Иван Любенко - Роковая партия (сборник)

Кавказский скорый

Карта не шла сразу. Господи, у него опять два туза. Я проигрался в дым. Выход один – сбежать от позора в какой-нибудь глухой сибирский уезд и забыть этот поезд и расчесанного на манер «что изволите откушать-с» купчишку с маленькими, бегающими свиноподобными глазками.

– Партия-с, господин студент. С вас три тысячи рубликов-с. Полный расчет, пожалуйста.

– Вы знаете, у меня, к сожалению, таких денег нет. Но я надеюсь, в ближайшее время я их вам обязательно вышлю. Вы только оставьте ваш адрес…

– Ты, я смотрю, задумал бороду склеить[6]? Так вот знай – мне вола водить[7] не надо, а то попадешь под красный галстук[8], и все, амба, – не моргнув глазом, шептал мне на ухо еще совсем недавно такой вежливый торговец мануфактурой из Арзамаса.

– Извините, но я не понимаю, о чем вы говорите? – с трудом выдавил я из себя.

– А я тебе, промокашка, поясню, что если ты со мной сейчас не рассчитаешься, то тебе каюк. Понял? – приставив конец лезвия невесть откуда появившегося финского ножа к моему горлу, прошипел уже совсем непохожий на разбитного кутилу карточный кровопийца. – А если хочешь лахман получить, ну, значит, прощение карточного долга, то его надо отработать.

– А что надо делать?

– В голубом вагоне[9], в седьмом купе, дамочка одна едет. Как только она с кавалером своим смоется, я ее дверь тебе отворю, а ты в ее вещичках и пошаришь. Принесешь мне все драгоценности и деньги. Больше ничего не бери. Вот тогда лахман и получишь. Сам бы залез, да не мой это огород. Нельзя мне. А ты простой фраер, с тебя спросу нет. Если откажешься, я прямо здесь скотинку-то и освежую[10], – хохотнул картежник, и тяжелым смрадом пахнуло в лицо из его гнилого рта.

– Я согласен, – другого выбора в тот день у меня не было.

«Ну и вагончик, что ни купе, то ювелирная лавка. Если выгорит, все как задумал, то в Ставрополе можно будет зависнуть надолго. Номер сниму в «Европе». А вечером к Фатиме отмокать поеду. Лучше, чем у нее, девок в этой дыре не найти. Есть там одна «шансонетка с гарниром», говорят, в Смольном институте благородных девиц училась, а теперь вот с желтым билетом ходит. Настоящая футы-нуты мадама. Глядишь, теперь и на нее барашек[11] насобираю. А если подфартит с этой наховиркой[12], тогда вообще – я пан барон – держите вожжи!.. Таких колье встречать мне еще не приходилось. Там одних сверкальцев[13] на сто попугаев[14]. Главное, выждать, как эта фрикаделька расфуфыренная, из седьмого купе, без стекляшки выйдет. С проводниками все схвачено. Таких вешеров[15], как я, на Южной Цапле[16] всего пятеро. «Витька-портмоне» уже не в счет. Он мойщиком[17] был. Да на эту Пасху хотел на мопса взять[18] и не рассчитал, офицерик нервный попался, спьяну шпеером[19] его и продырявил. Правда, тут смотрю, соседей хватает. В желтом вагоне[20] приметил, как мельник[21] пижона молодого на замануху взял[22]. За пару часов спустят пациента[23]– к гадалке не ходи. Попал студент в переделку. У всех своя работа. Главное, не лезть на чужой выпас: я вагоны чищу – они карманы. Всем железо ковать[24] надо», – покуривая в тамбуре вагона папироску фабрики Богданова, предавался сладким, как патока, мечтам неприметный человек лет тридцати в черных юфтевых сапогах с заправленными в голенища брюками.

За окнами вагона-ресторана мелькали картинки небогатой деревенской российской жизни. Кадры менялись и уходили в вечность, чтобы уже никогда не повториться вновь. «Жизнь, к сожалению, не кинематограф, и пленку заново не прокрутишь», – глубокомысленные рассуждения почему-то всегда навещали Ардашева во время железнодорожных поездок из Москвы.

Это происходило, наверное, потому, что из вагонного окна Россия-матушка видна как на ладони, и каждый пассажир чувствует себя не участником всего происходящего, а неким сторонним наблюдателем. А созерцание всегда располагает к философии.

