Арсений Замостьянов - Спасти Вождя! Майор Пронин против шпионов и диверсантов

– Это так срочно?

– Срочнее некуда. Фотографии Бронсона у тебя есть. Нужно выяснить, бывал ли он на скачках и вообще на ипподроме. Мобилизуй своих завсегдатаев.

– Сложная публика. Но пуганая. Не любят с нами ссориться.

– С нами никто не любит ссориться. Дураков нет. Зато хватает полезных идиотов, как говаривал Владимир Ильич. Ты только им внуши, что огласка нашего интереса к Бронсону непременно будет стоить им жизни. И не по нашей вине. Жду тебя через полтора часа. Через два часа меня здесь не будет. Я с Бронсоном иду на футбол.

– Ого! На международный матч пойдете?

– Конечно. Вся Москва сегодня на «Динамо» едет. Московский «Спартак» играет со сборной клубов Турции. Бронсон к футболу вроде бы равнодушен, но его интересует спортивная жизнь СССР.

Железнов не подвел, вернулся в кабинет Пронина ровно через полтора часа, взъерошенный и веселый.

– Бывал он там, Иван Николаич! Шесть раз бывал! Информация точная, из нескольких источников.

– Значит, прошляпил Нечипоренко. Нехорошо. А вот то, что Бронсона так быстро опознают – нам на руку. Все-таки иностранные господа в нашей стране все еще в диковинку. Очень уж они заметные в своих щегольских костюмах. А в маскарад Бронсон, естественно, не играет: мешает положение официального гостя СССР. В сложную ситуацию попал наш сэр Уильям.

– Иван Николаич, он же не сэр!

– Да шучу я, мон шэр ами, шучу. Помните такого сэра Уильяма Уоллеса? Был такой шотландский вояка.

– Из Коминтерна?

– Да нет, он из древних времен. Ты почитай как-нибудь на досуге. Вообще заглядывай иногда в библиотеку. Может быть, если бы наш брат чекист чаще ходил в библиотеку – в читальных залах меньше бы убивали кастетами.

– Да где ж досуг-то, Иван Николаич? Времени-то нет.

– А для чекиста самообразование – это служебная обязанность. Вот ты сумел бы у архитектора Жолтовского вести ученую беседу? То-то и оно. Надо бы тебя с одним хорошим парнем познакомить – с юридического факультета. Подружитесь, по музеям вместе походите, по театрам. Самообразование, брат, это наша работа. Что еще слышно на ипподроме?

– Бронсон там всех поразил. Делает ставки, проигрывает – и улыбается. Пиво завсегдатаям покупает. Словом, ведет себя как купчик. Познакомился с жокеями, крутился вокруг конюшен.

– Списочек жокеев составил?

Железнов улыбнулся: этот вопрос командира он предвидел:

– Без бумажки ты букашка. – И бросил на стол тетрадный лист, исписанный фамилиями служащих ипподрома.

Пронин аккуратно сложил листок вчетверо и положил его в портмоне.

– Иван Николаевич, а можно вопрос не по уставу?

– А что такое? – Пронин демонстративно собирался в дорогу, проверял наличие платка, очков, ключей. Времени-то не было ни копейки!

– Появились сомнения, – буркнул Железнов. – Вот мы с вами чекисты, большевики. Вы революцию делали.

– Не преувеличивай, я в октябре на фронте был.

– Но в Гражданскую белых били и с Дзержинским еще с Петрограда.

– Это точно.

– Нас называют рыцарями революции. Паек у нас генеральский, боевыми орденами нас иногда награждают. Жилплощадь нам предоставляют в самых лучших домах.

– Давай по существу. – Пронин окончил сборы и залихватски присел на угол письменного стола. – А то я тебе песочные часы поставлю. Две минуты – и шабаш. Яйцо всмятку.

– У меня сомнения, Иван Николаич. Может, мне на границу попроситься? А то чем мы занимаемся? Как холуи какие-то, как шпики – выслеживаем, ходим по пятам за этим журналистом. А если он не враг? По ипподромам бегаем, по ресторанам. Нэпманская какая-то жизнь.

– Значит, считаешь, наша работа тебя недостойна. Тебе бы в бой, шашки наголо. Как артист Борис Бабочкин в роли Чапаева. А на границе ты, конечно, будешь вылавливать дезертиров. Драться будешь. Один против троих. Они вооружены до зубов, а ты – с перочинным ножиком. Полная победа, легкое ранение, фотография для газеты из госпиталя. Ну, конечно, орден Боевого Красного Знамени. Так? Об этом мечтаешь?

– Ну, ты так все переворачиваешь. Высмеять все можно.

