Роберт Ладлэм - Ультиматум Борна

— Скажи, Бен, куда меня перебросят?

— Вам чертовски повезло, профессор! Молитесь на Крупкина и своего американского друга... Они знают, что делают. Вертолет доставит вас в Ельск, оттуда самолет перебросит вас в Замосць, это в Польше. Там наши неблагодарные союзники позволили разместить станцию перехвата ЦРУ.

— О черт! Это же территория, контролируемая Советами...

— Мы надеемся, что там есть люди, которые помогут вам. Желаю удачи, Арчи!

— Бен, — сказал Джейсон, пристально глядя в глаза молодому русскому. — Почему ты это делаешь? Ты нарушаешь приказ...

— Я не получал приказа! — перебил его Бенджамин. — Но даже если бы и получил... Я не робот... У нас был договор, и свою часть я выполнил... Теперь у меня есть шанс, что моя мама...

— Больше чем шанс, уверяю тебя, Бен.

— Не будем терять времени... Ельск и Замосць — только начало... Вам предстоит головокружительное путешествие, старина Арчи...

День клонился к закату. Дальние от Монсеррата острова постепенно погружались во тьму и казались темно-зелеными мазками на сверкающем голубом фоне моря. Картина довершалась каймой прихотливой белой пены, поднимающейся от удара волн о коралловые рифы. Все вокруг окутывало прозрачное оранжевое марево Карибского заката. На острове Спокойствия на четырех виллах, расположенных над пляжем, засветились окна: были видны силуэты людей, переходивших из комнат на балконы, которые омывали лучи заходящего солнца. Легкий бриз был напоен ароматом цветов; на волнах покачивалась одинокая рыбачья лодка. Дневной улов предназначался для гостиничной кухни.

Брендон Патрик Пьер Префонтен с бокалом «Перрье» вышел на балкон виллы номер семнадцать. Там уже расположился за столиком Джонни Сен-Жак, потягивающий джин с тоником.

— Как вы думаете, когда вы сможете открыть свою гостиницу? — спросил бывший судья из Бостона, присаживаясь к столику.

— Все можно привести в порядок за несколько недель, — сказал владелец «Транквилити Инн», — но впечатление от произошедшего изгладится еще не скоро.

— И все же, когда вы предполагаете открыться?

— Я планирую месяцев через пять разослать рекламные проспекты. Этот сезон для нас потерян, и Мари согласна с моими доводами. Спешить — значит дать повод пересудам и нелепым слухам... Террористы, наркодельцы, коррумпированная островная администрация: нам это ни к чему, не говоря уж о том, что этого мы не заслужили.

— Понимаю вас. Я уже говорил, что хотел бы заплатить за себя, — сказал достопочтенный в прошлом член федерального окружного суда в Массачусетсе. — Мои возможности не так велики, чтобы соответствовать высоким сезонным ценам, дорогуша, но я в состоянии оплатить виллу и расходы по обслуживанию.

— Забудьте об этом, судья. Я ваш должник и вряд ли смогу когда-нибудь отблагодарить вас. В «Транквилити Инн» вы всегда желанный гость. — Сен-Жак, наблюдая за рыбачьей лодкой, качавшейся на волнах, сказал: — Меня беспокоит судьба рыбаков и служащих гостиницы. Когда-то свежий улов доставляли три-четыре лодки. А теперь осталась одна... да и то я не могу платить сполна.

— Вот я и думаю, что мои деньги вам не помешают.

— Бросьте, судья, какие там деньги... Не хочу вас обидеть, но мне известно, что вы знавали тяжелые времена...

— Да, мое имя сильно потрепали в Вашингтоне, — процедил Префонтен, следя за игрой отблесков лазурно-оранжевого неба в бокале. — Но одно дело слышать о преступлениях и совсем другое — испытать это на собственной шкуре.

— Что вы имеете в виду?

— Не что, а кого... Рэндолф Гейтс — вот о ком я думаю.

— А, этот ублюдок из Бостона... направивший Шакала по следу Дэвида?

— Я имею в виду сильно изменившегося Рэндолфа Гейтса, Джонни. Изменившегося во всех отношениях, кроме того, что касается денег... Но сознание его осталось прежним, таким же, как много лет назад в Гарварде. Надо отдать ему должное, он обладает недюжинными литературными и ораторскими способностями...

— Черт подери, это слишком сложно...

— Я недавно виделся с ним в одной клинике — не то в Миннесоте, не то в Мичигане, точно не помню, потому что сильно набрался еще в самолете... Нам удалось кое о чем договориться... Гейтс переходит на другую сторону, Джонни. Он будет отстаивать интересы простых людей, а не всех этих гигантских трестов... Он обещал, что будет бороться с этими финансовыми монстрами, защищая тех, кто работает по-настоящему.

— Разве это возможно?

