Лев Портной - Акведук на миллион

© Л. Портной, 2011

© ООО «Издательство Астрель», 2011

Экипаж подъехал к отдельному боковому входу настолько близко, что разглядеть здание не представлялось возможным. Но я понял, что доставили меня не на съезжую, а к частному дому. Выходило, что вершится не правосудие, а произвол. Я попытался вырваться, но было поздно.

Снаружи к квартальным надзирателям присоединились еще двое, схватили меня и поволокли. У двери мелькнул тщедушный лакей в ливрее и тут же заторопился вверх по лестнице, освещая путь фонарем, а четверо негодяев понесли меня следом. Я дергал ногами и извивался всем телом, но силы были неравными. Борьба проходила молча. Я не издавал ни звука, понимая, что звать на помощь бесполезно и даже опасно: добьюсь лишь того, что похитители оглушат ударом по голове.

Черная лестница пропахла нечистотами, от квартальных надзирателей разило потом. Безмолвная возня в темном, узком пространстве отдавала мистической жутью.

Впрочем, какая к черту мистика! Говорил же себе: доиграешься! И вот — доигрался! Бог весть, чей приказ выполняли полицейские… Хорошо, если императора. Совсем худо, если брата его цесаревича Константина Павловича!

А ведь какой скандал теперь выйдет! Самое досадное, что конфуз случился накануне приезда графа Семена Романовича Воронцова. В последнем письме он сообщил, что будет в России и на известном торжестве 28 октября увидится с императором. Граф Семен обещал замолвить за меня словечко, если к тому времени моя судьба не решится каким-нибудь иным, но безусловно благоприятным образом… Господи, если скандал получит гласность, Семен Романович конечно же отвернется от меня.

Эх, знал бы, чем все закончится!

И все равно ведь рискнул бы…

Все-таки — Нарышкина!

Правильно Державин сказал: «Минерва в час похоти». Однако же для меня наступил час расплаты. А самое обидное, что ведь и не было ничего.

Преодолели два пролета, и я запыхался больше, чем господа, тащившие меня на себе. На площадке мы не задержались, двинулись выше.

— Благородного человека, дворянина, на третий этаж!!! — делано возмутился я.

— Гляди! Сейчас все благородство твое вышибем! — прозвучало в ответ.

Господа оказались крайне серьезны, отчего и предчувствия мои сделались совсем нехорошими. Неужели и впрямь Константин Павлович вступился за честь августейшего брата?! Цесаревич слыл извергом.

Конечным пунктом оказался просторный кабинет. Меня усадили в диковинное кресло, закрепленное на металлических стержнях с рукоятями и поворотными механизмами, руки пристегнули ремнями к железным подлокотникам, а ноги связали.

Будут пытать, понял я, и страх смешался с жаждой мести.

— Да кто вы такие, черт побери! — выкрикнул я.

— Молчи, ты! — рыкнул кто-то.

Похитители встали у меня за спиной. Я оказался напротив внушительного стола. На красном сукне красовалась чернильница, возвышалось перо, мерно тикали бронзовые часы с медведем. Со стены взирал на меня Спаситель с таким тяжким прискорбием, что просить Его о чем-либо язык не поворачивался.

Я попробовал обернуться, но получил кулаком в скулу и счел за лучшее головой не вертеть. Да и что толку с халдеев. Вот явится хозяин дома, сядет за стол, глянет на меня — надеюсь, хоть чуточку мягче, чем святые с икон, — и ситуация прояснится.

Раздались шаги, кто-то за спиной прошел в дальний угол кабинета.

— Ну?.. Что?.. — донесся оттуда голос.

— Хорошо. Давай! — ответили ему.

Кресло наклонилось вперед, сердце у меня екнуло — думал: убьюсь о дубовый паркет, — но в последний миг пол разъехался, и я ухнул в открывшийся люк. Поворотный механизм щелкнул, и я повис вверх тормашками; широкие ремни, прихватившие руки к подлокотникам, удерживали меня от падения. Мысль была одна: вот сейчас сверну себе шею. Я вцепился в железо с усердием столь остервенелым, сколь и бесполезным, и наконец сообразил осмотреться. Небольшой кабинет. В жирандолях в большом количестве горят свечи. В углу — ломберный столик. Два господина в военных мундирах как раз входят в помещение, — жаль, я из-за неожиданного и быстрого «падения» не успел разглядеть их.

Господа же, не заметившие трюков над головами, продолжали разговор.

— Длинный был на приеме у государя.

Знакомый голос!

