Василий Веденеев - Игра без правил

Дождавшись появления грузовика, одетый в форму мужчина подал водителю знак остановиться.

— В чем дело? — высунувшись из кабины, закричал шофер.

— Куда ты так гонишь? — подходя ближе и похлопывая жезлом по сапогу, усмехнулся лжеинспектор ГАИ. — На тот свет торопишься?

— А-а-а, знакомый, — расплылось в улыбке лицо водителя. — Мы же с тобой встречались у старого Саттара. Помнишь?

— Помню, помню, — вставая на подножку, буркнул лжеинспектор, — мало ли кто с кем встречался и где.

— Слушай, я тогда и подумать не мог, что ты из ГАИ, — радуясь, что он, похоже, отделается вместо штрафа разговорами, не унимался шофер. — А чего ты у старика делал? Он тебе родственник?

— Помочь надо было человеку, — неохотно объяснил мужчина и открыл дверцу кабины. — Что там у тебя лежит?

— Где? — повернулся водитель, и в этот момент лжеинспектор всадил ему в спину нож — прямо под лопатку.

Сдвинув в сторону сипевшего шофера, он, стоя на подножке, погнал машину к пропасти и, когда понял, что она уже не остановится, спрыгнул. Грузовик на мгновение приостановился на краю, потом его передние колеса словно нехотя перевалили в бездну, и, задрав кузов с краном, он нырнул в провал. Что-то грохнуло, потом еще раз, и, наконец, внизу раздался глухой удар.

Подойдя к кромке обрыва, лжеинспектор заглянул вниз. От машины остались только искореженные обломки, уже успевшие заняться веселыми язычками пламени. Повернувшись, он бегом направился к мотоциклу, на ходу стягивая с себя куртку и снимая шлем…

— Встать, суд идет! — равнодушно произнесла привычную формулу молоденькая секретарь и обвела глазами почти пустой зал. Только на средних скамьях устроились Иван Купцов и не пожелавший оставить его в такой день одного Саша Бондарев.

— Слушается дело…

Опустившись на светлую жесткую скамью судебного зала, Иван оглянулся — где же гражданка Саранина? Сколько еще будет продолжаться эта малопонятная игра, выматывающая нервы, заставляющая не спать по ночам, с тревогой открывать почтовый ящик и ждать «душеспасительных» бесед в политчасти? Почему Саранина упорно исчезает в самые ответственные моменты, почему не пришла на экспертизу и сейчас не явилась в суд? Хочет дешевых эффектов, жаждет вывести его из равновесия и появиться в самый последний момент, сбивчиво пролепетав извинения суду за то, что задержалась, замотанная заботами матери-одиночки?

— Не вертись, — сердито шепнул Бондарев, — нету ее, не пришла.

«Опять сегодня не поставят точку, — подумал Иван, — как пишут в журналах: „Продолжение следует“».

Явно невыспавшийся, средних лет лысоватый судья — с набрякшими под глазами мешками, выдававшими в нем почечного хроника, — скучно задал несколько вопросов секретарю и отложил слушание дела ввиду неявки истца — гражданки Сараниной.

Иван и Саша вышли из зала, спустились по гулкой лестнице вниз. Дождь на улице прекратился, но по небу тянулись тучи, низко повиснув над крышами, подсыхающий асфальт посерел, весело громыхали трамваи, и у гастронома выстроилась очередь за пивом. У мусорного бака дрались из-за черствой, чуть позеленевшей горбушки хлеба воробьи, а в стороне, хитро поглядывая на них, выжидая момент, чтобы по праву сильного урвать свое, переваливаясь с боку на бок, прохаживалась серая ворона.

— Не переживай, — прикуривая, сказал Бондарев. — Она больше не объявится.

— Почему? — покосился на него Иван.

— Рогачев начал ей интересоваться, и она сразу же исчезла, — бросив сгоревшую спичку, пояснил Саша. — Алексей Семенович сам много лет оттрубил в розыске, разбирается что почем. Не вешай носа. Саранина исчезла и даже адреса не оставила. Видимо, у тех, кому ты мешал, миновала надобность в скандале.

— Похоже, — зябко передернул плечами Купцов, хотя на улице было тепло, — только противно, когда не доверяют, а видят в тебе только исполнителя. Сделай то, реши это, беги туда, помогай, спасай, раскрывай. А чуть что случится с тобой, так сразу делают постное лицо и ты вроде бы уже не нужен.

— Сразу мир не переделаешь, — вздохнул Бондарев, — после стольких-то лет нравственной глухоты и слепоты.

— Ага, — согласился Иван, — не переделать сразу, но если ничего не делать, то он никогда не изменится.

Они медленно пошли к метро. Оглянувшись, Купцов увидел, как ворона, сделав стремительный бросок, завладела краюхой и, взмахнув крыльями, понесла ее к своему гнезду, а глупые воробьи бестолково заметались, но, поняв, что добыча упущена, тоже разлетелись кто куда.

— Тебе хотели в аттестацию эту историю записать, — проследив за его взглядом, сказал Саша, — но Рогачев не дал. Заявил, что аттестация не история болезни и, тем более, туда нельзя втискивать чужие болячки.

