Жан-Пьер Конти - Игра в безумие. Прощай,сестра. Изверг

Клинг не знал, что ему ответить. Не знал, улыбнуться или потупить глаза. Не знал, сидеть или покаянно пасть в ноги.

Хейтхорн, наблюдая за ним, спросил снова:

— Так это вы наш Шерлок Холмс, спрашиваю?

— Простите? — вежливо переспросил Клинг.

— Это вы занялись тем убийством?

— Я не думал, лейтенант, что…

— Послушайте, Шерлок, — перебил его Хейтхорн и ударил кулаком по столу. — Нам позвонили сегодня днем, — он приоткрыл верхний ящик, — точнее в шестнадцать тридцать семь. Нам сообщили, что вы копаетесь в убийстве Дженни Пейдж. — Хейтхорн с грохотом захлопнул ящик. — Я вас еще пожалел, мистер Холмс. Мог просто позвонить капитану Фрику в 87 участок. Так получилось, что вы из 87 участка, а капитан Фрик — мой старый приятель, и капитан Фрик не будет церемониться со всяким засранцем, который сует нос куда не надо. Ваш лейтенант Барнс тоже вечно сует нос не в свое дело, и я не могу с этим ничего поделать, кроме тех случаев, когда с радостью могу дать ему по носу! Но если в 87 участке думают, что я буду терпеть какого-то топтуна, если в 87 участке полагают…

— Лейтенант, в участке ничего не знали о моем…

— И до сих пор не знают! — взревел Хейтхорн. — И не знают потому, что я пожалел вас и не стал звонить капитану Фрику. Я вас пожалел, мистер Шерлок Холмс, запомните это. Я к вам чертовски добр, запомните это!

— Лейтенант, я…

— Ладно, ладно, послушайте меня, Холмс. Если я еще раз услышу, что вы хотя бы подумаете о Дженни Пэйдж, считайте, с вами покончено… И я имею в виду не перевод куда-нибудь в Бичтаун. Я добьюсь, что вас вышвырнут на улицу. И не возьмут никуда больше. И не думайте, что я этого не смогу!

— Лейтенант, но у меня и в мыслях не было…

— С комиссаром я на дружеской ноге. Он свою жену продаст, если я попрошу. Так что можешь не сомневаться, что комиссар, если я попрошу, вышвырнет к черту вшивого топтуна, который сует нос куда не надо. Пусть вам такое и в голову не приходит.

— Лейтенант, я…

— Пусть вам и в голову не придет, мистер Холмс, что я шучу, ибо я никогда не шучу, если речь идет об убийстве. Вы играете с убийством, понимаете? Шляетесь взад-вперед и задаете дурацкие вопросы, и один Бог знает, кого вы этим напугали и заставили затаиться и похерили тем самым всю нашу работу! Прекратите это, ясно? А если я еще раз услышу, что вы снова…

— Простите, лейтенант…

— Что такое?

— Кто вам звонил, лейтенант?

— Это не ваше дело! — заорал Хейтхорн.

— Да, лейтенант.

— И убирайтесь из моего кабинета. Господи, меня от вас тошнит. Убирайтесь!

— Слушаюсь, лейтенант, — сказал Клинг и направился к дверям.

— И не смейте впредь совать нос в это дело! — взревел вдогонку Хейтхорн.

Он позвонил Клер в одиннадцать десять. Подождал шесть звонков и хотел положить трубку, потому что решил, что Клер уже спит, когда вдруг раздался ее голос.

— Алло?

— Клер?

— Да, а кто говорит?

— Я вас разбудил?

— Ага… — Снова тишина, потом ее голос чуть ожил. — Берт? Это вы?

— Да, Клер, простите, я…

— Последний раз меня так кидали, когда мне было шестнадцать…

— Клер, честное слово, я не хотел вас так подвести. Тут двое из криминальной…

— Но мне показалось, что вы меня кинули. Я прождала в редакции до без четверти восемь, сама не знаю зачем. Почему вы мне не позвонили?

— Мне не позволили. — Клинг умолк. — Кроме того, я не знал, куда звонить.

Клер молчала.

— Клер?

— Я слушаю, — устало ответила она.

— Можно мне зайти к вам завтра? Мы можем провести вместе весь день. Завтра у меня выходной.

Снова тишина.

— Клер?

— Я слышу.

— И что?

— Берт, может быть, нам лучше покончить с этим? Давайте считать то, что случилось сегодня вечером, за дурной знак и оставим все как есть, ладно?

— Нет.

— Берт…

— Нет. Я приеду за вами к обеду, хорошо?

Тишина.

— Клер?

— Ну хорошо. Ладно, — сказала она. — В обед.

— Я потом вам все объясню… у меня кое-какие неприятности…

— Все в порядке.

— В обед?

— Да.

— Клер?

— Да?

— Доброй ночи, Клер.

