Дэвид Лисс - Заговор бумаг

Этой ночью я не спал. Но я и не думал о том, что со мной случилось и что я узнал. Я сидел на шатком деревянном стуле и пытался выбросить все это из головы. Но мне не удавалось избавиться от образа хорошенькой Сары Деккер. Если это действительно была Сара Деккер, кто же тогда приходил ко мне днем и что этот визит означал? Как говорил Адельман, я оказался в лабиринте и не мог видеть ни вперед, пи даже назад. Единственное, что было известно, это где я нахожусь — а находился я в ловушке.

На следующее утро меня отвели к мировому судье. Я предстал перед судьей Данкомбом в его доме на Грейт-Харт-стрит.

— Я поражен, — сказал он, и было очевидно, что он говорит правду. — Опять мистер Уивер, и опять по делу об убийстве. Знаете, сэр, я должен вас немедленно изолировать, пока вы не истребили все население столицы.

При слове «убийство» у меня перехватило дыхание. Признаюсь, сложившееся положение вызывало у меня ужас, так как не сулило, по меньшей мере, ничего хорошего.

— Должен ли я понимать, что сэр Оуэн скончался, ваша честь?

— Нет, — объяснил Данкомб. — Врач сказал, что раны сэра Оуэна несерьезны и что он полностью поправится. Речь идет о другом человеке, лакее Дадли Роуче. Вот он скончался. Скажите мне, мистер Уивер, вас обрадовало или разочаровало известие о том, что сэр Оуэн вскоре поправится?

— Признаюсь, я испытываю смешанные чувства, — смело сказал я, — но, пожалуй, я скорее рад, что он жив, так как это дает возможность заставить его признаться в совершенных им преступлениях. Надеюсь, его будут охранять, чтобы он не сбежал.

— Мы здесь для того, чтобы обсуждать ваши преступления, — презрительно сказал мировой судья, — а не преступления баронета.

Я держался прямо и говорил уверенно.

— Я уверен, свидетели происшедшего скажут, что сэр Оуэн стрелял в меня и напал на меня первым. Это он застрелил лакея, который пал невинной жертвой его безумства. Я лишь защищался и хотел задержать человека, чьи преступления ужасны. То, что он пострадал, чистая случайность.

— Судя по тому, что мне известно от констеблей, — сказал судья, — это не так. Похоже, это вы напали на сэра Оуэна, и, если он яростно защищался, его можно понять. Коли вы угрожали ему, а он был вынужден защищаться, в убийстве человека повинны вы, а не сэр Оуэн. Вы разве не согласны с этим?

Я был категорически не согласен, о чем и сказал ему. Данкомб задал мне бесчисленное множество вопросов о происшедшем, и я ответил на них, как мог, не упоминая фальшивых акций «Компании южных морей». Я лишь сказал, что мне стало известно о нескольких преступлениях, совершенных Мартином Рочестером, и что сэр Оуэн был этим Мартином Рочестером. Так же как тогда, в театре, это известие вызвало немалое удивление. Данкомб изумленно уставился на меня, а люди в помещении суда стали громко перешептываться. Наконец судья ударил своим молотком и восстановил подобающий порядок.

— Если вы знали, что это именно тот человек, о которым вы говорите, — спросил он меня, — почему вы не получили ордера на его арест?

Этот вопрос меня удивил, и я не мог ничего ответить. Я опасался, что Данкомб может принять мое замешательство как знак того, что уличил меня во лжи.

Мне казалось, что допрос длился несколько часов, хотя на самом деле это было, наверное, не так. Затем Данкомб приступил к опросу свидетелей. Я бы никогда не пожелал моему читателю испытать то, что испытал я, слушая бесконечные подробности моей стычки с сэром Оуэном. Достаточно сказать, что более дюжины человек выступило в качестве свидетелей и никто из них не высказался в мою защиту.

Столкнувшись с произволом нашей судебной системы, я имел причины для беспокойства, поскольку, если кто-то непременно хотел привлечь меня к суду, у меня было мало шансов избежать этой участи. Не без самоосуждения думал я о гибели этого ни в чем не повинного лакея. Он пал жертвой ярости сэра Оуэна, которую спровоцировал я. Теперь я знал, что спровоцировал его, будучи обманутым. Кто-то постарался изо всех сил сделать так, чтобы я поверил, будто сэр Оуэн мне лгал. Кто-то подослал мне самозванку, которая убедила меня с помощью лжи, что сэр Оуэн мошенник. Я больше не знал, чему верить.

Данкомб допрашивал свидетелей больше четырех часов. Я был настолько измотан, что и думать не мог о том, какой приговор вынесет мировой судья. Я не видел причин, которые помешали бы ему отправить меня под суд, а такая перспектива приводила меня в ужас. Наконец, заслушав всех свидетелей, судья объявил, что готов вынести вердикт.

