Себастьян Фолкс - Дьявол не любит ждать

Примерно через месяц друзья М. весьма некстати вернулись из поездки и, разумеется, были не против пожить в собственном доме. Бонд, которому начальство не то чтобы приказало, но убедительно рекомендовало не показываться некоторое время в Британии, решил продолжить оздоровительный отпуск на юге Франции. Его самолет приземлился в Марселе жарким майским утром, и он подумал, что раз уж торопиться некуда и впереди еще пропасть времени, которое предстоит на что-то убить, то поужинать и переночевать можно прямо в одной из портовых гостиниц, а наутро отправиться в путь дальше по побережью. Он попросил таксиста отвезти его туда, где подают лучший буйябес;[9] спустя полчаса он уже сидел под оранжевым парусиновым навесом, потягивая свежайший цитрон-прессе[10] и лениво разглядывая стоящие в гавани, на рейде и у причалов суда.

У человека, путешествующего в одиночестве, остается много времени на размышления и наблюдения. Человек, который к тому же долгое время тренировал наблюдательность в одной из самых секретных служб своей страны и чьи инстинкты отточены годами жесткой самодисциплины, несомненно, заметит многое из того, на что другие путешественники едва ли обратят внимание.

Так и получилось: Бонд, пожалуй единственный из всех обедавших в тот вечер на набережной, мысленно задался вопросом, почему двое мужчин в черном кабриолете «Мерседес 300D» как-то не вписываются в общую благостную картину. Чем-то эта парочка сумела привлечь его внимание — даже здесь, в шумном, многолюдном и многонациональном торговом порту.

Автомобиль остановился у причальной стенки одного из доков, и меньший по габаритам пассажир кабриолета, в рубашке с короткими рукавами и французском кепи военного образца, выбрался из машины и прошелся вдоль причала, явно выискивая в ряду судов какое-то определенное. Через некоторое время он действительно поднялся по одному из трапов и скрылся на борту судна.

Тем временем внимание Бонда переключилось на его спутника, который остался в открытой машине. Тот был примерно одного возраста с Бондом, возможно, славянского или восточноевропейского происхождения, судя по высоким скулам и характерному разрезу глаз. Его соломенного цвета волосы были набриолинены и зачесаны назад без пробора. Он был в бежевом тропическом костюме, вероятно от «Эйри и Уилера»; костюм дополняли бледно-голубая рубашка и ярко-красный галстук — один из тех, что можно увидеть в витринах магазинов на Джермин-стрит. Кузов «мерседеса» сверкал на солнце, как глыба полированного антрацита, а открытый салон был обтянут великолепной выделки кожей цвета бургундского вина. И все же даже при таком обилии ярких деталей и вообще внешнего лоска Бонд не мог не заметить одну странность в облике незнакомца: на нем была одна-единственная шоферская перчатка.

Снимать этот аксессуар он, похоже, не собирался: даже достав из кармана серебряный портсигар, он вытащил сигарету и закурил ее, так и не сняв перчатку. Показалось ли это Бонду, или перчатка действительно была слишком большой, как будто скрытая в ней рука по размеру превосходила другую?

Тем не менее куда интереснее любой физической особенности или недостатка было то, что незнакомец распространял вокруг себя нечто вроде ауры. От него исходила почти физически ощутимая волна дерзости и самоуверенности. Наклон головы, выражение лица, изгиб губ, даже движение пальцев, когда он стряхивал пепел с сигареты на булыжник набережной, — все подчеркивало демонстративное презрение к окружающему миру и населяющим его людям. Помимо этого, человека в «мерседесе» отличала еще одна особенность, — казалось, вся его фигура выражает чрезвычайную целеустремленность и сосредоточенность. Он был из тех, кто ради достижения намеченной цели готов преодолеть любые препятствия, смести, буквально растоптать любого, кто встал бы у него на пути. У Бонда промелькнула мысль: может быть, этот человек потому и выказывает всем своим видом презрение к окружающим, что боится проявить слабость, войти в чье-то положение, продемонстрировать участие и таким образом пусть на миг, но отсрочить достижение собственной цели. Интересно, сколько лет, сколько горьких неудач и поражений потребовалось, чтобы выковать такой характер, чтобы в конце концов создать эту тварь (вот только Божью ли, вот в чем вопрос)?

