Василий Веденеев - Игра без правил

— Не будем ворошить то, что прошло, — примирительно сказал Полозов, вытирая губы салфеткой, — разве когда-нибудь предприимчивый, свободный, яркий человек, не похожий на других, не подвергался у нас гонениям? Да во все времена! И кто только его не гонял, особенно если у такого человека водятся деньги. Чиновничьей посредственности и завистливым обывателям этого вынести просто невозможно. Они начинают буквально задыхаться от «неприличия» его поведения и пытаются засунуть делового человека в прокрустово ложе собственных мерок. А он, к их огорчению, не вмещается — вылезает то там, то тут. Не вписывается в обстановку! По прошествии времени мы ломаем головы над вопросом — почему яркая личность всегда имеет трагическую судьбу? Лицемеры. Сейчас надо хорошо думать, как избежать трагедий. Согласны?

— Наверное, — пожал плечами Котенев. — В моем положении остается уповать на вашу помощь.

— Сергей Владимирович не зря просил меня лично приехать, не надеясь только на Александриди, — веско сказал Полозов.

Михаил Павлович не ответил. Взяв из вазочки давно исчезнувшую с прилавка конфету «Белочка», он начал разглядывать фантик — белочка на сине-голубом фоне была страшноватенькая и казалась больше похожей на диковинной породы мартышку, зажавшую в лапах кокос, чем на милого, всем знакомого зверька. Ничего не скажешь, постарался художник. Чьи же это конфетки, какой фабрики, неужели из столицы? Да, действительно. Наверное, привез Виктор Иванович?

— Как поживает уважаемый Сергей Владимирович? — заулыбался Саттар, заправляя в мундштук сигарету.

— Он сейчас занят созданием совместного предприятия, — отвалился на подушки консультант. — Здесь трудно становится реализовать деньги, надо думать о контактах с Западом.

«Вот так, — мысленно усмехнулся Котенев, — они уже думают о контактах с Западом!»

— Да, — заметив на губах Михаила Павловича тень улыбки и не поняв ее истинного значения, но растолковав ее как знак недоверия, подтвердил Виктор Иванович. — Системе становится тесно в рамках страны.

— Какой системе, что вы имеете в виду? — переспросил Котенев, отправляя в рот конфету.

— Систему теневого перераспределения благ, — засмеялся Полозов. — Ведь все мы привыкли делить людей на «своих» и «чужих». Помните, как в детстве, когда враждуешь с ребятами из соседнего двора или микрорайона? Каждый мальчишка проходит через это. Там тоже «свои» и «чужие». Человек вообще очень быстро усваивает такие понятия и принимает условия круговой поруки. И вот теперь, когда мальчики и девочки подросли, стали партийными, советскими, общественными работниками, обосновались в сфере торговли и материального производства, в сельском хозяйстве и научных учреждениях, вступили в творческие союзы и добились признания в искусстве, они тянутся к системе! Но войти в нее сможет только тот, от кого реально зависит нечто!

— Прекрасно, и что же дальше?

— А дальше действует известный принцип: от каждого по способностям, каждому по труду, — осклабился Виктор Иванович, и, глядя на него, подобострастно заулыбался Саттар. — Один способен достать, устроить, пробить, и, судя по тому, как и что он делает, ему перепадает от системы, способной удовлетворить практически любые потребности: все пробить, достать, устроить кого угодно и куда угодно. Но в зависимости от положения индивида в иерархии системы, а также степени его полезности он и получает блага — одни за приличное вознаграждение, сурово именуемое в уголовном законодательстве взяткой, другие за презент, а третьи просто по телефонному звонку, в обмен на подобную же любезность, когда она от них потребуется. Система уже создала свое право и неукоснительно блюдет его, регламентируя даже контакты и родственные связи: дочь заместителя министра выходит замуж только за сына заместителя министра, сын министра женится на дочери другого. После смерти начальственная элита тоже не смешивается с простолюдинами, а отправляется на свой, начальственный погост, как это предписано системой — великой и всемогущей, никого не отпускающей от себя! Если оступился или предал систему и входящих в нее, то против тебя пустят в ход ее возможности — информационные, правовые, физического воздействия — и сомнут, уничтожат. Свое элитарное общество, своя мораль, своя среда общения и обитания. Ей, системе, тесно, поскольку в нее входит множество богатых и супербогатых людей. По их желанию другие люди могут обосновать все, что заблагорассудится, вплоть до перехода страны на капиталистический путь развития. Деньги, друзья мои, деньги! Они хотят делать новые деньги и выходить с ними на мировой рынок, получая свободно конвертируемую валюту… Э, да что это вы зеваете, Михаил Павлович? Не выспались или неинтересно? Простите, увлекся.

