Треваньян - Санкция Айгер

Хотя Бен стоял намного ниже, он четко слышал голоса Карла и Андерля в безветренном морозном воздухе. Слов он не мог разобрать, но по интонациям было похоже на перебранку.

Трое спасателей продолжали двигаться, они прошли уже полпути к Джонатану и начали рисковать, реже вживая крюки, чтобы увеличить скорость.

– Ладно! – послышался голос Андерля. – Сделаю, что смогу!

– Нет! – закричал Карл. – Не двигайся!

– Страхуй меня!

– Не могу – Карл всхлипнул. – Не могу, Андерль!

И Бен увидел, как вначале посыпался снег, перелетая через край выступа великолепным облаком, золотым в последних лучах заходящего солнца. Он инстинктивно прижался к скале. И тут, как мгновенная врезка в кинофильме, в дымке падающего снега и льда мимо него пронеслись две темные фигуры. Одна из них с отвратительным хлюпающим звуком ударилась о выступ окошка. И они исчезли внизу.

Снег с шипением проносился мимо. Потом перестал.

И на склоне воцарилась тишина.

Трое спасателей были невредимы. Но они замерли, не в силах пошевелиться под впечатлением того, что они только что увидели.

– Дальше идите! – рявкнул Бен. Они собрали чувства в кулак и пошли.

Первый удар перевернул Джонатана в его стременах, и он повис вниз головой, бешено раскачиваясь, и разум его вертелся в каком-то бессознательном водовороте. Потом его снова что-то ударило, и кровь хлынула у него из носа. Он хотел спать, он не хотел, чтобы это снова ударило его. Больше ему от жизни ничего не надо было. Но они столкнулись в третий раз, удар получился по касательной, и их веревки переплелись. Инстинктивно Джонатан ухватился за то, что его ударило. Это был Жан-Поль, который наполовину вывалился из своего спальника-савана, закоченевший от холода и от смерти. Но Джонатан вцепился в него.

Когда сорвались Андерль и Карл, веревка, соединявшая их с мертвецом, лопнула, Жан-Поль перекатился через край и рухнул на Джонатана. Он спас Джонатана от падения, сыграв роль противовеса на веревке, которой он был привязан к Джонатану и которая была продернута наверху через карабин и крюк. Бок о бок они раскачивались в холодной тишине.

– Подтянись и сядь!

Джонатан услышал голос Бена – тихий, далекий, призрачный.

– Сядь!

А почему бы не повисеть вниз головой? Все. С него хватит. Дайте поспать. Зачем “сядь”?

– Подтянись, черт тебя дери!

“Они не оставят меня в покое, пока я не сделаю то, чего они хотят. Какая разница?” Он попытался подтянуться по веревке Жан-Поля, но пальцы не хотели сжиматься. Они совсем онемели. Ну и что?

– Джон! Ради Бога!

– Оставь меня в покое, – пробормотал он. – Уходи. Долина внизу была темная, и ему больше не было холодно. Ему вообще никак не было. Спать.

“Нет, это не сон. Это что-то другое. Ладно, попробуем сесть. Может, тогда они отстанут. Дышать не могу. Нос кровью забит. Спать”.

Джонатан попробовал еще раз подтянуться, но пальцы его дрожали, толстые, бесполезные. Он высоко поднял руку и обвил ее вокруг веревки. Ему наполовину удалось подняться, но веревка выскальзывала. Ничего не сознавая, он начал пинать Жан-Поля, пока ему не удалось обвить его ногами и отжаться вверх, выпрямляя ноги – затем его собственная веревка ударила его по лбу.

“Вот, сижу. Теперь отстаньте. Глупая игра. Какая разница?”

– Попробуй поймать это!

Джонатан с силой зажмурил глаза, чтобы убрать с них пелену. Их было трое. Совсем близко. Вжались в стену.

“Какого черта им теперь надо? Почему они не отстанут?”

– Лови и обмотайся!

– Уходи, – пробормотал он.

Голос Бена ревел издалека.

– Обмотайся, черт возьми!

“Не надо злить Бена. Он плохой, когда злится”. Ничего не соображая, Джонатан влез в петлю лассо. “Ну все. Ничего больше не просите. Дайте поспать. Да кончайте вы из меня воздух выжимать!”

Джонатан услышал, как кто-то взволнованно кричал Бену:

– Мы не можем подтянуть его. Веревка слишком тугая.

“Вот и хорошо. Отстаньте от меня”.

– Джон? – Голос Бена не был сердитым. Он словно уговаривал ребенка. – Джон у тебя ледоруб к руке примотан?

“Ну и что?”

– Обрежь веревку над собой.

“Бен сошел с ума. Ему надо поспать”.

– Режь веревку, старик. Падать совсем недалеко. Мы тебя держим.

