Роберт Ладлэм - Возвращение Матарезе

– Сестренка, пошел он к такой-то матери. Ключ от его «Ягуара» у меня. Этого ублюдка здесь больше нет, и это главное.

У тротуара стояло такси, из опущенного водительского окна висел желтый платок. Лихорадочно пытаясь отдышаться, Джеральд плюхнулся на заднее сиденье.

– Гони! – крикнул он. – Меня не должны видеть здесь!

И только теперь обратил внимание на сидящего рядом человека.

Не было произнесено ни слова; прозвучали лишь два выстрела из пистолета с глушителем.

– Поезжай к литейному заводу к северу от аэропорта «Хитроу», – сказал человек, остававшийся в тени. – Печи там горят всю ночь.

В штаб-квартире Центрального разведывательного управления, в Лэнгли, штат Вирджиния, в кабинете стратегического планирования, куда вход посторонним категорически воспрещен, за большим столом для конференций друг напротив друга сидели двое. Более старшим по возрасту был первый заместитель директора ЦРУ Фрэнк Шилдс, младшим – опытный оперативный работник Камерон Прайс, ветеран нового «холодного мира», в чьем послужном списке значились посты в Москве, Риме и Лондоне. Прайс, обладающий прирожденной способностью к языкам, свободно владел русским, а также французским, итальянским и немецким. Этот тридцатишестилетний молодой мужчина окончил Джорджтаунский университет, где защитил диссертацию на звание бакалавра, затем Академию иностранных дел Максвелла в Сиракузах, где ему присвоили звание магистра, и, наконец, поучился в Принстонском университете в надежде после окончания защитить докторскую диссертацию, однако из последнего учебного заведения он ушел после второго курса. Работу над докторской диссертацией пришлось прервать, поскольку Прайса пригласили в Лэнгли.

Почему? Потому что Камерон Прайс в тезисах своей будущей диссертации дерзко и непреклонно предсказал распад Советского Союза за четыре месяца до судьбоносной встречи лидеров советских республик в Беловежской Пуще. Таким умам в Лэнгли знали цену.

– Ты ознакомился с этим совершенно секретным досье? – спросил заместитель директора Фрэнк Шилдс, бывший аналитик, невысокий полный мужчина с высоким лбом, который, казалось, постоянно косил глаза.

– Да, ознакомился, Фрэнк, и, честное слово, я не делал никаких записей, – ответил Прайс, высокий, сухопарый мужчина, чьи резкие черты лица можно было назвать в лучшем случае относительно привлекательными. Мягко улыбнувшись, он продолжал: – Но, разумеется, вам это известно. За мной бдительно следили ваши гномы, которые прятались за этим жуткими репродукциями на стенах. Неужели вы полагали, что я собирался написать книгу?

– Такое уже случалось с другими, Камерон.

– Вы имеете в виду Снеппа, Эйджи, Борстейна[14] и некоторых других доблестных мужей, которые нашли определенные аспекты нашей деятельности не слишком привлекательными… Это не моя стихия, Фрэнк. Я заключил союз с дьяволом, когда вы выплатили за меня мои студенческие займы.

– Мы на это рассчитывали.

– Только не слишком обольщайтесь. Я и сам смог бы со временем расплатиться со всеми долгами.

– На жалование ассистента профессора? Но тогда у тебя ничего не осталось бы на то, чтобы завести жену, детей и уютный домик в студенческом городке, обнесенный оградой из белого штакетника.

– Проклятие, об этом вы тоже позаботились. Все мои связи были быстротечными и непостоянными, и детей, насколько мне известно, у меня нет.

– Давай покончим с биографическим вздором, – предложил заместитель директора. – Какие выводы ты сделал на основании этого досье?

– Или эти события никак не связаны между собой, или тут нечто значительно более серьезное. Или то, или другое, и ничего посредине.

– Выскажи свое компетентное предположение.

– Не могу. Были убиты четверо очень богатых людей, известных во всем мире, вместе с менее значительными смертными. Во всех случаях следы никуда не привели, убийцы скрылись, бесследно исчезли. Я не смог найти ничего общего: ни общих деловых интересов, ни даже простых светских контактов. Впрочем, было бы удивительно, если бы они оказались. Мы имеем дело с англичанкой благородных кровей, признанным филантропом, с испанским ученым из состоятельной мадридской семьи, с молодым итальянским повесой из Милана и с древним французским финансистом, который, несмотря на множество особняков в разных странах, предпочитал жить в плавучем дворце. Единственной общей нитью является необычность этих убийств, полное отсутствие улик и наводок, а также то обстоятельство, что все они были совершены в течение временно́го промежутка продолжительностью меньше сорока восьми часов. Если быть точным, двадцать восьмого и двадцать девятого августа.