— Доброй ночи, Берт.

— Простите, что я вас разбудил.

— Все в порядке. Я и так только вздремнула.

— Тоща доброй ночи, Клер.

— Доброй ночи, Берт.

Он хотел сказать еще что-то, но услышал щелчок положенной трубки. Вздохнул и вышел из телефонной будки. Зашел в ресторанчик, где заказал тушеное мясо с грибами, лук фри по-французски, печеную картошку, большую порцию салата с рокфором и стакан Молока. Потом заказал еще три стакана молока, десерт и шоколадный крем.

По дороге домой купил конфет.

Один из любимых штампов популярной литературы — сцены, где романтически настроенные официанты обслуживают влюбленные парочки с жаждущими глазами. Официант склонился над столом, предлагает деликатесы («Для дамы, конечно, фазана в винном желе?»), и при этом подмигивает или потирает руки, а в груди его учащенно бьется романтическое сердце.

Берт Клинг и юношей, и зрелым мужчиной был в этом городе во многих ресторанах, с многими молодыми дамами — это были девушки самых разных типов, от невзрачных до самых очаровательных. И он уже давно пришел к заключению, что для большинства официантов в большинстве ресторанов вершина романтики — предложить жареного лосося.

Ему и в голову не приходило, что он и Клер похожи на влюбленную парочку с жаждущими глазами, но они, несомненно, были прекрасной парой, сидели в элегантном ресторане на самом верхнем этаже одного из лучших отелей города, откуда открывался вид на реку Хэрб. Даже без жаждущих глаз (он был убежден, что они только выдумки Джона Уайткомба, хотя ни в чем нельзя быть уверенным), он считала, что каждый официант, у которого не камень вместо сердца, должен был понять, в чем дело, и помочь поддержать неуверенный процесс знакомства двух неуверенных людей.

День, к сожалению, сложился не так, чтобы Клинг мог назвать его удачным.

Вначале он планировал пикник в Бичтауне и поездку по реке на глиссере. Дождь не оставил от его плана камня на камне.

Промокший до нитки, он явился к Клер ровно в двенадцать. Из-за перемены погоды у нее началась «безумная головная боль». Он не возражает, если они еще немного побудут дома, пока не подействует аспирин?

Он не возражал.

Клер поставила несколько хороших пластинок, а сама погрузилась в тяжелое молчание, которое Берт приписал головной боли. Дождь струился по окнам, разрезая на ленточки вид на улицу. Из проигрывателя неслась музыка: «Бранденбургский концерт № 5 До-мажор» Баха, «Дон-Кихот» Штрауса, «Психея» Цезаря Франка.

Клинг едва не уснул.

Из дому они вышли в два. Дождь перестал, но изморось еще висла в воздухе. Они уныло шагали по улицам, молчаливые, не находящие контакта, и дружно ненавидели дождь, словно именно он вбил между ними какой-то клин. Когда Клинг предложил зайти в кино, Клер тут же согласилась.

Фильм был ужасен.

Назывался он «Племя апачей» или что-то в этом роде и в нем толпы раскрашенных голливудских звезд с воплями атаковали горстку солдат в синей униформе. Эта горстка отражала диких апачей почти до конца фильма. В конце концов число индейцев, от которых отбилась горстка воинов, достигла нескольких десятков тысяч. Минут за пять до конца фильма появилась еще одна горстка солдат, и у Клинга возникло ощущение, что война будет продолжаться еще часа два в следующем фильме под названием «Потомки племени апачей».

Но второй фильм был о маленькой девочке, родители которой разводились. Девочка ехала с ними в Рено — у папы там были всякие коммерческие дела, а мама там подыскивала себе занятие, — и с помощью неизменно прелестных поз и сияющей мордашки с детскими ужимками, девочка убеждала мамочку и папочку остаться навеки вместе и жить в счастливом семействе со своей прелестной, светлоокой, приторно-слащавой доченькой.

Из кино они вышли одуревшими. Было шесть часов. Клинг предложил пойти выпить и поужинать. Клер, не иначе как в порядке самозащиты, согласилась, заявив, что это лучшее, что они могут сделать.

И вот они сидели в ресторане на самом верхнем этаже одного из самых шикарных отелей и через огромное окно смотрели на реку. За рекой мигала реклама.

Вначале на ней засветилось: «МОЖНО».

Потом надпись продолжилась: «МОЖНО ЖАРИТЬ» и снова: «МОЖНО ПЕЧЬ». А потом снова: «МОЖНО»…

— Что будете пить? — спросил Клинг.

— Пожалуй, виски с содовой, — ответила Клер.

— Не коньяк?

К столу подошел официант. Выглядел он не более романтично, чем Адольф Гитлер.

— Будете что-нибудь пить? — спросил он.

— Виски с содовой и мартини.

— С лимоном, сэр?

— С оливкой, — ответил Клинг.