Лео Мале - Тайны одного Парижского бульвара

– Сплетен?

– Парней из Сюрте[6] от них уже тошнило. А ведь они-то привыкли, не так ли? Союз русских был только фасадом. Все эти доблестные осколки империи со своими разногласиями, борьбой фракций, кланов, не забудьте также о заговорах, которые они замышляли и которые вынуждали их не слишком распространяться о некоторых сторонах их деятельности, скорее тормозили, чем помогали работе правосудия. Короче говоря, второе слушание Костенко не состоялось, а затем началась та самая «странная война» и всё, что последовало за ней. Появились другие заботы и предметы для разговоров.

– Итак, Иван Костенко в деле Горопова не был более серьезным свидетелем, чем другие?

– Вот именно. По-видимому, это разочаровывает вас... гм... А что вы ищете, Бурма?

– Ничего.

Он хмурит брови:

– Гм... а я полагал... С вашей манией воображать Бог знает что, стоящее за фактами, может быть, вы хотите связать смерть, тогда это уже не будет самоубийство... связать смерть Костенко с исчезновением генерала Горопова? Конечно, это привлекательная версия, но...

– А вы, журналисты, разве этого не сделали?

– О, мы! Вы же знаете все, что мы смогли написать, я в "Крепю", а мои собратья в других газетах вчера о Горопове...

Он сделал широкий жест рукой:

– Вы же отлично знаете эту кухню! Нет, право! Это дело мне кажется уж очень старым. Оно умерло и похоронено, и если мы его выкопали на один день, то только потому, что представилась возможность повторить без особых затрат старую сенсацию.

– Так я и думал. В самом деле, я знаю вашу кухню. Он давит свой окурок в пепельнице и встряхивает головой:

– И потом, немножко здравого смысла. Воображение – это прекрасно, но все-таки... Если бы Костенко знал что-то о деле Горопова, что могло навлечь на него неприятности, он уже давно их имел бы, вы об этом не думаете? С 1939-го года!

– В ваших словах, безусловно, есть здравый смысл. А если уж говорить о здравом смысле, то у Костенко в последнее время его уже немного оставалось...

– Настоящий псих, – утверждает Ковет, – тип, у которого мозги в паутине, но зато никакого скелета не заперто в кладовке, как говорят англичане. Надеюсь, вы знаете, что они подразумевают под этим выражением: какая-нибудь семейная или иная тайна. Нет, не было никакого скелета, кроме того, который украшал его комнату... О-о! Черт!

– Что такое?

Его водянистые глаза широко раскрылись:

– А тот скелет, часом, не был скелетом Горопова?

Я заражаюсь смехом:

– У кого-то еще есть всякие мании, на которые, как предполагалось, я держу монополию? Нет, старина, уверяю вас, что этот скелет не принадлежит генералу.

– А! Жаль, потому что... Ну да ладно. У меня создалось впечатление, что нас несколько заносит. Во всяком случае, если говорить обо мне, то это несомненно. Может быть, потому что меня мучит жажда.

– Ну что ж... Я встаю со стула:

– Пойдем опрокинем по рюмочке водки.

Марк Ковет встает, щелкает каблуками, выпячивает грудь и говорит, раскатывая "р":

– За Бога, за рр-родину, за цар-ря!

– Ничево, – отвечаю я ему по-русски.

И, подобно казакам из Дикой дивизии, мы напрр-ав-ляемся в бар-р.

Я обедаю с Марком Коветом, после чего, около пятнадцати часов, отправляюсь в зал аукциона, движимый желанием как можно больше разузнать о скелете, купленном Костенко, допуская, что скелет в его комнате был приобретен на улице Друо. Все это утверждают, это кажется почти доказанным, но у меня возникают сомнения.

Перед большими боковыми дверями отеля "Друо" с улицы Россини стоят грузовики по перевозке мебели. Грузчики, обслуживающие зал аукциона (я точно не знаю, как их называют, но должно же быть какое-то название, как у грузчиков в "Чреве Парижа"), одетые в униформу: черные штаны, большая черная кепка с красным кантом, отвороты которой прикрывают уши, загружают мебель в машины. Самая причудливая рухлядь заполняет тротуар, все эти разношерстные предметы находятся под бдительным присмотром своих новых хозяев, – главным образом, торговцев подержанными вещами, которые послали кого-нибудь за такси. На углу улицы Шоша образовалась живописная пробка из вышеупомянутых такси. Оттуда слышится не слишком громкая перебранка.