— Я сделаю кофе, — докурив, поднялся Саттар. — Вы будете?

— Приноси, посмотрим, — небрежно отмахнулся Полозов и повернулся опять к Котеневу: — Хотите уехать?

— Конечно.

— Решим, как лучше это сделать. Здесь тоже страшные дела творились, — погрустнел Виктор Иванович, — сколько людей пропало, сколько светлых умов. Хорошо, что еще остались такие, как наш хозяин.

— Да, — зевнул Михаил Павлович.

Саттар принес поднос с кофейником и чашками, разлил ароматный кофе. Котенев взял чашку, пригубил — по телу сразу пошла теплая волна, но потом она подобралась к сердцу, которое вдруг стало биться редко и неровно, отказываясь гнать кровь по жилам, распространилась до головы, сделав ее пустой и странно легкой, а веки совсем тяжелыми.

— М-м-м, — с трудом открывая глаза, промычал Михаил Павлович.

— Что ты ему дал? — прикурив, спросил Полозов у Саттара.

— Клофелин, — буркнул тот. — Слушай, лошадиную дозу выпил, а никак не свалится.

Привстав, хозяин дома подполз по ковру на четвереньках ближе к гостю, заглянул ему в глаза.

Михаилу Павловичу показалось, что зрачки Саттара невообразимо расширяются и становятся похожими на темные тоннели, куда его влечет непознанная сила, которой нет возможности сопротивляться. В глубине тоннелей вроде бы вспыхивают искры, похожие на всполохи дальних зарниц, еще более заметные в сгущающейся темноте, клубящейся, как едкий дым или жуткий, черный туман. И он, повинуясь наитию, сделал шаг в один из тоннелей.

Сразу стало легко и свободно, как будто с плеч упала неимоверная тяжесть, давившая его в последнее время, грудь поднималась в такт шагам, живительный свежий воздух проникал в легкие, и где-то там, далеко, все уменьшалось в размерах, оставались у входа в тоннель Виктор Иванович и хозяин дома на тихой улочке незнакомого азиатского городка.

Но тут Саттар — маленький, уже почти неразличимый из-за разделявшего их расстояния — вдруг взмахнул рукой и набросил на него темное покрывало. И сразу опять стало нечем дышать…

— Все, — закрывая веки Котенева, отполз назад Саттар. — Можно убирать?

— Он что… э-э… — испуганно выпучил глаза Полозов. — Уже?

— Без сознания, — усмехнулся хозяин.

Он хлопнул в ладоши, и в комнату вошли прислужники. Осторожно ступая по коврам, подняли бесчувственного Котенева и потащили к выходу. Глухо стукнул какой-то предмет, упав на застланный коврами пол. Саттар шустро подполз и поднял маленький браунинг.

— Не надо, — брезгливо поморщился Виктор Иванович. — Зачем это?

Хозяин быстро догнал выходивших мужчин и сунул одному из них пистолет. Тот, взяв ноги Котенева под мышку, спрятал оружие в карман брюк.

Полозов подошел к окну. Через пару минут через двор пронесли спеленутый в старые простыни длинный тюк, и мужчины-носильщики скрылись со своей страшной ношей в дверях сарая. Сейчас там на козлы поставят очередной ящик, уложат в него тело и зальют раствором, а завтра он займет свое место среди таких же бетонных блоков, сваленных в углу двора.

— Тебе не страшно жить, имея во дворе собственное кладбище? — втянув голову в плечи, не оборачиваясь спросил Виктор Иванович.

— Все в руках Аллаха, — проводя ладонями по подбородку, ответил Саттар, — человек приходит на свет голым и голым уходит. Его встречают и провожают руки других людей, за них и надо молиться.

— Где его вещи? — отходя от окна, поинтересовался Полозов.

— Все наверху. Принести?

— Не надо, пойдем сами, посмотрим. Ключи от чемоданов у тебя?

— Вот. — Хозяин дома показал связку ключей на тонкой цепочке, которую он успел вытянуть из кармана Котенева.

Поднялись наверх, вошли в комнату, еще хранившую запахи ушедшего навсегда Михаила Павловича.

Саттар нагнулся и вытащил из-под дивана дипломат, подал его консультанту, предварительно обтерев несуществующую пыль рукавом светлого пиджака, и этот, почти такой же, как в российских деревнях, жест как-то умилил Виктора Ивановича и заставил на минутку пожалеть старика.