Рене Бюр - Иггинс и К°

Зато они принялись выяснять, каковы были взаимоотношения Жака Данблеза и капитана де Лиманду, но узнали немного. Слуги капитана заявили, что авиатор в доме не был и разу. Другое дело слуги Пуаврье, особенно шофер Тэрнизьен. Те знали Жака Данблеза хорошо, он часто бывал у сенатора, но не помнили, чтобы авиатор и капитан встречались. Однако они подтвердили, что Жак Данблез за две недели до смерти сенатора внезапно перестал посещать «Виши».

Понять не могу, как это репортеры забыли задать слугам один чрезвычайно важный вопрос. Но Жиру не забыл о нем.

Авиатор был заключен в тюрьму около одиннадцати часов утра. Затем Жиру распорядился немедленно привести Изидора.

В ожидании слуги он занялся приведением записей в порядок и попросил секретаря составить подробный отчет о допросе Жака Данблеза.

Наконец Изидор появился.

– Удивились ли вы, когда ваш хозяин запретил вам прикасаться к лошади? – спросил его Жиру.

– Нет. Он любит свою лошадь и часто сам ухаживает за ней. Жиру обернулся к секретарю и сказал:

– Не забудьте записать: Жак Данблез очень любит свою лошадь.

Он продолжал допрос:

– Не кажется ли вам странным, что ваш хозяин так нещадно гнал лошадь? Ведь она, очевидно, проделала изрядный путь, раз так вспотела?

Изидор не знал, что ответить. Верно, если подумать, это покажется странным. Но только Изидор об этом не думал. Он так и ответил следователю.

– Вы никогда не видели лошадь в подобном состоянии?

– Нет, не приходилось.

– Никогда?

– Никогда.

– Вы уверены?

– Да.

– Значит, ваш хозяин по вечерам обычно прогуливается пешком?

– Да.

– А часто он это делает?

– Прежде часто. Но вот уже почти три недели, как он почти все вечера сидит дома.

– А сколько раз за эти три недели куда-нибудь уходил?

– Ей-Богу, не помню.

– Два раза, три?

– Я помню только один раз.

– Как давно?

– Три или четыре дня назад.

– Ага! Три или четыре дня назад. А может быть, вы припомните поточнее? Сегодня у нас суббота. Значит, господин Жак Данблез отправился гулять во вторник или в среду вечером…

– Постойте, постойте. Вы же сами понимаете, господин следователь, что это не так-то легко вспомнить. Погодите! Это было накануне того дня, когда пришел слесарь.

– Какой слесарь?

– Да, к нам явился слесарь, папаша Маллар. Нужно было кое-что починить в доме.

– Вы знаете его?

– Еще бы не знать! Хозяин сказал: «Когда Маллар явится, передайте ему, что мне нужно кое о чем с ним потолковать». Маллар пришел в восемь часов утра, а господин Данблез еще не вставал. Пришлось будить его. А спит он очень крепко. Маллар даже сказал мне: «Здорово покутил, верно, ваш хозяин, раз никак не может подняться!» Точно, это было во вторник.

– Во вторник? Вы уверены?

– Да, можете спросить у Маллара. Но какое это имеет значение, господин следователь?

Жиру самодовольно усмехнулся.

– Мой друг, ваш хозяин вышел вчера вечером из дома, и капитан де Лиманду оказался убитым, – сказал он назидательно. – Во вторник, когда он, по вашим словам, тоже отсутствовал, был убит сенатор Пуаврье.

В три часа дня, когда я читал очередной выпуск «Времени», слуга принес записку от Поля: «Жду. Дальтон».

Две минуты спустя я был на улице, а через полчаса входил в квартиру моего друга. Дальтон, против своего обыкновения, был чем-то взволнован. Он протянул мне распечатанное письмо.

– Посмотри, что я получил.

«Многоуважаемый господин Иггинс! Очень прошу вас назначить час, когда вы сможете сегодня принять меня. Письмо я посылаю в редакцию „Времени“, надеясь, что так оно дойдет до вас. Весь день буду ждать ответа в отеле „Гранд“.

Мадлен де Шан».

– И что ты ответил? – спросил я, прочитав письмо.

– Пригласил ее прийти в четыре часа, – Поль нетерпеливо потер руки. – Как ты думаешь, что ей может быть известно?

Я не успел ответить. Раздался звонок, и слуга доложил о мадемуазель де Шан.

В комнату вошла миловидная девушка в трауре. Мы встали. Дальтон подвел ее к креслу и усадил.

Мадлен де Шан подняла на него глаза и тихо спросила:

– Вы знаете, какие несчастья произошли со мной? Поль кивнул.

– Я осталась совсем одна… Мне бы хотелось принять участие в расследовании… Я должна знать, кто виновник этого кошмара…

Она помолчала.

– Я уже была у начальника полиции…

– И он согласился?