– Если между этими убийствами и есть какая-то связь, она может крыться именно в этом, не так ли?

– Я только что сказал то же самое, однако это все, чем мы располагаем.

– Нет, есть кое-что еще, – прервал его заместитель директора.

– Что?

– Сведения, которые мы изъяли из досье.

– Но почему, во имя всего святого? Оно и так помечено грифом особой важности, вы же сами это сказали.

– Иногда такие досье могут попасть в чужие руки, разве не так?

– Не могут, если соблюдать правила обращения с ними… боже милосердный, если вы говорите серьезно, значит, все это очень серьезно.

– Очень-очень серьезно.

– В таком случае, Фрэнк, так нечестно. Вы попросили меня проанализировать информацию, которая является неполной.

– Ты получил правильные ответы. Полное отсутствие улик и временной интервал.

– Ну, на моем месте это сделал бы любой.

– Сомневаюсь, что так же быстро, но любой нам не нужен, Камерон. Нам нужен ты.

– Немного лести, щедрая премия и увеличение средств на непредвиденные расходы – и мое внимание всецело принадлежит вам. Ну, о какой еще пакости вы умолчали?

– Все это будет только устно, на бумаге ничего.

– Вижу, это крайне серьезно…

– Боюсь, ты прав… Во-первых, необходимо вернуться к одной пожилой женщине, которая несколько месяцев назад умерла естественной смертью за тысячу миль от Москвы. Священник, присутствовавший при последних минутах ее жизни, после долгих мучительных колебаний все-таки отправил письмо в российские компетентные органы. В своем письме он сообщил, что эта женщина, вдова видного советского физика-ядерщика, которого, как считалось, на охоте задрал разъяренный раненый медведь, рассказала, что в действительности ее муж был убит неизвестными, сначала подстрелившими медведя, а затем натравившими его на ученого. Сделав свое дело, эти люди бесследно исчезли.

– Подождите минутку! – остановил его Прайс. – Я тогда был еще мальчишкой, но я помню, что читал об этой трагедии или слышал по телевизору. Такое событие прочно отпечатывается в памяти подростка – знаменитый человек, разорванный на части огромным свирепым животным. Да, я помню это.

– А мои ровесники помнят это еще лучше, – подтвердил Шилдс. – Я тогда как раз только начинал работать в Управлении, но в Лэнгли всем было известно, что Дмитрий Юревич активно выступал против разработок новых видов ядерного вооружения. Мы скорбели по поводу его гибели; кое-кто даже ставил под сомнение правдивость официальных сообщений о его смерти – так, ходили слухи, что Юревич на самом деле погиб не в когтях медведя, а был застрелен, – но в этом случае возникал вопрос, зачем Москве понадобилось устранять своего самого выдающегося физика.

– И каков же был ответ? – спросил оперативный сотрудник ЦРУ.

– Мы его так и не нашли. Никаких других объяснений нам придумать не удалось, поэтому в конце концов мы были вынуждены принять сообщение ТАСС.

– Ну а теперь?

– Теперь в уравнении появилась новая переменная. Эта старуха на смертном одре возложила вину в смерти, в убийстве своего мужа на некую организацию под названием «Матарезе», которая, по ее собственным словам, является «высшим злом». Камерон, в этом для тебя нет ничего знакомого?

– Абсолютно ничего. Разве что рисунок один и тот же: полное отсутствие улик.

– Хорошо. Именно это я и хотел услышать. А теперь снова возвращаемся к Рене-Пьеру Мушистину, французскому финансисту, который был расстрелян на собственной яхте.

– Вместе с четырьмя видными адвокатами из четырех разных стран, – вмешался Прайс. – Ни отпечатков пальцев, из чего можно сделать вывод, что нападавшие были в резиновых перчатках, ни стреляных гильз, которые можно было бы проследить, потому что было использовано самое распространенное оружие, и ни одного свидетеля, потому что на время совещания весь экипаж яхты был отправлен на берег.

– Ни свидетелей, ни улик – неразрешимая загадка.

– Совершенно верно.

– Извини, тут ты ошибаешься.

– Вы подготовили для меня еще один сюрприз, Фрэнк?

– И в высшей степени приятный, – ответил заместитель директора. – Один человек, почти тридцать лет бывший личным слугой Мушистина и его близким другом, сумел связаться с нашим послом в Мадриде. Тот согласился с ним встретиться, и этот человек, некий Антуан Лавалль, сообщил ему в обстановке строжайшей секретности определенные сведения, которые нужно было срочно переправить руководству крупнейшего разведывательного ведомства в Вашингтон. К счастью, эта информация, минуя Сенат, попала напрямую к нам.