Напарник человека в одной перчатке вернулся в машину, неся в руках сумку; его лицо по-прежнему было скрыто под козырьком странного кепи. В магазинах и бутиках на Кингс-роуд в Челси, неподалеку от его квартиры, Бонду уже доводилось видеть новую, модную среди молодежи одежду в стиле милитари. Из чувства протеста ее носили в сочетании, например, с длинными волосами, часто заплетенными в косички с цветными шнурками. Но этот человек явно был не хиппи, не «дитя цветов». Невысокий и не отличающийся мощным телосложением, он двигался со скоростью и ловкостью настоящего армейского разведчика или спецназовца. Буквально в каждом его жесте прослеживалась неумолимая функциональность: в том, как он одним движением запрыгнул на водительское сиденье, перекинул брезентовую сумку на заднее место и завел мотор. Это был человек действия, этакий идеальный сержант, фанатично преданный командиру и готовый ради него сделать все, а если понадобится, то и пожертвовать жизнью.

Также одним движением он развернул массивный кабриолет на неширокой набережной и резко нажал на газ. В этот момент из какого-то кафе выбежала маленькая собачка и, громко лая, бросилась в погоню за чайкой. Она попала под переднее колесо «мерседеса» и осталась лежать на мостовой, жалобно скуля в предсмертных муках. Водитель машины даже не попытался объехать собаку, а сбив ее, ни на миг не притормозил; мощный открытый автомобиль понесся дальше своей дорогой.

Бонд путешествовал по Лазурному Берегу без какого-то определенного плана. Первую пару дней он провел в отеле «Эден-рок» на мысе Антиб, но быстро устал от публики, проводившей время на этом курорте. Безусловно, по роду деятельности ему часто приходилось иметь дело с богатыми людьми, у которых он перенял весьма взыскательные вкусы в отношении напитков, автомобилей и женщин, однако ему было совершенно не по душе долгое время находиться в компании мужчин, высидевших задницами свое состояние где-нибудь на бирже, и дам, подозрительно хорошо выглядящих благодаря скальпелю пластического хирурга и всем ресурсам гостиничного салона красоты.

В Монте-Карло он сорвал небольшой куш на рулетке, но зато проиграл в покер. Даже эта азартнейшая из всех игр не встряхнула и не взволновала его так, как можно было ожидать. «Интересно, — подумал он, — неужели мне всегда нужен противник калибра Ле Шиффра или Хьюго Дракса,[11] чтобы игра стоила свеч?»

Как-то вечером, в прекрасный час летних сумерек, он сидел в одном из каннских кафе с видом на Средиземное море, слушая хор древесных лягушек, которые надрывались в сосновой роще у него за спиной. Каким же чудесным должен был показаться этот маленький рыбацкий городок первым туристам из Англии — с его мягким воздухом, ароматом вечернего бриза и простотой жизни, выражавшейся здесь во всем, включая местную кухню: жареная рыба, салаты и прохладное вино! «А теперь Канн превратился в некий вариант Блэкпула,[12] — думал Бонд, — с дешевыми гостиницами, толпами народа, молодежью, носящейся на своих тарахтящих мотороллерах и чадящих мотоциклах с двухтактным двигателем. Скоро здесь, того и гляди, еще и трамваи пустят вдоль набережной».

Бонд вдруг поймал себя на том, что подобные мысли стали посещать его слишком часто.

Вернувшись в свой номер, он принял контрастный душ: сначала горячий, насколько можно было вытерпеть, а потом обжигающе холодный, чтобы ледяные иголочки впивались в спину. Он постоял раздетый перед зеркалом в ванной; отвращение, которое при этом выражало его лицо, он даже не пытался скрыть или смягчить.

— Устал ты, — сказал он вслух. — Отбегал свое. Все, пора в тираж.

Его торс и руки были покрыты сплошной сеткой шрамов, больших и маленьких, различной формы: пожалуй, это были самые четкие следы истории его бурной жизни. Да еще несколько смещенных влево позвонков — результат падения с поезда на полном ходу во время одной операции в Венгрии, да участок пересаженной кожи на тыльной стороне левого предплечья. При ближайшем рассмотрении выяснялось, что каждый квадратный дюйм поверхности торса и конечностей Бонда нес на себе отпечаток того или иного эпизода своей собственной биографии. И все же Бонд понимал: главная проблема заключается не в телесных шрамах, а в том, что происходит у него в голове.

Именно об этом говорил ему М.:

— Я понимаю, как вам крепко досталось в жизни, Джеймс. Вам пришлось перенести гораздо больше, чем выпадает любому человеку и даже, я бы сказал, человеку вашей профессии. Будь вы обычным человеком — даже будь вы любым другим агентом Ноль-Ноль, — я бы просто повысил вас в звании и должности. Посадил бы за офисный стол и загрузил бумажной работой. Но поскольку это вы, Джеймс, я бы хотел, чтобы вы сами приняли решение. Возьмите отпуск на три месяца — на нем, кстати, и врачи настаивают; конечно, он будет полностью оплачен. А потом придете и скажете мне, что вы решили.