные тобой квартиры, да?

— Знаешь, — вздохнул Сергей, — я очень не хотел бы, чтобы проблемы с твоими подопечными опять поссорили нас.

Она прижалась к его руке:

— Не бойся, этого никогда больше не будет… И все же постарайся что-нибудь придумать. Ведь ты же это можешь…

В ее голосе прозвучала такая мольба, что у Головина защемило сердце. Это болезненное чувство не оставляло его несколько дней. Он все отдал бы, чтобы найти выход из ситуации. И решение пришло в самый неожиданный момент.

В одно прекрасное октябрьское утро Головин проснулся, когда солнечные лучи уже лежали на его подушке. Это означало, что он опаздывал на лекции. Ускоренно проделав водные процедуры, Сергей заскочил на кухню, чтобы схватить бутерброд, и тут Татьяна Григорьевна сказала:

— На обратном пути, когда у тебя будет больше времени, купи мне, пожалуйста, два билета во МХАТ. Хочу пойти с подругой на новый спектакль. У метро «Университет» очень хорошая театральная касса.

Головин вдруг остолбенел, а потом воскликнул:

— Как же я об этом сразу не подумал! Мама, ты просто гений! Театр — это то, что мне сейчас нужно!

Рассеянно улыбаясь, он пошел к выходу.

— Сереженька, так ты купишь мне билеты? — прокричала ему вслед Татьяна Григорьевна. — И почему ты не взял бутерброд?!

Но в ответ ей лишь хлопнула дверь.

Опять наступил период, когда Головин надолго куда-то исчезал, чем-то занимался, не посвящая в это друзей, а появляясь, он был необычайно разговорчив и весь светился изнутри, словно абажур.

— Чего ты радуешься, дубина стоеросовая? — хмуро спрашивал его Торопов.

— Я, кажется, понял, откуда растут эти ноги, то есть откуда берутся вопросы, на которых мы постоянно прокалываемся, — с дружелюбной улыбкой отвечал Сергей, стараясь не спровоцировать конфликт.

— Ну и?

— Не хочу пока говорить. Боюсь сглазить.

— Если бы ты с нами поделился, мы могли бы тебе помочь: что-то посоветовать или хотя бы оценить твою идею. Как говорится, одна голова хорошо, а четыре — лучше!

— Зачем вас нагружать?! В этом нет никакой нужды. Я абсолютно уверен, что на правильном пути. Мне нужно лишь немножко времени, чтобы добрать информацию для завершения логических построений. После этого мы начнем щелкать задачки «Супершоу», как орешки.