– Да, мы работаем в сфере услуг, – Пронин говорил сердито, хотя и негромко. – Да, мы похожи на шпиков царской охранки. Только шпики ловили врагов царя и буржуев, а мы ловим врагов партии и советского народа. И чем больше мы их выловим, тем лучше. Я не знаю более важной работы. Мы охраняем безопасность народного государства. Ты знаешь, что уже принято решение о личной встрече товарища Сталина с Бронсоном? Ты считаешь, что мы имеем право допустить, чтобы товарищ Сталин встречался с отъявленным врагом? Да мы обязаны сто раз все перепроверить, на свет каждый волос с головы этого американца просмотреть! Ты, кстати, читал «Три мушкетера»?

– Дюма?

– Понятно, что не Новикова-Прибоя.

– Ну читал.

– Помнишь, там мушкетеры рискуют жизнью ради того, чтобы вовремя доставить королеве подвески? Королева-то, между нами говоря, не самой светлой личностью была. Мужу рога наставляла. И все-таки они герои. Занимались вроде бы пустяком – гонялись за подвесками. А герои! Вот и на нас можно с такой стороны посмотреть, что плакать захочется – какими глупостями занимаемся! Суетимся. А ведь тоже герои. У каждой эпохи, Железнов, свои алмазные подвески и свои герои. Хотя лично мне больше нравится кардинал Ришелье. Он служил государству, а не чьим-то прихотям.

Виктор нервно поправил ворот.

– Простите меня, товарищ майор. Простите за минуту слабости.

– Да не психуй ты, не психуй. Ступай-ка лучше в буфет, возьми там кексу, чайку. А я на ипподром поеду. Твои сведения помогли, спасибо тебе. Хорошо поработал. И главное – в срок. Срок – это гигиена труда. Вот если ты работу выполнил хорошо, но с опозданием – это все равно что грязными руками кушать блины со сметаной. Лучше сделать похуже, но в срок, чем сделать лучше, но с опозданием. Извини за нравоучение.

На ипподром Пронин отправился эдаким франтом: под любимым зеленым пальто – великолепный галстук, новый отутюженный костюм. На голове – американская шляпа. Усы аккуратно подстрижены и причесаны – впрочем, за усами Пронин следил всегда, в любом образе.

Служебный автомобиль довез его до Белорусского вокзала. Там Пронин попросил Адама остановить эмку и дальнейший путь проделал пешком. Во-первых, он уже неделю не делал утреннюю гимнастику и хотел размяться. А во-вторых, пешие прогулки пробуждают фантазию.

Возле касс ипподрома и в местном ресторанчике как раз и обитали завсегдатаи. Среди них выделялся растрепанный старичок в костюме еще дореволюционного покроя. Он был простужен, то и дело сморкался в огромный клетчатый платок и пискляво чихал.

– Викентий Алексеевич! – подошел к нему Пронин.

– Мы знакомы?

– Да кто ж вас не знает из добрых людей? А вообще знакомы. Помните недоразумение с инженером Воробьевым?

Старик помрачнел.

– Молодой человек, здесь же люди! Для такого конфиденциального разговора требуется укромный уголок.

Они нашли скамейку в безлюдном уголке сада.

– Вы в каком звании? – сразу спросил Викентий.

– А какая разница? Вы сегодня общались с моим товарищем.

– Виктор ваш товарищ? Я вас слушаю.

– Меня интересует американец. Я не буду задавать вам вопросов. Просто хочу вас послушать.

– Американец попался странноватый. Я положительно его не понимаю. Играет, много проигрывает, часто бывает на ипподроме. Деньгами швыряет направо-налево. Вот и мне перепало от него на хороший ужин в «Рассвете». По-моему, он интересуется лошадьми. Наверное, хочет купить в СССР лошадок. Для них это выгодный бизнес, надо думать. Но как он повезет лошадь через таможню? Ума не приложу.

– А с кем из жокеев он якшался?

– Да вроде ни с кем персонально не сошелся. То с одним, то с другим. Я вот что заметил. – Глаз у старика Викентия по-птичьи блеснул. – Он с Прокопием нашел общий язык. Прокопий – мужик угрюмый, молчун. Подсобный рабочий в конюшнях. Вроде бы последний человек на ипподроме. Но всегда такой горделивый, надменный даже.

– Надменный?

– Чувствуется в нем сила!

– А вы сегодня видали этого Прокопия? Он в конюшнях?

– А где ж ему быть? Завтра Большой кубок. Все должно быть, как у нас говорят, обсоси гвоздок!

Пронин долго бродил по ипподрому. Побывал всюду. Поговорил еще с двумя завсегдатаями из списка Железнова. Познакомился со знаменитым жокеем Гаврилюком, с которым они быстро припомнили общих приятелей. Красавец Гаврилюк был вхож в богемные круги, им восхищался сам Алексей Толстой. Он выступал не только на ипподроме, но и в цирке. Пронин смутно вспоминал историю трехлетней давности про юную циркачку, которая покончила с собой, когда Гаврилюк не принял ее любви. Про Бронсона жокей ничего нового не сообщил, только проницательно заметил, что он не похож на других американцев.

– А вы много знавали американцев?