Виктория Платова - Куколка для монстра

Я позвонила ему в час ночи. Время вполне пограничное, в это время может случиться все, что угодно. Он снял трубку сразу же, как будто ждал звонка.

– Андрей, это Анна, – прерывающимся голосом сказала я.

– Здравствуйте, Анна, – его голос звучал удивленно, и в то же время бывший спецназовец не мог скрыть своей радости. Он все еще продолжал опекать меня и делал это по своей собственной инициативе. Возможно, он даже не признавался себе в том, что я интересую его не только как беспечный объект наблюдения, но дела это не меняло. Вот и сегодня утром я легко отвязалась от его старенького автомобиля, за рулем которого он пас меня. Я делала это не всегда, а лишь периодически, чтобы профессиональный уход от слежки выглядел бы милой случайностью: я чересчур свободна, чтобы обращать внимание на добровольных телохранителей.

– Можно я приеду к вам?

– Что-то случилось?

– Да. Случилось. А Меньших нет в городе, – я нарочно назвала Леща по фамилии, чтобы сохранить дистанцию в наших отношениях и не сильно напугать Андрея: мало ли чем может обернуться дело.

– Вы ведь не у него. Я вернулся оттуда полчаса назад.

– Я не у него. Мне нужна ваша помощь.

– Где вы находитесь?

– На Кропоткинской, у подруги. – Конечно же, никаких адюльтеров, никаких квартир приятелей с моими зубными щетками на полках. Целомудрие и простота, узкая девичья кровать и подруга в качестве приятной собеседницы больше соответствуют моменту.

– Адрес? – отрывисто пролаял Андрей: стоило мне заикнуться о том, что я нуждаюсь в помощи, как он моментально ощутил себя хозяином положения.

Я продиктовала адрес.

– Буду через двадцать минут. Ждите меня…Он появился через восемнадцать с половиной. Я уже стояла у подъезда и ждала его. Он открыл дверцу машины, и я плюхнулась на сиденье рядом с ним.

– Отвезти вас на «Курскую»? – настороженно спросил Андрей, имея в виду пентхауз Леща.

– Если можно… Если можно – к вам. Я боюсь остаться одна.

Он благодарно посмотрел на меня и рванул с места. Через те же восемнадцать с половиной минут мы уже входили в подъезд его дома. Только здесь Андрей сбросил с себя маску сдержанной суровости и немного смутился.

– Только знаете что? У меня не убрано, Анна. Я не ждал гостей.

– Можно я не буду гостем? – Я проследила за тем, чтобы моя реплика не выглядела двусмысленной: девушке просто очень хочется, чтобы кто-то защитил ее, только и всего.

.:

– Хорошо, – он смягчился и даже повеселел.

На пятом этаже унылой хрущобы он сунул ключ в замок и толкнул дверь.

– Входите.

Это была крошечная однокомнатная квартирка, небрежная и запущенная. Включив маленький свет, Андрей на ходу прибрал какие-то вещи и освободил для меня старое вытертое кресло. Я села в него и осмотрелась: вся обстановка, если не считать смонтированной телевизионной стены (о ней мне уже говорил Лещ), была похожа на алтарь, возведенный в честь единственного бога – его покойной возлюбленной. Фотографии юной женщины, мастерски сделанные и увеличенные, ее портреты, из тех, что старательно срисовывают уличные художники с тех же фотографий. Цветные стандартные снимки: Андрей и его возлюбленная на фоне Белграда, на фоне площадей, на фоне маленьких кафе, на фоне голубей, на фоне брусчатки, на фоне газетного киоска. Возлюбленную звали Марией. Я помнила это. Мария спящая; Мария, Андрей и автомат; Мария, Андрей и камуфляжная форма; Мария, Андрей и устрашающего вида краска, которой расписаны их лица; Мария, Мария, Мария.

– Это ваша невеста? – тихо спросила я. Андрей напряженно кивнул.

– Она очень красивая. – Я отделалась этой фразой, хотя вовсе не считала красивой покойную любовь спецназовца: чересчур густые волосы, чересчур волевой подбородок, чересчур резкая линия рта – ни дать ни взять соратница по борьбе. Только глаза были хороши – большие и мечтательные, совсем не похожие на камуфляж, в который она облачена.

– Да. Она очень красивая.

Некоторое время мы молчали. Нужно избавиться от чрезмерного присутствия мертвой сербиянки, чтобы начать разговор. Кроме фотографий, маленькая комнаты была уставлена самодельными книжными полками: от нечего делать я пробежалась глазами по корешкам книг и с удивлением обнаружила, что знакомые буквы не складываются в слова.

Книги не на русском. Ни одной русской книги. Ни единой.