– Нет, отказал. Сказал, что в моей помощи не нуждаются, что хочет избавить меня от лишних волнений… Словом, все то, что говорят в подобных случаях. Тогда я подумала о вас. Мой поступок может показаться наивным, и все-таки… Я хочу, чтобы вы считали меня своей клиенткой. Единственные оставшиеся у меня близкие люди – родители капитана де Лиманду. Но они – старики и помочь мне не могут. Так вот…

Она достала из сумки бумажник, вытащила из него несколько кредитных билетов и протянула их Дальтону.

– Вот десять тысяч франков. Если вам понадобится больше, скажите мне.

Но Дальтон отстранил протянутую руку.

– Мадемуазель, я не могу принять ваших денег.

– Вы отказываетесь помочь мне?

– Нет, не отказываюсь. Но бесплатно. Не думайте, я не хочу навязаться вам в друзья или изображать из себя незаинтересованного покровителя. Не явись вы сегодня, мы все равно продолжали бы расследование. Вы нам ничего не должны.

Девушка некоторое время размышляла. Она посмотрела на Дальтона, взглянула на меня и убрала деньги.

– Значит, я останусь вашей должницей?

– Нет, но вы можете оказать нам огромную услугу. Разрешите задать вам несколько вопросов?

– Я слушаю.

– Вы знаете, что господин Жак Данблез арестован?

– Да, – ответила Мадлен и побледнела.

– Я вовсе не хочу просить у вас признаний. Скажите, как давно Жак Данблез знаком с вашей семьей?

– Приблизительно два года. Мы познакомились с ним в Ницце. Он жил с нами в одной гостинице и просил, чтобы его нам представили. Затем мы встретились в Рэнси. Выяснилось, он живет по соседству с нами.

– Казался он вам когда-нибудь встревоженным, озабоченным, рассеянным? Не скрывал ли он какую-то тайну?

– Нет! – воскликнула она. – Это человек откровенный, честный и открытый!

Тон, каким это было сказано, выдал ее тайные переживания. Мадлен поняла это и храбро продолжала:

– Я не собираюсь скрывать от вас своих чувств, тем более что не стыжусь их. Да, я любила и сейчас люблю Жака Данблеза. Мы были обручены. И все расстроилось помимо моей воли. Меня ни о чем не спросили, ничего не захотели объяснять.

Девушка поднесла платок к глазам. Видно было, что она изо всех сил старалась не расплакаться.

– Расскажу все по порядку. Как я уже сказала, мы с Жаком Данблезом обручились. Однажды утром, недели три назад, мама позвала меня к себе. Она сказала, что я не могу стать женой Жака… господина Данблеза. Я захотела узнать причину, но мама ответила, что не может мне этого объяснить. Она только сказала: «Причины столь серьезны, что лучше не спрашивай. Это делается ради тебя и ради нашей семьи. Поверь, я желаю тебе добра. Но этот брак невозможен». Я была поражена. Хотела настаивать. Спорила. Заявила, что вправе знать причину. Мама уверяла, что поклялась не говорить ничего, потому что это опасно. Она умоляла меня ни о чем не спрашивать.

Мадлен всхлипнула.

– Мама сказала, что я должна уехать из Рэнси, уехать, не попрощавшись с Жа… с господином Данблезом, что, может быть, потом я с ним увижусь, но сейчас я непременно должна уехать и что она нашла для меня надежное убежище. Я должна на несколько недель поехать погостить к дяде де Лиманду. Но это еще не все. Она добавила, что нужно поставить преграду между ними и мной. Кто это они? Не знаю. Мама не сказала. Кроме того, оказалось, что мне нашли другого жениха, моего двоюродного брата, капитана де Лиманду. Когда-нибудь потом, уверяла меня мама, она сможет все рассказать мне, и тогда я пойму, что она была права.

Мы с Полем слушали ее, не перебивая.

– Я возмутилась. Сказала, что согласна уехать, что согласна не выходить замуж за Жака Данблеза, но никому другому принадлежать не буду. И тогда мама упала передо мной на колени и так умоляла меня, что я не могла долго сопротивляться. Рыдая, она предложила мне фиктивный брак, фиктивное обручение с капитаном де Лиманду. Я согласилась на эту комедию… Если мама, женщина честная и прямая, пошла на такой обман, значит, нам действительно угрожает опасность… В тот же вечер капитан де Лиманду пришел к нам обедать. Ни слова не было сказано об обручении. После обеда капитан подошел ко мне и сказал: «Я предоставлю вам полную свободу. Вы сами назначите срок свадьбы. Через некоторое время, надеюсь, я смогу вам все объяснить. Сейчас объяснения преждевременны. Я говорю с вами не как жених, а как ваш защитник. Я буду защищать вас, даже если за это мне придется поплатиться жизнью».

Дальтон повторил: