Виктор Банев - Череп императора

Теперь свет заливал весь туннель, и капитан стоял в его лучах, словно на сцене. Он не видел, что творится за его спиной, — а я видел.

— Оглянись! — крикнул я. — Посмотри назад!

Он не реагировал. Он стоял и, тяжело дыша, сверлил меня своими бешеными глазами.

— Сзади! Там поезд! — крикнул я.

— Что?

— Поезд! — крикнул я. Лязг железных колес было невозможно не слышать, но он, похоже, не слышал ничего на свете.

— Обернись!!!

Он обернулся, но было уже поздно…

Груженный гравием локомотив вынырнул из-за поворота на полном ходу. Капитан дернулся в сторону, хотел бежать, но оттуда, где он стоял, бежать было некуда. Равномерный могучий ход поезда был неумолим, как Судьба, и, даже не вскрикнув, капитан упал, скомканный его движением. В грозном механическом грохотанье колес слышалось что-то, к чему бесполезно обращаться с мольбой. Что-то омерзительно брызнуло на стену, и, не выдержав, я закрыл глаза.

Электровоз прогромыхал мимо того места, где я стоял, даже не притормозив. Перебарывая себя, я взглянул на еще вибрирующие рельсы. Поперек них смятой старой куклой лежал тот, кто еще секунду назад считал себя почти что богом.

Я отвернулся и медленно побрел назад.

— Ты живой? — бросилась ко мне Дебби. — Что там? Где капитан?

— Не ходи туда, Дебби, не надо…

Она заглянула мне в глаза и не стала ни о чем спрашивать.

— Как Осокин? — поинтересовался я.

— Осокин жив и уже оклемался. Как ты?!

— Я тоже жив… Все хорошо… Теперь все совсем хорошо…

Она обняла меня и уткнулась лицом мне в грудь. А по туннелю навстречу нам уже бежали омоновцы в камуфляжной форме…

Заломив лихой вираж и подняв целую стену брызг, машина свернула с Пулковского шоссе на дорогу, ведущую в международный аэропорт. Дождь остервенело лупил в стекло, и как таксист умудряется хоть что-то видеть дальше метра от капота, я не мог себе даже представить.

— Сколько времени? — тихо спросила Дебби.

— Не знаю, — сказал я. — Но мы успеем.

Мы сидели рядом, соприкасаясь только локтями, и боялись даже пошевелиться, чтобы не потерять этого ощущения. Ощущения того, что мы вместе. Пока вместе…

До рассвета было еще далеко, но ночной мрак уже начал понемногу превращаться в мутную утреннюю серость. А когда ее самолет поднимется в воздух, наверное, будет уже совсем светло, и я смогу смотреть ему вслед, а она, может быть, прижмется к иллюминатору и увидит внизу меня. Совсем крошечного, в мокром от проливного дождя плаще…

— Знаешь, Илья, — сказала она, — вчера в «Долли»… Глупо получилось… Мы ведь договаривались, что проведем эту ночь вместе. Я ждала этого, готовилась. Попросила дежурную по этажу постелить мне белье получше… Но ты ничего не говорил, и я злилась. Злилась и боялась, что ты забыл о нашем разговоре. А когда ты встал из-за стола, пошел покупать пиво и, вместо того чтобы вернуться к нам, остался болтать у стойки с какой-то шваброй… Знаешь, я разозлилась окончательно и…

— Не надо, Дебби, — сказал я.

— Нет, я хочу, чтобы ты знал. Я встала и хотела уйти. И я бы ушла, наделала всяких глупостей, пошла в какой-нибудь клуб, и все такое… Но твой друг Алеша — он не дал мне этого сделать. Он проводил меня до гостиницы и просидел со мной всю ночь… Мы говорили о тебе. Он говорил о том, какой ты на самом деле… Он рассказал мне, как в прошлом году в тебя стреляли, — почему ты никогда не упоминал об этом при мне?.. Он очень хороший друг. Он сказал, что мы идеально подходим друг для друга, а когда я ответила, что тебе на меня наплевать, он сказал, что ты меня любишь. И он не притронулся ко мне даже пальцем. Потому что друзья не могут так поступать…

— Не надо, — повторил я. — Какое все это имеет значение? Теперь… После того, что произошло…

После того, что произошло… Эта ночь еще не кончилась, но у меня уже сейчас было ощущение, что она будет мне сниться. Долго. Может быть, всегда…

Еще до того, как эскалатор, битком набитый омоновцами в вязаных капюшонах, поднял нас наверх, мы с Дебби уже понимали — у нас осталось всего лишь несколько часов и следует торопиться. Не надо было слов, не надо было ничего говорить…

«Извините, у девушки самолет, — сказал я, плечом отодвигая то ли следователя, то ли интервьюера, лезшего к нам со своим диктофоном. — Молодые люди ответят на все ваши вопросы…» Мы ушли с Сенной через пятнадцать минут после того, как все закончилось, и ничто на свете не смогло бы нас остановить.

