Юрий Иванов-Милюхин - Валютчики

— Чего здесь непонятного, — закрутился я. — Надо побеседовать.

Значит, уйти можно. Еще бы без проблем. Не зря тянул до последнего дня, и намеком стесняясь поднять волну. Способов отпустить валютчика на вольные хлеба достаточно. Например, еще раз кинуть его по полной программе, чтобы ушел даже не с тем, с чем приходил. Сколько ребят оставили это занятие, зарекаясь связываться с долларами, фунтами стерлингов, марками, евро. Блестящим, хрустящим, шуршащим. Но такое же количество возвращалось по новой. Правда, большинство из возвращенцев в прошлом служило ментами. И все-таки, дело с мертвой точки сдвинулось.

— С кем хочешь поговорить, — вперился черными бусинами бригадир. — С самим?

— Именно, — подтвердил я.

— Сходи.

— Зайду в кабинет уголовного розыска ближе к вечеру, когда сотрудники освободятся.

— Почему не сейчас? Они примут в любое время.

— Не стоит мозолить глаза в самый трудоемкий промежуток.

— Короче, результаты разговора лично мне.

— Старшой у нас только ты.

Дав отмашку пятерней, бригадир закачался вглубь рынка. Я сорвался по направлению к Буденновскому проспекту, чтобы с него заскочить в базарную ментовку. Кабинет уголовного розыска оказался закрытым. Начальник с замами бороздили забитую народом территорию, на местах разрешая некоторые из вопросов. Вернулся к магазину, возле которого проторчал десять лет с небольшими перерывами. За несколько часов удалось сбить сотку, да пару погнутых колечек пятьсот восемьдесят третьей пробы, которые без раздумий перебросил Красномырдину по цене лома. Центральный рынок как бы намекал, если решил бросить валютный промысел, делать здесь больше нечего. Я не расстраивался. Лишь бы день простоять, да ночь продержаться. Начальник в этот вечер в кабинете так и не появился. Под занавес подскочил волосатый Дэйл, скромно устроился сбоку. Помолчав, поделился известием:

— Базар снова завалили фальшивыми долларами.

— Поток вроде схлынул. — потянулся я к карману, в который сунул сотку. — На границе с Чечней, в поездах, в Москве приловили несколько групп фальшивомонетчиков. Бабы чеченские перекидывали, пачки им спрятать легче.

— Чеченкам перегонять и пояса шахидов привычное дело, не какие-то фальшаки, — сплюнул под ноги Дэйл. — Соберутся, как в «Норд — Осте», и начнут диктовать условия. Наши примутся травить газом всех подряд.

— Могли бы погибнуть все, а так, кто-то уцелел.

— Которые продолжают потихоньку умирать.

— Кому как. С чего за доллары завел разговор? — вернулся я к началу диалога. — Есть результаты?

— Есть, — усмехнулся Дэйл. — По сотке разнесли, засекли, кто купился, кто отмазался. Потом одному из новеньких пару тысяч приправили. Из старых тоже клюнули.

— Хорошее качество?

— Даже голограмма переливается. Но номера одинаковые. Штампуют с одной, чтобы матрицы реже менять.

— Какие матрицы?

— К слову.

— Я тоже взял новую. Подозрений не вызвала, — полез я в нагрудный карман. — Обследуем на всякий случай.

Поднял над головой хрустящие сто долларов, подлавливая луч солнца. Ощутил дрожь в пальцах, несмотря на то, что сомнений в подлинности купюры не возникало. Бумага неожиданно показалась желтее, комковатее, водяной знак словно кто задвинул в угол.

— Взгляни, — передал я сотку Дэйлу.

Тот долго переминал ее в подушечках худых фаланг, шевеля черными усами. Тоже вскинул над густыми волосами. Покачал кудрями, глядя перед собой. Я затоптался на месте. Не выдержал:

— Что-то не так?

— Все так, — покусал край уса Дэйл. Снова засветил ассигнацию дольше обычного. Передал мне. — Я разглядывал фальшивые у ребят. По моему, один к одному.

— Не может быть, — отрезал я. — Мужик опасений в порядочности не возбудил. Коммерсант средней руки с рынка радиоаппаратуры. Лицо улыбчивое, показалось знакомым.

— Фальшак, — передернулся Дэйл. — Обрисованный тобой мужик приправил поддельные доллары новичку. Гниды покупают у чеченцев за треть цены, или пополам, в зависимости от качества исполнения, после распространяют среди валютчиков по городам России. В Москве их больше, потому что оборот не сравнить с нашим. В Ростове меньше. У нас чаще обкатка, хотя бывает, мешок вопрут.

Я вздернул стодолларовую бумажку надо лбом, вперся бестолковым взглядом в водяные знаки. Чем больше всматривался, тем сильнее казалось, что влетел. Размытые линии водяного знака, состав бумаги неоднородный. Прочие признаки неблагонадежности, на каковые не обратил бы внимания, не заведись о них разговор.

— Фальшивая, — сочувственно цокнул языком Дэйл.

— Почему? — в который раз переспросил я.

— Номера одинаковые. Я запомнил те, у молодого. Гастролер сдал сначала сотку, потом приволок двадцать. Мол, проверял, по честному здесь работают или кидают. К тебе еще не заворачивал?

— Если бы принес, я бы хапнул на все бабки. Ухожу с рынка, понимаешь? — стукнул я кулаком по железной бочке. — Надеялся подзаработать. Думал, несколько соток, да на подъеме. А оно как всегда…

— Зевать меньше надо, не будет как всегда, — пробурчал в усы Дэйл. — Контакт поддерживать, информацией пользоваться. А ты отодвинулся в сторону, решил, что с тобой сами начнут делиться секретами. Теперь говоришь, уходишь… Учиться надо.

