Александра Маринина - Незапертая дверь

Когда машина тихонько доползла до места, Инна вышла, чтобы поздороваться с Натальей.

- А Юлька чего не выходит? - удивленно спросила Ира. - Так и будет в машине сидеть?

- Пусть сидит, - ответила Инна, понизив голос. - У нее личная драма, взяла ее с собой, чтобы одну не оставлять. Сначала посидит, потом, глядишь, выйдет, на съемки посмотрит, отвлечется от грустных мыслей.

- Что за драма? С кавалером поругалась?

- Вроде того. Она считает, что он ее бросил. Уже несколько дней не звонит.

- Так пусть она ему позвонит, может, он болен или в командировке. Чего проблему на пустом месте делать? - Ира пожала плечами.

- В том-то и дело, что она его телефонов не знает.

- То есть как? Совсем не знает?

- Совсем. Юлька у меня чокнутая, никогда у своих ухажеров телефоны не берет и никогда им не звонит, даже если знает номер. Она считает, что они сами должны за ней гоняться, а не она за ними. Захотят ее увидеть - позвонят, а не позвонят - стало быть, не очень-то и хотят с ней встречаться, а навязываться она не будет. Такая вот у нее концепция личной жизни. Зато теперь вот страдает.

- Ну и дурь! - Ирина округлила глаза и выразительно покачала головой. Это ж надо такую дурь в голову себе вбить! А парень-то хоть стоящий?

- Юлька говорит - ничего, самостоятельный, работает, квартира есть, машина, и возраст хороший - чуть за тридцать. Я его никогда не видела, она его пока еще в дом не приводила.

- Чуть за тридцать? - повторила Ира. - Кажется, я его видела, Юлька с ним в подъезде целовалась, когда мы к вам на серебряную свадьбу приехали. Красивый парень, ничего сказать не могу. Действительно красивый. И все равно я не понимаю, ну есть же имя, фамилия, место работы, неужели так трудно его найти?

- Да не станет она его искать никогда в жизни! - засмеялась Инна Гольдман. - Это же концепция, понимаешь? Если бы он захотел ее видеть - объявился бы обязательно. А коль нет - так и нет. Ничего, Ириша, это не катастрофа, не первый парень в ее жизни и не последний. Пострадает недельку и нового найдет, а об этом и думать забудет.

Коротков ввалился в кабинет к Насте, когда она заканчивала печатать на компьютере запросы, на которых нужно было получить подпись начальника.

- Сейчас, Юр, секундочку, - проговорила она, не отрывая глаз от экрана, последнюю бумажку доделаю, мне надо срочно получить на них Афонин автограф.

- Ты к нему сейчас не ходи, - посоветовал Коротков, когда Настя вытащила из принтера пачку запросов.

- Почему?

- А он злой как я не знаю что, -радостно сообщил Юра. - У него сегодня большой траур.

- Что случилось? - испугалась она. - Кто-нибудь умер?

- Типун тебе на язык! У Афони траур по честолюбивым замыслам. Ну сама посмотри, сколько обломов ему упало. Убийство водителя съемочной группы обещало быть таким громким, и телевидение тут замешано, и муж режиссера, и конкуренты. А что оказалось? Убийство Ремиса на религиозной почве - тоже обломалось, никакими сатанистами там и не пахло, а ведь он с такой радостью тащил это дело с территории! Убийство Плешакова на почве межнациональной неприязни - и тут незадача, не так все красиво, как ему мечталось. Но тут ему обвалилась огромная удача: хорошо законспирированный киллер, совершивший около десятка громких и не очень громких убийств, да еще имитировавший собственную смерть и сделавший пластическую операцию. Конфетка! Прямой и короткий путь к мировой славе в масштабах Петровки.

- Ну? - непонимающе спросила Настя. - Такое дело все прежние неудачи перевешивает, так из-за чего траур-то?

- А из-за того, подруга, что в нашем министерстве тоже не дураки сидят. Дело-то полчаса назад в главк забрали! Настя чуть не подпрыгнула вместе со стулом.

- Да ты что!

- Ну! Так нашему Афоне и доверили разматывать киллера, который по всей стране трупы раскладывал. Они сами с усами. Симонова мы им вычислили, за что спасибо большое господину Богораду по кличке Богомолец, а все остальное они уж как-нибудь без нас доделают.

У Насти словно груз с плеч свалился. Она не была честолюбива и никогда не страдала, если ей не доверяли довести дело до конца и присваивали результаты ее работы. Подумаешь! Она - женщина, и как бы успешно она ни раскрывала преступления, какие бы фантастические результаты ни показывала, все равно никто и никогда не признает ее лучшим сыщиком управления, а уж тем более - лучшим сыщиком страны. Настя давным-давно это понимала, как понимала все законы и условности работы в мужском коллективе, и никуда не рвалась, ни в лучшие, ни в главные. Ей было достаточно получать удовольствие от работы, никаких других дивидендов она от нее не ждала.