“Ну, давай же, режь. Пока не обрежешь, они не отстанут”. Он вслепую рубил нейлоновую веревку над собой. Снова и снова, слабыми ударами, которые редко попадали в одно и то же место. Тут в его затухающее сознание вкралась некая мысль, и он остановился.

– Что он сказал? – крикнул Бен спасателям.

– Сказал, что если он перережет веревку, Жан-Поль упадет.

– Джон? Слушай меня. Можешь резать. Жан-Поль умер.

“Умер? Да, я помню. Он здесь, и он умер. Где Андерль? Где Карл? Их здесь нет, потому что они не умерли, как Жан-Поль. Правильно? Я ничего не понимаю. Но не все ли равно? Что это я делал? Да. Резал чертову веревку”.

Он рубил снова и снова.

И вдруг она лопнула. Секунду оба тела падали вместе, потом Жан-Поль полетел дальше один. Когда ребра Джонатана затрещали под дернувшимся и крепко стиснувшим его лассо, он потерял сознание от боли. И в этом было милосердие судьбы, потому что удара о скалу он не почувствовал.

Джонатан лежал в кровати в своей стерильной каморке в огромном, похожем на лабиринт, ультрасовременном больничном комплексе. Ему было до смерти скучно.

– ...Семнадцать, восемнадцать, девятнадцать вниз. Вверх – одна, две, три, четыре, пять...

Терпеливо и сосредоточенно он высчитывал среднее число дырок в каждом квадратике акустической плитки, которой был выложен потолок. Удерживая эту цифру в памяти, он начал считать плитки вдоль и поперек, затем перемножать, чтобы получить общее число плиток. Это общее число он намеревался умножить на число дырок в каждой плитке, чтобы получить, в конце концов, общее число дырок во всем потолке!

Ему было ужасно скучно. Но скука эта длилась всего несколько дней. Большую же часть своего пребывания в больнице он был слишком погружен в страх, боль и благодарность за то, что остался в живых. Лишь однажды за время поездки вниз от окошка станции, он в тумане выплыл на поверхность сознания. Раскачиваясь и скрежеща, поезд катил по тоннелю, и Джонатан испытал почти дантовское смешение света и движения. Сквозь рябь более или менее отчетливо проступало лицо Бена, и Джонатан, еле ворочая языком, проговорил:

– Я ничего не чувствую ниже пояса.

Бен пробубнил что-то утешительное и растворился.

Когда Джонатан вновь соприкоснулся с действительностью, Данте уступил место Кафке. Над ним пробегал белейший потолок, а механический голос перечислял врачей по фамилиям. Накрахмаленный белый женский торс, перевернутый вниз головой, склонился над ним и покачал головой, похожей на яблоко в тесте. Его еще быстрее повезли дальше. Потолок остановил свой головокружительный бег, и где-то поблизости мужские голоса заговорили быстро и серьезно. Он хотел сказать им, что ничего не чувствует ниже пояса, но это, похоже, никого не интересовало. Они срезали шнурки с его ботинок и стали стягивать с него штаны. Медсестра зацокала языком и сказала, мешая сострадание со рвением:

– Это, вероятно, придется отрезать.

Нет! Это слово мгновенно родилось в мозгу Джонатана, но он потерял сознание, так и не успев сказать им, что предпочел бы умереть.

В конце концов, они спасли тот палец на ноге, о котором говорила медсестра, но до того Джонатан пережил несколько дней сильной боли, привязанный к кровати под пластиковым тентом, где его обмороженные конечности пребывали в чистом кислороде. Единственное облегчение, которое он получал в эти дни мучительной неподвижности, заключалось в ежедневном обтирании ваткой, смоченной спиртом. Но даже и в этой передышке были моменты продуманного унижения – мужеподобная медсестра, проделывавшая эту процедуру, неизменно обходилась с его гениталиями так, будто это были дешевые побрякушки, под которыми надо вытереть пыль.

Его ранения были многочисленны, но несерьезны. В дополнение к обморожению, у него был сломан нос от удара о труп Жан-Поля, два ребра от сдавливания лассо, и еще он получил легкое сотрясение при ударе о скалу. Из всего этого медленней всего заживал нос. Даже когда его выпустили из кислородной палатки, а ребра зажили до того, что пластырь начал причинять скорее неудобство, чем боль, широкая повязка через переносицу продолжала мучить его. Он даже читать не мог – белый бинт настолько отвлекал его взгляд, что приходилось сильно косить глаза.

Но больше всего его донимала скука. Никто к нему не приходил. Бен не сопровождал его в Цюрих. Он остался в отеле, занимаясь оплатой счетов, розыском и перевозкой мертвых. Анна тоже осталась в отеле, и они несколько раз переспали.

Скука была столь велика, что Джонатан даже сподвигнулся дописать статью о Лотреке. Но перечитав написанное на другое утро, он застонал и выбросил статью в корзину рядом с кроватью.