– Странный язык, – я кивнула на книги. – Это ведь не русские книги.

– Это сербский.

– Вы читаете по-сербски?

– Нет. Немного понимаю, на уровне разговорного языка. В сербском нет ничего трудного. Братья-славяне.

Если ты не читаешь по-сербски, тогда зачем тебе такая прорва книг, ни одну из которых ты не можешь понять?

– Тогда зачем…

– Это такой пунктик, – по прошествии времени он научился относиться к своим слабостям довольно здраво, я это видела. – Каждый вечер, перед сном, я беру одну из книг и листаю. Пока не усну. Я уже почти все перелистал.

– А когда они закончатся?

– Начну по новой, – упрямо сказал Андрей. – Это язык женщины, которую я любил. Она понимала его. Она на нем говорила. Я когда вижу эти слова, из которых мало что понимаю, я как будто бы разговариваю с ней.

Я протянула руку и погладила Андрея по щеке, жест вполне уместный, невинный и сострадательный. Но он произвел на Андрея странное впечатление: он перехватил мою руку, крепко сжал пальцы (так крепко, что они моментально заныли) и, не выпуская их, отрывисто сказал:

– Что случилось, Анна?

– Я видела тех, кто тогда избил меня… Тех, кто меня мучил. Вы понимаете, Андрей.

– Кто они? – хмуро спросил Андрей.

– Я не знаю… Дело в том, что моя подруга Настя (прости меня, Настя!)… Она довольно состоятельная женщина. А со всеми этими страшными делами… Словом, я позвонила ей, и она предложила мне снять стресс. У нее очень специфические представления о снятии стрессов. И она потащила меня в казино – в «Монте-Кассино», это недалеко от Центрального Дома художника…

Название казино ни о чем не говорило Андрею, я это видела.

– Настя там делает маленькие женские ставки. Так вот, когда Настя выиграла триста долларов – ей сегодня везло – и мы пошли обменивать фишки на деньги, я увидела этого типа. Вернее – сразу двух. Один такой заматеревший, груда мяса. А второй тот, кого я приняла за интеллигента. Самое удивительное, Настя сказала мне, что он владелец казино. Она ведь там завсегдатай…

С владельцем казино, участвующим в жестоком избиении женщины, я, кажется, несколько перегнула палку: ситуация не выглядела правдоподобной. Но я понимала, что несчастный спецназовец верит каждому моему слову, ему и в голову не придет усомниться: он видел меня избитой и раненой, так что здесь прокола быть не может.

– Я подумала о том, что нужно обратиться в милицию.

– Милиция ни хрена не сделает, – грубо прервал меня Андрей, знакомый с реалиями современной Москвы.

– Не знаю… Но есть еще другое. Если все-таки этому делу дали бы ход…

– Никогда бы не дали, – припечатал Андрей, все так же не выпуская моей руки, только теперь его забытая в моих пальцах ладонь выглядела мягче.

– Но если все-таки… Я все равно не смогла бы пройти через этот кошмар дознавания… Я ведь не сказала никому… Я не сказала даже Михаилу…

Я надолго замолчала. Теперь я скажу самое главное. Самое главное, что должно пронять спецназовца до самых потрохов, истерзанных поруганной любовью. Нужно только все четко рассчитать.

Я закрыла глаза и прижалась лицом к закаменевшей руке Андрея. Меня даже начало трясти. Не очень сильно, но именно это отсутствие силы должно выдать колоссальное внутреннее напряжение.

– И вам тоже. В тот день я была потрясена вашей историей, Андрей. Но они – эти люди, которые ворвались ко мне в квартиру, которые избили меня. Они ведь не только били… Они насиловали меня. Все трое. Несколько часов подряд. Это было так страшно… И так хотелось умереть… И теперь я увидела двоих из них…

Но Андрей не дал мне договорить. То, что произошло с ним в следующую секунду, повергло меня в шок. Он обхватил голову руками, – как будто она должна была взорваться, – упал на пол и стал страшно, сухо кричать. Это было похоже на припадок эпилепсии: все тело его били судороги, оно изгибалось, и казалось, это будет продолжаться вечно. Я на секунду возненавидела себя за то, что использовала запрещенный прием: я знала историю его возлюбленной и теперь решила зеркально повторить ее, чтобы заставить Андрея защитить меня, чтобы сделать его послушным орудием в моих руках. Но я не учла одного: малейшего упоминания, малейшего намека на сходные обстоятельства достаточно, чтобы его и без того нездоровая психика снова дала сбой. Уже не думая ни о чем, я упала рядом с Андреем на пыльный ковер и крепко прижала его к себе.

Будь ты проклята, Анна. Будь ты проклята.