Джереми Камерон - Убили Винни

Это было что-то! Все тут же повыскакивали и бегом наверх, а там метров сто! Выдохлись все, пока долезли. Я был второй. А первой вообще девчонка влезла — Полетта Джеймс, черная. Я так озверел, что надавал ей как следует прямо тут же. Ну то есть не тут же, а когда догнал. Потом мы с ней перелезли на ту сторону, и я вообще про все забыл: кругом девчонки голые загорают! У нас с Полеттой просто челюсти поотпадали. Пока ехали и наверх лезли, забыли, что во Франции девки топлес валяются. Это шок был просто. Ходим, пялимся и пальцем тычем.

Говорят, потом к этому делу привыкаешь, надоедает даже. Не знаю, мне бы лично никогда не надоело.

Шелли Розарио тоже без лифчика загорала. У нее фигурка оказалась получше, чем у других. Тина с Джули от зависти зеленые ходили. Потом, когда вернулись, она так каждую пятницу перед физрой и загорала за времянкой. А мы ей все напоминали, чтобы не забыла случайно. Зимой вся в мурашках лежала.

Флокс никогда лифчик не снимала, а мы и предложить боялись. Спросили ее как-то, как она к этому относится. Она сказала, нормально, а дальше никто тему развивать не решился. Шелли она разрешила (Джули там тоже что-то такое пыталась, только никто ей особо не интересовался), а сама не стала. Мы тогда чуть шеи себе не свернули: в бикини ей заглядывали. Я, помню, подумал: сегодня ночью точно кончу. Я тогда еще ничего про это не знал, но уверен был на сто процентов.

Пробыли там четыре дня.

В палатках никто не спал. Один раз ночью дождь пошел — промокли все. Играли с французами в кегли. Они у нас выиграли, а мы их за это отметелили. Мы их звали petit salauds[7] — Флокс научила. Ходили на рынок, покупали хлеб, сыр, персики и вино. Не крали даже. Здорово было.

А потом уже пора было домой ехать.

Когда вернулись, в автобус войти было страшно. Обратно три дня ехали: никто не мылся, везде пакеты от чипсов, бутылки из-под колы, бобы, крошки. Кого-то вырвало, Джули Сигрейв описалась. Духан тот еще. Мы потом уже с открытыми окнами ехали: как остановишься или окно закроешь — все, газовая камера.

Флокс сказала, завтра всем прийти и все отдраить, иначе будет много крови. В десять все как штык явились. Взяли у сторожа шланг, затащили в автобус и включили на полную мощность, а заднюю дверь открыли. В пять минут весь мусор вымели наружу. Потом, правда, пришлось еще друг друга отмывать, Флокс, сторожа и весь школьный двор. Дурдом, конечно. Ржали как сумасшедшие. Сторожу, в общем, ничего не сделалось, он нас просто обещал порубить и во дворе закопать.

Потом дома всем надавали за то, что мокрые пришли. Вчера — за то, что грязные, сегодня — за то, что чистые.

Такое вот парлэ франсэ.

Надо было мне, вообще, и на другие предметы ходить: может, тогда что и сообразил бы.

В воскресенье почти весь день ел тосты с медом, читал французские книги и думал. Так, наверное, только французы по выходным развлекаются.

Значит, что у меня получалось?

Винни убили. Он нашел чей-то склад и решил к этому делу пристроиться. Халявы захотелось. Они его и убрали, чтобы другим неповадно. Шерри там тоже был, может, он тоже немного взял и скинул Ронни. Те в округе поспрашивали, вышли на Тину. Тину поспрашивали — узнали, что Ронни бывает в «Кашпо». Решили Ронни поспрашивать — по крайней мере, людей к нему послали, — а он их опередил.

Дальше: они меня с Ронни вместе видели, опять же поспрашивали кой-кого. У нас тут все всех знают. Проследили за мной, увидели, что я с Джимми базарю. Джимми уже прострелили. Теперь моя очередь.

Это я кое-как понял. Непонятно было, что дальше делать.

Можно было месяц просидеть у Флокс, потом слетать в Китай и годик прокантоваться там. Может, когда вернусь, они уже все дела свои закончат и свалят. Минус был в том, что они могли вернуться. И, потом, Винни-то я им не мог простить. Джимми — ладно, он мне никогда другом не был, но Винни — такое не прощают. Меня бы просто в районе уважать перестали. А тут — если народ тебя не уважает — все, конец.

И Винни — как вспомню, как он там лежал…

Джимми мне хотя бы имена дал. Они, правда, еще отморозков нанимают, но главных я теперь знал. Так, значит, трое. Эррол Ньюс — про этого я слышал. В Кэннинг-Тауне таких сроду не было. Во-первых, он черный — значит, либо из Стратфорда, либо из Южного Лондона. Потом Мики Дресслер — тоже знаю: белый гангстер из Южного, он у нас иногда светился, инкассаторские фургоны грабил. Вот Окему этого я не знал. Африканец. Африканцы редко по героину работают. Может, он у них там главный?