— Возможно, потому что Гейтс на этом деле собаку съел, знает все их штучки-дрючки... Он собирается использовать свои связи в этой борьбе.

— Почему Гейтс идет на это?

— Дело в том, что Эдит вернулась к нему.

— Бога ради, кто такая эта Эдит?!

— Его жена... Если быть откровенным, я сам все еще влюблен в нее. Я влюбился с первого взгляда... Но у меня была семья — жена и ребенок, — я был связан и не мог дать волю чувствам. Рэнди крупно повезло, он никогда не был достоин этой женщины. Возможно, теперь у него появился шанс что-то исправить.

— Это волнующий сюжет, но в чем суть вашей договоренности?

— Лорд Рэндолф Гейтс заработал большие деньги за эти потерянные, но весьма продуктивные годы...

— Ну и что?

— Признав важность моих услуг, устранивших опасную для его жизни угрозу, Рэнди согласился вознаградить меня. К тому же он прекрасно понимает, что мне кое-что известно... Мне кажется, что после множества кровопролитных баталий в залах суда он решил баллотироваться в судьи более высокого ранга, чем мой...

— Ну и?

— Так вот: я обязуюсь находиться подальше от Бостона и держать язык за зубами, а его банк будет выплачивать мне до конца дней пятьдесят тысяч долларов ежегодно.

— Боже всемогущий!

— Я подумал примерно то же самое, когда Рэндолф согласился.

— Но вы не сможете вернуться домой...

— Домой? — Префонтен усмехнулся. — А был ли у меня дом? Может быть, мне еще удастся обрести свой дом... Один почтенный джентльмен по имени Питер Холланд, который работает в ЦРУ, представил меня сэру Генри Сайксу с Монсеррата. Сайкс в свою очередь представил меня отставному лондонскому адвокату Джонатану Лемюэлю, уроженцу этих мест. Мы стареем, но в мир иной пока не собираемся... Возможно, мы учредим консалтинговую фирму в сфере экспортно-импортного лицензирования. Конечно, это надо еще как следует обмозговать, но надеюсь, мы справимся. Возможно, я пробуду здесь еще долгие годы...

Сен-Жак встал из-за столика, чтобы наполнить бокал, и внимательно посмотрел на своего собеседника.

С удвоенной осторожностью Моррис Панов вышел из своей спальни и оказался в гостиной виллы номер восемнадцать, где уже расположился Алекс Конклин. Грудь и рука Панова были перебинтованы; повязка просвечивала сквозь легкую ткань рубашки.

— Я потратил битых двадцать минут, чтобы просунуть это «бревно» в рукав! — проворчал Панов.

— Позвал бы меня, — сказал Алекс, разворачивая каталку и подъезжая к психиатру. — Я неплохо справляюсь с этой штуковиной. Вот что значит два года практики... перед тем, как мне присобачили эту подпорку.

— Благодарю покорно. Я хочу быть самостоятельным... Ты, я думаю, тоже предпочитаешь обходиться без посторонней помощи.

— Из этой ситуации можно извлечь кое-какую пользу, док. Думаю, в учебниках по психиатрии есть что-нибудь об этом...

— Да, это называется реакцией тупицы, или, если тебе больше нравится, закоренелого глупца.

— Ну зачем же так резко? — усмехнулся Конклин, наблюдая, как Панов осторожно усаживается в кресло.

— Главное — это независимость, — произнес Панов. — Бери на себя столько, сколько сможешь, и старайся добиться большего.

— При желании из всего можно извлечь пользу, — засмеялся Алекс и поправил повязку на шее. — Со временем становится легче. Каждый день учишься новым трюкам... Просто удивительно, на что способно серое вещество нашего мозга...

— Потрясающе! На досуге я займусь исследованиями в этой области. Но в данный момент меня больше волнует, с кем ты говорил по телефону.

— Звонил Холланд. Линия Москва — Вашингтон, думаю, раскалилась добела. Все, кто имели хоть какое-то отношение к происходящему, наверняка наложили в штаны, опасаясь, что им инкриминируют разглашение секретной информации.

— Опять «Медуза»?

— Забудь о ней... Представь себе, что ты никогда об этом не слышал, так же, как я и все наши знакомые... За всю эту «борьбу» и конфликты заплачено жизнями многих людей, мы не можем ставить под сомнение компетентность разведки того или иного государства, иначе мы бы пришли к выводу, что они либо слепы, либо безнадежно глупы!

— А чувство вины? — спросил Панов.

— Людей, способных испытывать чувство вины и нести ответственность за происходящие катастрофы, очень мало, особенно в высших эшелонах власти. В этом мнении сошлись и в Лэнгли, и на площади Дзержинского. Насилие, террор и киднеппинг, шантаж и коррупция, использование наемников из преступного мира по обеим сторонам Атлантики — это называют «махинациями»! Спасая свою репутацию, все пытаются избежать огласки.