Лейф Перссон - Подлинная история носа Пиноккио

– А конкретно?

– Предложил ему вести себя хорошо, если он не хочет, чтобы я переломал ему ноги, – сказал Ролле.

– И он последовал твоему совету?

«Странно, что не Эрикссон наложил в штаны», – подумал он.

– Да, хотя, если задуматься, возможно, я ему еще чуток напомнил о себе, пока он сидел там.

– Чуток напомнил о себе?

– Свернул нос этому идиоту. Выпьем, кстати, – сказал Ролле и поднял свой бокал с пивом.

– Значит, так все и было?

– По большому счету, насколько мне помнится. Какие-то проблемы?

«Не без этого», – подумал Бекстрём.

– Помимо всего прочего, если верить твоему рассказу, ты вполне заслужил небо в клетку, хотя я очень не хотел бы видеть тебя за решеткой.

«В этот раз, по крайней мере», – подумал он.

– Может, перекусим немного? – спросил Бекстрём.

– Естественно, – ответил Ролле. – Плюс нам бы еще каждому по пиву и по паре «крепышка» к еде.

Бифштекс с луком и жареной картошкой, еще по одному бокалу крепкого пива и по маленькой порции водки, таким образом они хоть как-то утолили голод, и пришло время навести порядок в истории Ролле Столхаммара, которая, возможно, была слишком плоха именно в силу своей абсолютной правдивости.

Бекстрём прошелся по ней от начала до конца и попытался оценить ее со всех точек зрения. И в общем смысле версия Ролле его устраивала. Оставалось избавиться от нескольких неприятных деталей, где Ролле, не исключено, мог что-то напутать. При всем уважении естественно, но речь ведь шла о ситуации, когда эмоции зашкаливали.

– О чем ты? – спросил Ролле с таким видом, какой обычно бывает у честных людей, когда они не понимают болтовню всех других.

Определенные вещи не сходились с тем, что говорил Ниеми, его коллеги и судмедэксперты. А также с размышлениями Бек-стрёма относительно случившегося. Судя по всему, Эрикссон внезапно достал свое оружие, направил его на сидевшего на диване Марио и просто-напросто попытался попасть ему в голову. И на самом деле именно так все началось. Как гром среди ясного неба, можно сказать.

А потом Ролле с опасностью для собственной жизни попытался обезоружить Эрикссона, и тот, когда они боролись за его оружие, случайно произвел еще один выстрел прямо в потолок, прежде чем Ролле наконец удалось обезоружить его. И Ролле в связи с этим нанес так называемый расслабляющий удар открытой рукой, попав Эрикссону по носу и по щеке, прежде чем вырвал у него револьвер. Относительно того, что Ролле потом, когда все уже закончилось, якобы свернул Эрикссону нос, он также не верил. По данным судмедэксперта, ничто не указывало на чрезмерное насилие подобного типа.

– Я понимаю, куда ты клонишь, – сказал Ролле, кивнул и, судя по его виду, глубоко задумался.

– Легко ведь перепутать детали, – объяснил Бекстрём.

– Если подумать, мне кажется, все было точно так, как ты говоришь, – сказал Столхаммар, чье настроение явно изменилось в лучшую сторону, и он поднял свой бокал. – Когда я подумал сейчас, у меня не вызывает сомнения, что именно так все и происходило. Выпьем, Бекстрём.

– Выпьем Ролле, – сказал Бекстрём.

«Наконец», – подумал он.

К кофе и коньяку Бекстрём и Ролле Столхаммар добрались до конца этой печальной истории. Кроме того, они разобрались с несколькими практическими деталями. Что, собственно, произошло после того, как Ролле обезоружил Эрикссона и они удалились?

Не особенно много, по словам Ролле. Сначала он помог Марио спуститься по лестницам и покинуть дом. Оставил его сидеть на крыльце. Марио чувствовал себя не лучшим образом. Ныл, что пуля просвистела прямого у него над головой. К сожалению, он одновременно обмочился и наложил в штаны, когда это случилось. Сам Ролле вернулся наверх и прихватил с собой две картонные коробки с картинами, за которыми они и приходили.

– Эрикссон выглядел вполне живым и здоровым, если тебя это интересует. У него из носа шла кровь, и я одолжил ему мой платок, чтобы он смог вытереться, а когда спросил, все ли нормально, он только заорал на меня. Послал к черту.

– И как ты поступил?

– Ушел, – ответил Ролле. – А что мне оставалось делать? Спускаясь по лестнице, вспомнил о револьвере этого идиота, оставшемся у меня в кармане куртки. Поэтому, дойдя до прихожей, выбросил его в вазу с цветами, стоявшую там. Возвращаться к Эрикссону у меня и мысли не возникло, как ты наверняка понимаешь.

– И что дальше?