То, что было потом, вспоминалось с трудом. Единственное, что я помнил совершенно точно, — это ее глаза. Огромные, зеленые — больше неба… Остальное сплеталось в причудливый узор: то ли было все это, то ли не было… Я начал целовать ее уже в прихожей своей квартиры, и в моих руках она была словно хрупкий цветок. Словно самый драгоценный цветок на свете. Мне казалось, что от моего дыхания рухнут стены, но они не рушились, а, наоборот, сдвигались все ближе, и нам было тесно в этом самом тесном из миров. Я наслаждался каждой секундой, пока мы были у меня, потому что знал — эти секунды последние. Я думаю, что, может быть, женщину нельзя так любить, потому что даже самая красивая женщина — это ведь всего лишь человек, и все-таки я любил ее именно так, и если бы мне предложили отдать все, что у меня есть или когда-нибудь будет, за возможность просто еще раз прижать ее к себе, я бы отдал не задумываясь и долго смеялся бы над продешевившими продавцами.

А потом мы, счастливые и насквозь мокрые, долго ловили такси, а оно все не появлялось, но нам было наплевать, и мы только смеялись, а когда машина наконец появилась и шофер узнал, что нам в аэропорт, то он долго удивлялся, где же наши чемоданы. Мы не обращали на него внимания, мы залезли внутрь и начали целоваться еще до того, как за нами захлопнулась дверца, и наклонившись к самому моему уху, она прошептала, что любит меня.

…Взвизгнув тормозами, машина остановилась у самых дверей аэропорта. Я рассчитался с водителем, Дебби медленно вылезла под дождь. — «Счастливого пути!» — фальшиво крикнул ей водитель, довольный чаевыми. Дебби не отвечала. Я заглянул ей в лицо и понял — вот сейчас она заплачет.

— Пойдем, — сказал я. — Пойдем, нас ждут.

Очередь у стойки регистрации уже почти подходила к концу. «Где вы бродите?!» — бросились к нам оба ирландца. Брайан уволок Дебби заполнять документы, а Мартин со счастливой улыбкой принялся рассказывать мне о том, как он рад, что всего через несколько часов будет дома. «Здесь было интересно, — говорил он. — Спасибо, Илья, это был really fascinating trip! Но дома… Дома все равно лучше». Он бормотал что-то насчет того, что, может быть, в следующем году снова выберется в Россию, только на этот раз, наверное, в Москву, но оттуда он будет мне звонить, и мы обязательно выпьем, и что-то еще такое же нудное и насквозь фальшивое. Когда это стало абсолютно невыносимо, я извинился, сказал, что сейчас приду, и снова вышел под дождь.

Дождь остервенело лупил по моему плащу. Я стоял, прятал сигарету в мокрой ладони и смотрел, как где-то, правее того места, где виднелись небоскребы с Пулковской площади, понемногу светлеет небо. В голове не было ни единой мысли — я просто стоял и слушал дождь.

— Илья, — тихонько сказала она, подойдя ко мне сзади. — Все уже зарегистрировались. Мне тоже пора.

Я повернулся и посмотрел на ее мокрое лицо. По рыжим волосам струилась вода, на футболке расплывались темные круги. По лицу стекали капельки — или слезы?

— Пока, Дебби.

— Я буду писать тебе. Ты ведь ответишь мне, правда?

Я молчал и смотрел на нее.

— Я буду скучать по тебе. Я приеду, как только смогу…

— Не надо, Дебби. Не начинай всего этого.

— Почему?

— Ты же знаешь — того, что было, больше не будет. Зачем себя обманывать?

Она молча смотрела на меня своими громадными зелеными глазами и вдруг бросилась, зарылась лицом в плащ на груди и заплакала — тихо, как ребенок. Сквозь стеклянные двери я видел, как Брайан и Мартин, стоящие по ту сторону контрольной линии, призывно машут руками.

— Ты помнишь, вчера в «Долли» я рассказывала про книгу ирландских легенд — «Книгу Красной Коровы», в которой говорится о принцессе по имени Деирдре? — наконец сказала она. — Я рассказала эту легенду не до конца. Принцесса, которую звали так же, как меня, средствами магии могла заставить любого ирландца влюбиться в нее. Но однажды она встретила того, кто не поддался ее чарам. Она пробовала снова и снова, но ничего не получалось. И тогда она сама полюбила его. Полюбила так, что не могла провести без него и мгновения. Только после этого он ответил ей взаимностью и они поженились. Ты же любишь меня — ведь правда, Стогов? Почему мы не можем быть вместе? Я хочу, чтобы так было, пожалуйста. Приезжай ко мне в Ирландию — я не хочу без тебя жить. Я не могу так.

Я посмотрел ей в лицо. Щурясь от ветра и дождя, она смотрела на меня и ждала ответа.