Из своих дилеров круче всех был Брайан Дир: он и порошок толкал, и стволы, и еще банкеты свадебные организовывал. А мог и все сразу. На его территорию никто из наших не лез: это считалось как неуважение. Так что ему конкурентов в своем районе иметь неприкольно. Или он мог тоже, как Ронни, решить пока что не высовываться. Брайан злобарь, но не дурак: пускай они свои дела делают, они уйдут — он вернется.

Может, можно было его на них натравить. Или нельзя. Короче говоря, надо было позвонить.

У него сотовый только в двух случаях отключен: либо когда он в отпуске, либо когда с телкой. В другое время, ему когда ни позвони, он всегда готов.

В этот раз дозвонился.

— Брайан, здорово. Это Ники Беркетт.

— Здорово.

— Винни мой кореш был — ты знаешь, да?

— Знаю.

— А про тех ребят знаешь?

— Знаю.

— И как думаешь теперь?

— Я, Ники, всегда думаю, а что и как — дело мое.

— Да я так спрашиваю…

Оба молчим.

— Ты чего звонишь-то? Товар брать будешь?

— Да нет, я просто спросить хотел, что ты про этих парней думаешь…

— Слушай, Ники, у меня дела. Я сейчас с адвокатом встречаюсь, потом на массаж. Надумаешь брать, телефон у тебя есть.

И отключился.

Может, он и правда в воскресенье вечером с адвокатом встречался. И потом с ним же вместе на массаж, подмазать его. Значит, с Мики Дресслером боится связываться. Ничего не сказал, но видно, что шугняк напал.

Тут ловить нечего, если только что-то не изменится.

Я подумал было к другим сунуться, кто по порошку работает, — брать у них я не брал, но с несколькими людьми общался. Но те, кто постоянно этим занимается, они обычно в Лаутоне живут, у них свои отморозки есть. У нас они редко бывают. А кто так, иногда, — те сами шестерки, ездят на убитых «мерсах» и живут в клоповниках, как Джимми Фоли. Я вызвонил несколько человек в Лаутоне и в Лейтон Грин. Везде одно и то же: либо поумирали все, либо так себя ведут, как будто я — спидоносец. И главное, всем пофиг, что Мики Дресслер в их районе толкает.

Мне нужно было две вещи: деньги, чтобы людей нанять, и люди, которых нанять. Нужен был кто-то совсем без башни, и чтобы у него было много друзей. Кто-то такой, кто может человека порезать просто потому, что у него ботинки неправильные. Такой, чтобы обиду сто лет помнил и в любой разборке всех закрывал.

Короче говоря, нужен был Рамиз.

По воскресеньям Рамиз ходил в бар «У Джоуи» в Тоттнеме.[8]

Я пошел на кухню, порылся в шкафах: хлеб с медом уже поднадоел. Флоксик куда-то усвистала, а я не хотел идти к Рамизу на голодный желудок. Нашел двадцать четыре банки бобов. Это только консервов. А еще в обычных банках, в пакетах, черные, белые, в крапинку, цвета детской неожиданности. Запасов — на год. Еще один шкаф открыл — там чечевица, горох, ячмень, пшено, овсянка. Элеватор, короче говоря.

А где, спрашивается, кебаб? Где мороженая пицца?

У нее не только морозилки, у нее вообще холодильника не было. Значит, ни маргарина, ни пива, ни льда — ничего. Хлеб с медом и бобы, только их еще две недели размачивать.

Слава богу, консервы были. Открыл банку с хумусом, банку с овощным супом, потом еще пророщенные бобы, соевый творог и каштановое пюре. Туда же морскую капусту, спагетти, банку печеных бобов, овсянки сыпанул и еще какой-то дряни вроде мака. Вывалил всю эту бодягу в казан, как Флокс делала, и сверху вбухал чили. Минут через десять попробовал — пробирает. Там и для Флокс осталось, и еще человек на шесть, наверное. Если хочет, может гостей позвать.

Съел две тарелки, помыл за собой и оставил записку: «Флоксик обед в казане пока». Надо было достать машину, чтобы ехать в Тоттнем.

Вообще, я в чужих районах не любил работать: стремно все-таки, еще на чью-нибудь территорию влезешь ненароком, проблем огребешь. Но сейчас по-любому надо было: там до бара несколько километров. Я решил взять машину постарше, чтобы особо внимания не привлекать. Смотрю, останавливается старая «нова», из нее выходит пара и шурует в «Ганеш». Пока они свои качори[9] жевали, я у них тачку и одолжил.

К девяти подъехал к бару, Рамиз уже должен был скоро быть, он всегда по воскресеньям к девяти туда приходил. Мандраж был, врать не буду. У нас с ним тогда напряженно было: я один раз лажанулся по-крупному…