С его обладателем час тому назад я столкнулся на черной лестнице в «Новых Афинах»! Я чуть не вскрикнул от радости: стало быть, ни император, ни его страшный брат ни при чем. Расправу надо мною решил учинить этот незнакомец! Экий ревнивец!

Ладно, посмотрим! Еще пожалеешь, что связался со мною!

— Александр Павлович предлагал Длинному службу, а тот отказался! Уехал ни с чем, — продолжил незнакомец.

— Длинный? — переспросил его собеседник.

Судя по голосу, он был намного моложе моего обидчика.

— Я имел в виду Бульдога, — поправился он.

— Пока ни с чем, — промолвил снисходительным тоном молодой собеседник. — Поверьте, государь еще позовет его. Еще позовет.

— Но чего же он ждет?!

— Всему свое время.

— Пока он выжидает, шайка якобинцев погубит Россию!

Я весь обратился в слух, сообразив, что «шайкой якобинцев» хозяин дома окрестил моих друзей. Гнев и жажда мести забурлили во мне с удвоенной силой, — чувства дурные, а в моем случае еще и опасные: и так кровь к голове приливает, а я еще и бесполезной злостью ее подкачиваю, так и до кондрашки недалеко.

— Полно вам, милостивый государь! — послышался голос молодого собеседника. — Россия велика, так просто ее не погубишь. Да и стоит ли опасаться этой шайки. Пустое. Они только и заняты болтовней, а дело делают другие!

Обида и злоба захлестнули меня пуще прежнего.

— Тем более! — с жаром выпалил хозяин. — Чего же ждать?!

— Экий вы нетерпеливый! Сами же знаете, ждать осталось совсем немного. До двадцать восьмого октября — всего две недели! А вы все торопитесь, милостивый государь. Рано, ой рано вернулись на службу. Рад бы ошибиться, но смею предположить, вы недолго продержитесь, ваша отставка не за горами…

— Что вы такое говорите?!

Послышался шорох, какой бывает при трении ткани, — вероятно, хозяин еще и руками замахал.

В ушах гудело, я стал дергать ногами в надежде, что истязатели перевернут меня. Но и любопытство не отпускало, я старался не пропустить ни слова.

— Смена власти, — рассуждал гость, — похожа на маятник с секирой: он качается и головы сносит. И нет здесь ни правых, ни виноватых, рубит без разбору. Качнулся в одну сторону — одни ряды проредил, в обратную сторону — другие.

— Мудрено вы изъясняться изволите, не пойму я вас.

— Чего же тут непонятного? Молодой государь не знает ни как государством управлять, ни кому довериться можно. Вот и мечется…

— Эдак же маятник до бесконечности мотаться туда-сюда будет. Что же нам? Ждать ad calendas graecas[1]? Или пока царь не повзрослеет?

— Да нет, милостивый государь. Выжидать нужно того момента, когда сможешь на маятник запрыгнуть. Бульдог и ждет. И считайте, дождался. Мы ему punctum temporis[2] подготовили.

— Вы уверены, что из вашего punctum temporis будет толк? — с язвительной усмешкой, едва скрывавшей дрожь в голосе, спросил хозяин.

— Дело такое, что Россия содрогнется от ужаса. — Голос молодого собеседника зазвучал со зловещим торжеством. — А государь, наш безвольный государь, впадет в оцепенение, вот увидите. Одна только мысль у него и останется: нужно действовать, действовать, время для болтовни истекло, романтическим настроениям более нет места, нужна железная рука! И тогда, вот увидите, Бульдог окажется в числе первых, кого царь призовет на помощь.

— Вы уверены?

— Уверен. И его возвращение спасет и вас, милостивый государь, от отставки. Тем паче что дело в Москве произойдет, не здесь, не в Санкт-Петербурге.

— Не здесь, — прошептал хозяин дома, в голосе его слышались и облегчение, и ревность одновременно.

— Вот почему интересен мне ваш племянник.

— Петрушка-то Рябченко? Сейчас пошлю за ним на Моховую.

— Да ни к чему! — с досадой ответил неизвестный и с еще большей досадой сказал: — Очень некстати эта ревизия! Но мы устроили так, что ревизором в Москву поедет он, ваш племянник.

— Он же как из Орлова вырвался, никуда из Петербурга…

— Вот и хорошо.

— Да что «хорошо»? Штафирка[3]! Какой от него прок? — промолвил хозяин дома с деланым безразличием, за которым угадывалось желание оградить племянника от участия в сомнительном деле.

— Нужно, милостивый государь, наказать ему, чтобы глубоко не копал — и со всеми отчетами нас ознакомил, прежде чем они пойдут выше, — с нажимом в голосе произнес гость и тут же добавил: — А впрочем, отчеты должны быть немудреными.