Забрали громкое дело - и пусть. Но Афоне-то каково, а? Бедолага. И ведь он хороший сыщик, толковый, профессиональный, ан нет, славы ему захотелось...

Она собрала распечатанные запросы, сложила в прозрачную папочку, провела руками по голове, проверяя, не выбились ли пряди волос из-под тугой заколки.

- Пойду, - она встала из-за стола.

- Неужели рискнешь здоровьем? - прищурился Корот-ков. - Не боишься начальственного гнева?

- Не-а. Чего мне его бояться? Ну наорет, ну скажет что-нибудь мерзкое, с меня корона не свалится. Знаешь, Юра, я как только после дня рождения поняла, что уже слишком старая, чтобы бояться начальства, мне сразу так легко жить стало!

- Ну иди, старая, - ехидно напутствовал ее Юра, - на обратном пути не забудь зайти ко мне рассказать, чем дело кончилось. Очень мне интересно посмотреть, в каком виде ты от Афони выйдешь.

Коротков не обманул, полковник Афанасьев и впрямь был чернее тучи. Бросив на Настю полный неприязни взгляд, он с ненавистью посмотрел на принесенные ею запросы. Невооруженным глазом было заметно, что ему страшно хочется хоть на ком-нибудь отыграться, унизить, сделать выговор, наказать, чтобы выплеснуть кипящую в не" агрессию.

- Почему я вижу эти запросы только сейчас? - cnpocил он голосом, предвещавшим мало приятного.

- Потому что я их только что подготовила.

- А тебе не кажется, Каменская, что это можно и нужно было сделать уже давно? Дела стоят, преступления не раскрываются, а ты чем занимаешься? Только не говори мне, что ты работаешь.

- А что же я, по-вашему, делаю?

- Ты, Каменская, занимаешься личной жизнью. Ты что же думаешь, мне ничего не известно? Думаешь, я не знаю, что твой муж уехал надолго за границу и ты ему изменяешь с Коротковым? Думаешь, я не знаю, что Коротков ушел от жены и живет у тебя, пока твой муж деньги зарабатывает, чтобы тебя содержать? Ты считаешь, что это все прилично? Что это поведение, достойное офицера милиции? Ты полагаешь, это допустимо - спать со своим руководством? Коротков твой начальник, он мой заместитель, и вы нагло, на глазах у всего коллектива устраиваете свои омерзительные случки! Я не намерен это терпеть!

Полковник заводился от собственных слов все больше и больше, распаляясь и повышая голос. "Ну вот, - равнодушно и даже как-то апатично подумала Настя, слушая его выкрики и глядя на капельки слюны, вылетающие из его рта, - нашел на ком пар выпустить. Говорит мне гадости обо мне и о Юрке. А я должна это терпеть. Кстати, кто сказал, что я должна терпеть?"

Снова перед ее мысленным взором встал длинный коридор, по которому она шла, шла, шла до тех пор, пока не утыкалась в запертую дверь. И не было другого способа продолжить движение, кроме как развернуться и идти назад все по тому же коридору. Но с чего она взяла, что дверь заперта? Ей об этом сказали? Нет, она сама так решила. Даже не подергала ее за ручку, не попыталась открыть, просто приняла как аксиому: дверь заперта. А если попробовать?

Настя легонько надавила на дверь рукой, створка легко поддалась, и на темный пол узкого коридора упала полоска света. Дверь не заперта, и там есть свет, и значит - есть какая-то жизнь.

Она поставила локти на стол, оперлась подбородком о сцепленные пальцы, с любопытством посмотрела на начальника.

- Прости, Афоня, я сейчас нарушу обещание, которое тебе дала, - сказала она спокойно. - Но я сделаю это с огромным удовольствием. Я обещала не называть тебя Афоней и не вспоминать, что мы когда-то вместе учились. Но я хочу сказать все, что о тебе думаю. Ты хороший опер, я в этом уверена, иначе тебя не двигали бы по службе. Но хороший опер и настоящий опер - это две большие разницы и одна маленькая. Хороший опер - это крепкий профи, а настоящий опер - это человек. Ты, Афоня, профи, но не человек. Для тебя люди - грязь. Для тебя их. жизни и их страдания- только повод продвинуться по службе, заявить о себе раскрытием громкого преступления. А если преступление не прогремит - оно тебе неинтересно, и свой высокий профессионализм ты на него тратить не собираешься. Может быть, я и буду работать под твоим руководством. Но уважать тебя я не буду никогда. Подпиши запросы, и я уйду.