— Сколько учиться, когда не получается, — осознавая, что Дэйл за меня переживает, сузил я губы в полоску. — Не мое это. Лучше не мешать другим, которые посмекалистее. Заняться тем, к чему тянет без понуканий. Сюда я приходил из-под палки.

— Это неправильно, — согласился меняла. — На что собираешься жить? Твой возраст на работу не берут, с оставшихся предприятий гонят. На пенсию по инвалидности в тысячу четыреста рублей? Сам говорил, не разгуляешься.

— Надеюсь, что через энное количество месяцев буду чувствовать себя спокойно. А спокойствие, тем более душевное, за бабки не купишь, — перешел я на менторский тон. — Что касается денег, то чем дальше народ упивается демократией, тем больше на столах, под ними, под кустами, под лавочками бутылок по рублю за каждую. Неужели не насобираю на полтинник. Или не собью его на продаже книг о неистовой любви, по которой плачет женская половина России — матушки. Сам постараюсь настрочить еще гадость в пику привыкшему возносить себя до небес народу победителю. За квартиру не плачу, за свет да за газ с телефоном. Пользуюсь льготами с субсидией. Не верится в бесславный конец.

— Забыл, что у тебя вторая группа? Сейчас бегаешь, случись что, где окажутся подсобные доходы? Живешь не на цивилизованном Западе, гарантирующем гражданам безбедную старость. В непредсказуемой России. — напомнил Дэйл. — У моего родственника тоже вторая группа. Уже начался передел ЖКО, ЖКХ, ЖЭУ. Поползли слухи, что субсидии будут начисляться из расчета двадцать два процента независимо от получаемой суммы. У тебя пенсия тысяча четыреста рублей?

— С последней прибавкой.

— За квартиру набегает сколько?

— Двести пятьдесят, за вычетом льгот. В квитанции прописано, у кого доход ниже прожиточного минимума в тысяча восемьсот пятьдесят рублей, обращайтесь за помощью. Данную сумму и гасит субсидия.

— Гасила, до недавних пор. Ты существуешь в стране дураков. Пример с госпомощью не стоит выеденного яйца. Эта сумма взята с потолка. Народу как платили по шестьсот рублей за работу, да пенсии одинаковые, так и продолжают отстегивать. Скоро тебе, как деревянному Буратино, предложат посадить пенсию под фундамент жилищно-коммунальной конторы. Полить водой. А пока займемся подсчетами. Двадцать два процента от твоей пенсии составляют…, - Дэйл выдернул из кармана калькулятор. — Триста восемь рубликов. ЖЭУ начисляет двести пятьдесят, то есть, меньше. Платить придется, товарищ. Субсидию по прошествии времени снимут. Документ сначала подпишет глава государства Путин, затем глава местной администрации Чуб, потом мэр города Чернышев. Считаем: тысяча четыреста минус двести пятьдесят, минус телефон сто пять, минус свет с газом еще стольник. Остается девятьсот пятьдесят рублей. Нормально?

— От кого услышал? — произнес я.

— От верблюда, мимо пробегал, — ухмыльнулся Дэйл. — Когда допрет, поздно будет. Потому и затеялась возня с жилищно-коммунальным хозяйством, чтобы не дать пожилым людям радоваться на внуков с птичками. А ты о душевном спокойствии. Чем сниматься с базара, подумай. Втерся с трудом, кормился-поился. Обратно вряд ли возьмут, даже если имеются заступники из верхних эшелонов власти.

Дэйл исчез из поля зрения внезапно, как появлялся. Я долго переминался с ноги на ногу. Часы на башне показали восемь вечера. Пора уходить, да некому пожелать хорошей работы. Пьяньчужка Света умотала к электричке до Персиановки, Андреевну хватил удар. Но поднялась, достояла и сама дошла до остановки транспорта, на автобусе доехала до дома. Там слегла. Водкой торговала одна горбунья. Алкашей оставалось не меньше, да общаться с ней не хотели. Начальство на глаза не показалось. Ждут действий с моей стороны, или я им на хрен не нужен? Вспомнились слова хозяина уголовного розыска, белобрысого, голубоглазого крепыша, его чернявого зама. Мол, от рынка к тебе претензий нет. Хочешь, крутись, расхотелось, дергай на все четыре стороны. Врагами тебе мы не были. Друзьями — всегда. Скорее всего, так и есть. Надо поблагодарить за возможность заниматься якобы запрещенным ремеслом — скупкой и перепродажей валюты с другими ценностями. Что не подставили, не «закрыли», как требовали деятели от истинных ментов. За как бы охрану на рабочем месте. За сочувствие, когда ободрали до нитки. Замечал даже патрульные «бобики» недалеко от собственного дома. Случайно — не случайно, вопрос другой. Я жив, и это главное. А деньги… они дело наживное. Недаром на воротах Бухенвальда было написано: каждому свое. Благодарю тебя, центральный рынок города Ростова-на-Дону. Страсти — мордасти с межнациональными конфликтами на бытовом уровне на огромной твоей территории не улягутся никогда. Грузины, армяне, евреи, цыгане, турки, русские, украинцы, белорусы. Кавказцы, азиаты, европейцы, честь вам и хвала, что не сидите сложа руки, а добываете хлеб свой в поте лица. Как записано в книге книг — Библии. Все правильно, все идет своим чередом. Беспокоиться ни о чем не стоит.