Сначала он помог Марио добраться до машины. Усадил его на заднее сиденье, и только затем погрузил коробки с картинами в багажник. Они уехали оттуда. Домой к Марио. Он помог ему подняться в квартиру и отнес туда же их добычу. Убедился, что Марио почувствовал себя лучше. Затем оставил его и отправился к себе домой пешком.

– Сколько было времени, когда вы уехали от виллы Эрикссона?

– Почти ровно половина десятого, – сказал Ролле. – Если тебе интересно, откуда я это знаю, просто собирался посмотреть программу о старых чемпионах мира по боксу из той поры, когда сам боксировал, а она начиналась в одиннадцать. Когда произошли кое-какие события, скажем так, я захотел проверить, не пропущу ли ее. Поэтому взглянул на часы, когда мы убирались от Эрикссона.

– Во сколько ты добрался домой?

– В половине одиннадцатого. А потом просидел перед телевизором, пока не пришло время идти на боковую.

– Мы ничего не забыли, по-твоему? – спросил Бекстрём.

– Пожалуй, не помешало бы еще немного коньяка, прежде чем поедем к вам и заполним все бумаги.

– Я предлагаю разобраться с этим делом завтра, – предложил Бекстрём. – Я подумал, пусть Утка позаботится о допросе и всем таком. А потом, по-моему, прокурор, пожалуй, пожелает обменяться с тобой парой слов. Я хочу, чтобы ты поговорил с Марио. Объясни ему, что нам надо побеседовать с ним. Вы ведь лучшие друзья, поэтому, мне кажется, здесь не возникнет проблем.

– Никаких проблем, ни малейших, – заверил его Ролле, с трудом скрыв свое удивление.

– Меня интересует еще одно дело, – продолжал Бекстрём.

– Давай, Бекстрём.

– Я и понятия не имел, что Марио интересуется искусством, – закинул удочку комиссар.

– Я тоже, – согласился Ролле. – Марио ведь приличный человек, вполне нормальный. Он любит поесть и выпить, и баб тоже, и все другое. Бокс, лошадей, футбол, хоккей. Сейчас, когда ты говоришь это… Искусство? Ни один нормальный человек не занимается подобным дерьмом. Только старухи и педики.

– Но у него ведь явно имелась целая коллекция русского искусства, – настаивал Бекстрём. – Откуда он ее получил?

– Возможно, купил, – предположил Ролле и пожал плечами. – Марио ведь торгует всем между небом и землей, если хочешь знать. Проще всего тебе поинтересоваться у него самого.

– У меня создалось впечатление, что с ним не так легко разговаривать. Согласно всевозможным медицинским справкам, которые я сам и многие другие коллеги видели, он вроде как страдает болезнью Альцгеймера.

– Можно представить себе. – Ролле Столхаммар ухмыльнулся. – Если ты спросишь меня, все гораздо проще. Марио разговаривает только с теми, с кем хочет говорить, и говорит лишь о том, о чем хочет. Проблема не в том, что у Марио не все в порядке с головой. Он хитрее всех других, вместе взятых, в нашей стране. Но это ведь не его проблема, а всех остальных. Ты понимаешь, что я имею в виду?

– Вот как, – сказал Бекстрём. – И какой он тогда? Как человек?

– Я и Марио знакомы с тех пор, когда были совсем маленькими, – ответил Ролле Столхаммар и отмерил несколько дециметров между большим и указательным пальцами правой руки. Марио – друг своих друзей и враг своих врагов. Поскольку мы с ним лучшие кореша чуть ли не с пеленок, я никогда не имел проблем по данному пункту.

– А его враги?

– Давай я скажу так, – продолжил Ролле Столхаммар. – Если есть человек на земле, с кем тебе лучше не ссориться, так это Марио Гримальди. А на то, что он случайно обмочился, когда Эрикссон попытался причесать его пулей с помощью своего револьвера, тебе не стоит обращать внимания. Подобное может случиться с лучшими. Вполне естественно, со стариком вроде Марио. Это даже однажды случилось со мной.

– Случилось с тобой?

– Сорок лет назад. Я и еще один коллега должны были забрать пациента психушки, сбежавшего из Лонгбру. Женщину, и она направилась прямиком к своей тетке, а та позвонила и попросила нас забрать ее. Маленькая худая девчонка, самое большее двадцати лет, а выглядела еще моложе, ничего не говорила, стояла просто и смотрела на меня большими голубыми глазами. В такой ситуации теряешь бдительность. Потом, когда я поднимаю удостоверение и собираюсь объяснить, кто я, она направляет финку прямо мне в живот. Еще на пару сантиметров вправо, и она перерезала бы мне аорту.

– И тогда ты обделался?

– Да, – подтвердит Ролле Столхаммар. – Хотя, сделал я это, когда она полоснула меня или позднее, лежа в «скорой», не помню.