— К сожалению, он не последняя инстанция, — усмехнулся Иван, — если захотят, все равно впишут. Тем более старику скоро уходить в отставку, а с точки зрения начальства я не лучший преемник. Поэтому готовятся заранее, чтобы были веские основания отказать в назначении на его место. Погоди, вспомнят еще, что Котенев безвестно пропал, чуть ли не испарился вместе с тем человеком, с которым жил в особняке. Где-то они вынырнут? Или обоих уже нет в живых и потому миновала надобность в скандале? Некого больше нам теребить, нет нитки, за которую можно потянуть. Кстати, Лушин и Хомчик начали отказываться от ранее данных ими показаний: я был у следователя, он жаловался, что все отрицают. Значит, неведомыми для нас путями они получили информацию, что ситуация изменилась и можно все валить на исчезнувшего Михаила Павловича? Нет, Саня, мафия сильна, мы ей еще корни не подрубили. Отдали они нам мелочовку и спрятали концы в воду. Задели мы их краем, побеспокоили, но не ликвидировали.

Я думаю, что схема наших драконов выглядела примерно так: убитый Анашкин принес из колонии сведения о богатом человеке, и нашлись люди, готовые выбить из него деньги, не зная того, что за Котеневым и его приятелями стоят более могущественные силы. Если бы не мы, то эти силы сами смяли или поставили себе на службу Лыкова, Жедя и Кислова с Анашкиным. Им тоже нашлось бы местечко в ничем не брезгующей системе… А когда запахло жареным, когда могучие силы, опекавшие Котенева или использовавшие его, поняли, что через него и до них могут добраться, тогда он бесследно исчез, а Лушин с Хомчиком начали путаться в показаниях и изменять их в нужном для себя направлении. Котенева наверняка нет в живых! Надо теперь искать его тело. А также искать тех, кто им руководил в системе. Вот они — настоящие драконы!

— Как же тогда Лыков, Жедь? Кислов плачется в следственном изоляторе, хочет прикинуться душевнобольным, выставляет себя жертвой Лыкова.

— Жертва? — пожал плечами Иван. — Знаешь, когда пытаешься «отработать» назад и понять, почему он пошел на преступление, весьма непросто одновременно быть в шкуре жертвы и преступника. Нельзя понять Лыкова и его компанию, не поняв Котенева и его подельников. Мне кажется, что здесь жертвы и преступники постоянно менялись местами: каждая жертва — преступник и каждый преступник, в свою очередь, — жертва.

— Привыкли все оправдывать бытием, и ты туда же? Украл — жертва системы, убил — тоже жертва? Не правда ли, удобно? Если ты жертва и все мы в какой-то мере жертвы, то перед нами кругом все в долгу: нас обманывали и я обману! И можем ли мы бороться со злом, не увеличивая зла?

— Не вставай на позиции Лыкова, — бросив окурок сигареты, поднялся Иван. — Жить надо по совести.

— А-а, — отряхивая брюки от прилипших к ним соринок, отмахнулся Саша. — Призывы к совести предполагают как минимум ее наличие. Вот смотри: Котенева нет, а его из-за этого никто не признает преступником. Даже если ты будешь точно знать, что его имущество нажито заведомо нечестным путем, ничего не изымешь. И деньги, происхождение которых всем прекрасно известно, останутся семье.

— Его жена убеждена, что он сбежал с любовницей, — горько усмехнулся Купцов, — а любовница уехала к родителям, сдав квартиру. Говорят, собирается рожать.

— Ладно, — взяв под руку Ивана, заглянул ему в лицо Бондарев, — ты лучше скажи, что сам собираешься делать?

— Что делать? Жить… Жить и работать. Если тебя интересует конкретное дело драконов, то не стану скрывать: буду настаивать, чтобы из него выделили отдельным производством дело Лыкова и компании. Думаю, что Рогачев меня поддержит.

— Хорошо, а дальше? Ну, предположим, выделят дело о разбойных нападениях. А другие материалы?

— Другие? — протянул Иван и хитро прищурился: — По ним будем работать дальше. Надо докопаться до тех, кто командовал Михаилом Павловичем Котеневым, его приятелями Лушиным и Хомчиком. Надо найти настоящих драконов…

Ночью Ивану опять привиделся сон, будто он в образе волка вышел на опушку и, подняв лобастую голову к низкому, покрытому серыми тучами небу, тихонько завыл, глядя на медленно опускающиеся снежинки. Незаметно они выстилали поле белым ковром, пряча под холодным покрывалом комья мерзлой земли, остья проросших в давно не паханных бороздах стеблей полыни — горькой травы забвения. Примолкнув, волк побрел через бескрайнее поле, пятная его следами лап, вышел к заброшенной деревне и постоял, чутко прислушиваясь к шумам оставшегося сзади леса и свисту ветра, раскачивавшего все еще висевший на покосившемся колоколенке старой церквушки колокол, у которого лихие люди успели вырвать медный язык. И теперь колокол не мог звонить, раскачиваясь от порывов резкого ветра, но только тихо стонал — протяжно, щемя душу печалью, неизбывностью страданий и запустения.