Выработанная годами привычка докапываться до истоков появления тех или иных мыслей позволяла легко управлять настроением и отвлекаться от невеселых раздумий. «Нет, что ни говорите, – мысленно рассуждал Ардашев, – а в путешествиях по железной дороге есть одно неоценимое преимущество, нежели в плавании по морю, – возможность покупать свежие продукты на станциях, а не довольствоваться содержимым из кладовых запасов. Разве можно приготовить, к примеру, марешаль из замороженных в леднике рябчиков? Ну, какой, скажите, будет вкус у такого блюда? Трюфеля и раковые шейки в оттаявшем мясе совсем потеряются и сольются со вкусом дичи, как и шампиньоны в белом соусе. Вкусовые рецепторы притупятся, и ощущения станут слабее», – убеждал себя Клим Пантелеевич, аккуратно разделяя ножом маленькие розовые кусочки нежного кушанья. Телятина в поданном блюде, и впрямь, была отменная, а подливка с легким оттенком мадеры придавала ему едва заметную пикантность.

– Что еще желаете-с? – вышколенный лакей услужливо, слегка склонив голову, ждал ответа.

– Кофе по-арабски, любезный, и не забудьте стакан холодной воды, – распорядился адвокат.

Еще со времени восточных командировок, предыдущей, полной приключений и опасности жизни, у коллежского советника Министерства иностранных дел и осталась старая привычка запивать крепкий, трижды доведенный до кипения напиток водой. Это желание всегда удивляло здешних официантов.

По правде сказать, в России кофе правильно подавать не умели, главным образом, из-за спешки. В Турции его обычно готовили в джезве и доводили до готовности, поставив на раскаленный морской песок, а, например, в Тунисе варили поочередно в нескольких медных чайничках разного размера и обязательно на очень маленьком огне, что позволяло эфирным маслам отдавать напитку насыщенный аромат зерен. Дома Клим Пантелеевич сам с превеликим удовольствием угощал гостей отменным кофе по-восточному. Лучшим считал мелкий помол фабрики Абрикосова, особенно ливийский сорт.

Неспешную череду мыслей нарушил звонкий смех за столиком напротив. Брюнетка лет сорока с радостью принимала ухаживания молодого военного и заразительно смеялась над каждой шуткой офицера. Обручальное кольцо говорило о замужестве. Глубокое декольте подчеркивало не только завидные врожденные прелести, но и колье, усыпанное крупными брильянтами. Предполагаемая стоимость украшений позволяла сделать вывод о заметном общественном статусе мужа. А то, с какой легкостью она поддавалась на заигрывания, наводило на мысль о вероятной обделенности супружеским вниманием и лаской. Судя по тому, что женщина не боялась встретить в поезде общих знакомых, она была москвичкой и, скорее всего, ехала к родственникам в провинцию. Да и говор был не южнорусский. «До Ставрополя почти двое суток, и у поручика есть шанс добавить в копилку своих сердечных побед и эту мать благородного семейства», – усмехнувшись, подумал Ардашев.

Бритье присяжному поверенному всегда доставляло наслаждение, особенно благодаря качественной стали фирмы «Solingen». «Говорят, в Северо-Американских Штатах появились какие-то безопасные бритвы господина Жиллетт. Там между медными пластинками вставляется заточенный с двух сторон тонкий кусочек металла, которым и бреются, до тех пор пока не затупятся обе стороны лезвия. Потом его выбрасывают и заменяют новым. Нет, это какой-то суррогат, – мысленно рассуждал Клим Пантелеевич. – Что может сравниться с неторопливым приготовлением самой процедуры: неспешной правкой лезвия по доводочному ремню из мягчайшей кожи, взбивания густой и пышной пены?» Приятная неровность оправы, изготовленной из панциря черепахи, всегда придавала уверенность выверенным за годы коротким движениям руки.

Истошный крик и настойчивый стук в дверь заставили прервать привычное утреннее занятие. Ардашев смахнул салфеткой пену с лица и, накинув халат, открыл дверь. В купе, вместе с запахом дорогих духов, в пеньюаре, ворвалась знакомая брюнетка средних лет и, усевшись на край кровати, расплакалась.

– Помогите мне, сударь. Мне кажется, вам можно доверять. Я не знаю, что делать, но меня ночью усыпили хлороформом, а потом ограбили. Забрали все деньги и драгоценности, а самое главное, они украли колье – подарок моего любимого мужа на двадцатую годовщину нашего бракосочетания, – всхлипывала еще не лишенная очарования женщина.

– Думаю, мадам, вам нужно успокоиться. Через несколько минут я буду у вас и постараюсь помочь. А пока пройдите назад к себе. Я попрошу вас до моего прихода ничего не трогать. Обязательно сообщите о пропаже ценностей начальнику поезда. К тому же скоро должна быть остановка. На станции вы сможете обратиться к властям и сделать официальное заявление.