Я вхожу в здание. Обратившись к нескольким лицам абсолютно безрезультатно, я, наконец, попадаю на молодого парня с неопределенными обязанностями, но это ничего не значит. Он кажется разбитным, сообразительным, интересующимся всем на свете и знающим еще более того, а эхо самое главное. Кроме того, он болтлив. Я ему рассказываю, что я – журналист и что эта история с русским и скелетом натолкнула меня на мысль написать серию статей о чудесах в отеле "Друо".

– Скелет? Русский? Да-да, конечно! Это тот самый русский, который бросился в шахту лифта в галерее Лафайет, тот, кто купил скелет. Газеты упоминали о нем, не правда ли? Ах, да, правда, вы ведь сами газетчик. Ладно. Значит, все правильно. Он добавляет, что присутствовал на этой распродаже, потому что он тоже хотел купить скелет так, для смеха. Вообще, у него мелькнула эта мысль, а потом прошла. Все задавали себе вопрос, а что этот русский будет делать со скелетом. Но сейчас, в конце концов, все знают: он был с приветом.

– Продажа скелета проходила бурно?

– И да, и нет. Русский все же не был одинок. Вы понимаете, никто, кроме русского, не был достаточно чокнутым, чтобы в самом деле иметь желание отнести эти кости к себе домой, но пара шутников немного поторговалась, а потом отдали эту бабу русскому.

– Это был женский скелет?

– По словам экспертов, да.

– По-моему, с одной ногой?

– Да, с одной.

– А русский непременно хотел получить этот скелет?

– Весьма.

– Он дорого заплатил за него?

Парень погружается в свои воспоминания и извлекает оттуда цифру. Это не превышает сбережений, которые может отложить смазчик лифтов, но это все же не даром. Вывод: Костенко хотел приобрести этот скелет.

– Это обычный товар?

– Товар... Вы хотите сказать... Скелеты?

– Да. Часто их здесь продают?

– Это было впервые.

– Откуда он появился?

– Я не знаю.

– А вы могли бы узнать?

– Безусловно.

– Хорошо. Я зайду через несколько дней.

– Когда вам будет угодно.

Я протягиваю ему руку:

– До свидания и спасибо.

– До свидания, месье.

Я направляюсь к выходу, и в тот момент, когда я прохожу мимо доски, увешанной объявлениями, мне в глаза бросается одно слово – "бриллианты". Я подхожу поближе и читаю: "Если бриллианты имеют "национальность", то это должно быть указано". Тут ничего нет. Но рядом висит еще одно, и это... "Розничная продажа коллекции после кончины месье Оноре Лефора состоится 7 нарта... Партия бриллиантов, среди которых имеются бриллианты русского происхождения, в частности... " Я дальше не читаю и возвращаюсь к своему молодому приятелю:

– Я уже вернулся. Похоже, что вы все знаете, разбираетесь ли вы в бриллиантах?

– Нет. Но я знаю кое-кого, кто в них разбирается. Например, месье Дени. Не знаю, здесь ли он. Я могу пойти посмотреть. Вы меня подождете?

Я его жду. Вскоре он возвращается. Месье Дени здесь. Месье Дени согласен меня принять. Мы идем к месье Дени. Это – человек лет тридцати на вид, приветливый, с ироническим взглядом. После общепринятых приветствий я говорю:

– Я только что прочел на доске объявлений, что не давно здесь была продана партия бриллиантов русского происхождения, принадлежавшая некоему Лефору. Как отличают русский бриллиант от прочих?

Месье Дени улыбается:

– О! В случае с коллекцией Лефора это не представляло трудности. Два великолепных камня из партии описывались, начиная с 1925 года, в специальных изданиях и публикациях.

– Описывались! Так это были краденые камни?

– И да, и нет. Это зависит от политической точки зрения. В 1925 году большевистское правительство начало "сплавлять" драгоценности короны. Это возмутило некоторые круги мирового общественного мнения. Чтобы провалить мероприятие красных, специальные органы опубликовали фотографии и подробные описания драгоценностей несчастного монарха. Тогда некоторые камни подверглись переогранке, и в Париже, как и на других мировых рынках, началась широкая незаконная торговля ими. Месье Лефор был одним из тех ярых коллекционеров, которые ни перед чем не останавливаются, чтобы завладеть редчайшим предметом, единственным в мире, даже в том случае, если ему придется любоваться им тайком. Я не знаю, как он ухитрился это сделать, но ему удалось тогда раздобыть два абсолютно нетронутых камня. Именно их мы продали в тот день.

– В тот день, то есть седьмого марта?

– Да, седьмого марта.

– В тот день, когда в другом зале продавали одноногий женский скелет.

Месье Дени рассмеялся:

– Да. Между собой мы назвали тот день "днем русских". Вы, конечно, знаете, что покупателем скелета был русский?

– Надеюсь, что это не был скелет царицы. Тот был бы полным.