Я искал какие-нибудь знаки в его поведении, которые позволили бы мне угадать, что меня ждет, до того как решение будет объявлено, но по суровому, хладнокровному виду судьи ничего понять было нельзя.

— Мистер Уивер, без всякого сомнения, вы опасный и несдержанный человек. Очевидно, что вы вывели сэра Оуэна из себя, но вы не вынуждали его доставать оружие или применять его столь неосторожно. Полагаю, вы можете дать мне повод пожелать, чтобы в будущем сэр Оуэн оказался более метким стрелком, но это не тема, которая нас беспокоит здесь сегодня. Если сэр Оуэн пожелает подать на вас жалобу за нападение, тогда, боюсь, вам снова придется предстать передо мной в скором времени. От души желаю, чтобы вы разобрались в своем конфликте сами. Вы можете идти.

Позднее я осознал, что должен был ощутить облегчение, но в тот момент я был слишком сбит с толку. Я не понимал, что означал его вердикт. Можно было лишь предположить, что Данкомб получил за меня взятку. Но от кого? Неужели кто-нибудь сообщил дяде, что я попал в беду? И если это так, почему его не было видно в суде?

Я протиснулся сквозь толпу, желая лишь поскорее выбраться из этого страшного здания, пока мировой судья не передумал. Позже Элиас сказал мне, что он был там и схватил меня за руку, когда я проходил мимо, но я этого не помню. Я пробивался сквозь толпу с тупой решительностью быка, пока не выбрался на свободу и не вдохнул влажный и вонючий лондонский воздух. Несмотря на стоявшую в тот день особую вонь, и тучи, и ненастную погоду, я наслаждался этим воздухом. В тот момент я испытывал облегчение, а знание того, что оно быстротечно, делало его еще слаще.

Моя греза длилась не более минуты, а когда мир вокруг приобрел свои очертания, как это бывает, когда протрешь глаза, я сразу узнал экипаж и мальчика-слугу из Ост-Индии, принадлежавшие Натану Адельману. Я стоял и смотрел на карету, выпучив глаза, пока Адельман не высунул голову из окна и не пригласил меня сесть внутрь.

Я смотрел молча. Вымолвить хотя бы звук и то было выше моих сил.

— Я вижу, день удался. — Он не улыбался, но сиял от удовольствия. — Этот Данкомб — крепкий орешек. но в конце концов он принял верное решение. Садитесь, Уивер.

— Я безмерно удивлен, — сказал я, залезая в экипаж, — видеть вас моим союзником. Я думал, Компания обрадуется моему краху.

Я сел напротив великого финансиста, и экипаж тронулся в неведомом мне направлении.

Адельман улыбался, словно мы собирались на приятную прогулку за город. И вправду этот маленький толстый человечек выглядел как настоящий джентльмен.

— До вчерашнего вечера мы действительно были бы рады видеть ваш крах, но ситуация изменилась, и вы должны быть благодарны, что нам удалось договориться с судьей прежде, чем это сделали бы наши друзья из Банка Англии. Они определенно сделали, бы все, чтобы вы предстали перед судом.

— Конечно, — кивнул я. — Мне бы пришлось объяснить свои действия и публично рассказать об участии сэра Оуэна в подделке акций «Компании южных морей».

— Совершенно точно. Я действительно благодарен вам, так как с вашей помощью мы узнали, кто скрывался под именем Мартина Рочестера. Теперь он не сможет причинить Компании никаких проблем.

Я глубоко вздохнул:

— Я более не уверен, что сэр Оуэн и Мартин Рочестер одно и то же лицо. Я лишь знаю, что кто-то сделал все возможное, дабы убедить меня в этом.

Адельман смотрел на меня с удивлением:

— Я не сомневаюсь, что сэр Оуэн — это он. Уверяю, Компания в этом ничуть не сомневается. И похоже, у других тоже нет в этом сомнения.

— Почему вы так считаете? — спросил я.

— Сэр Оуэн, — сказал он медленно, — мертв.

Без ложного стыда признаюсь, в этот момент у меня все поплыло перед глазами, и я схватился за подлокотник сиденья.

— Мне сказали, что его раны несерьезны.

Я не понимал слов Адельмана. Если сэр Оуэн умер, почему мне не было предъявлено обвинение в убийстве?

— Раны, которые он получил в результате падения, не были серьезными, — объяснил Адельман. Он говорил спокойно, без всякого волнения, почти успокаивающе. — Но он получил другие раны. Когда он выходил от врача сегодня утром, на него напал бандит, который безжалостно вонзил нож ему в горло. Через несколько минут сэр Оуэн скончался.

Трудно сказать, что я почувствовал — гнев или восторг, страх или радость.

— Кто был этот бандит? — спросил я.